Петр Иванов - Тайна святых
Ушедший из церкви впадает в некую самоуверенность и, заблудившись (связь с Главой потеряна), уходит все дальше и дальше от истин, благодатно хранимых в церкви (например, теряет помощь таинств, ибо искажает их). При этом каждый заблуждается по-своему.
Лютер отложился от Католической иерархии и тем обрек всех своих последователей на жизнь вне церкви. Теперь мы наблюдаем, на какие дремучие тропинки забрели многие протестанты в поисках будто бы истины учения (правильное учение всегда хранится благодатно в церкви). Протестантам надлежит вернуться в церковь.
Только в церкви возможно преображение, возврат к совершенному состоянию. В церковь вернется младенец мужского пола, как всадник на белом коне (оживет святая жизнь), пророчествует Откровение св. Иоанна.
Совесть иерарха
Понимают ли лучшие представители иерархического священства, что они не суть духовные водители стада Христова? Конечно, понимают, но очень немногие. Вот свидетельство такого рода.
В начале девятнадцатого века один изумительный государственный деятель Сперанский (его двухлетнее генерал-губернаторство в Сибири — образ действия святого христианского правителя) в письме к архиеп. (позднее экзарху Грузии) Феофилакту удивлялся, что священнослужители любят спорить с атеистами, и не занимаются главным своим делом — перерождением внешнего человека в духовного*”. (Письма Сперанского; изд. академии). Вот что ответил ему иерарх церкви: “Весьма справедливо о внешнем и внутреннем пути христианина, но внешнему человеку не дано ведать Таинства царства Божия, т. е. занятый суетами мира и потребностями жизни, человек внутреннего мира не постигает и таковых людей большая часть в свете или почти весь род человеческий. Божество сообщалось всегда токмо с светоспособными, поручало им и принятый ими свет проливать на прочие состояния людей, по удобоприемлемости каждого. Кто же сии избранные, светоносные особы? Одни ли поставленные для обрядового богослужения или внутренние поклонники на сие истое свыше призываемые, может быть, без различия общежительных состояний. Иов и между поклонниками водим был духом Святыни Божией, а главнейшие противники пророков и Христа, кто были, как не служители внешней церкви”…
* Следует отметить, что Сперанского ненавидели все ревнители законнического благочестия (лжепостники, лжесвятые), которые в это время уже всецело завладели православной церковью, которые ненавидели бы, конечно, и св. Серафима Саровского, если бы Господь не скрыл его от внимания сильных в дремучих лесах Саровских (эта жгучая неприемлемость со стороны высокопоставленных иерархов сказалась через 75 лет при обсуждении канонизации св. Серафима: только крайняя настойчивость имп. Николая II заставила синод “уступить”). Священная клика ославила Сперанского, как подозрительного духолюбца (наложило на него клеймо ересепоклонника). Между тем, достаточно прочитать некоторые письма Сперанского к дочери, как перед нами восстает образ доброго, милосердного христианина и прекрасного сына церкви: “Как все легко с любовью и как тяжело без нея!..” “Нынче я говею и как бы желал я говеть непрерывно. И что мне весьма горько, я чувствую, что мог бы говеть непрерывно. Не только душа моя, но и само тело мое к тому способно. Другим надобно с ним бороться, у меня оно кротко и всегда почти покорно, как дитя”.
Какой смысл этого осторожного свидетельства умного иерарха об истинном делании в церкви его времени (т. е. вообще времен церкви в пустыне)? Он указывает на неспособность священства исполнять цель христианства, содействовать перерождению душевных в духовных. Этому могут содействовать только “светоспособные” (по его терминологии) или переводя на язык апостольский: духовные, “Богом на сие истое свыше призываемые”.
Прежде чем говорить о том, какое место занимают светоспособные в церкви иерархического порядка, мы должны изъяснить истинное значение для христианина священного писания и записанного священного предания, которые в этой церкви ставятся, так сказать, во главе угла.
Два крыла большого орла
“И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она питалась в пустыне известное указанное время” (Откр. 12, 6).
Как говорят, два крыла большого орла — священное писание и священное предание, на которых воспитываются члены церкви.
Какое значение имеет это воспитание? Можно ли познать истину через преподавание и чтение священного писания и записанного предания (оно дошло до нас в записанном виде)?
Единственный путь познания в христианстве — это дух Святый, посланный от Отца запечатлеть в душе каждого христианина истину. Дух Святый таинственно, в глубине восприятия каждой души, понятным ей образом (языком), раскрывает истину. Нигде и ни от кого не может душа научиться истине, как только от Духа Святого.
Слова апостолов, их словесное учение было только видимое и слышимое через посредство внешних чувств человека; но через апостолов и всех духоносных действует огонь Духа Святого, Он-то и превращает слышимое и мыслимое в живое, сердечное знание; дает человеку такую уверенность в невидимой и непередаваемой на человеческом языке истине, как любящий сын, скажем, уверен в присутствии в его жизни любящей матери. Эту истину уже никак и никто не будет в состоянии вырвать из его сердца.
Может ли человек познать истину через чтение священных книг? Нет, не может, если не будет откровения от Духа Святого. Бывает ли это откровение всем читающим? — нет не всем, далеко не всем, ибо большинство христиан легко отпадает от “веры” (имея ее по наследству, по привычке, а не сердечно веруя). Тот же, кто получил сердечное знание откровение, потерять веру не может, ибо она стала кровью его сердца.
* * *
Принадлежащий к церкви обязан усвоить себе догматы христианские. Что такое догмат, и как его можно усвоить?
Догмат есть выраженная словесно истина, сокровенное знание, преподанное церковью (собором), как формула.
Когда в церкви оказываются люди, вследствие охлаждения любви в Христовом обществе не воспринимающие сокровенного знания (что выражается в их положительном отношении ко всякого рода лжеучениям), и число этих людей возрастает, так что заполняет все тело церкви, тогда духоносным, ради спасения ближних, приходится обратиться к помощи стиля и методов творчества мира сего и начертать на бумаге — сделать как бы видимым то, что доступно только таинственному сердечному восприятию — иначе сказать: безграничное сделать ограниченным, или воплотить невоплощаемое. Поэтому первоначальные творцы догмата и дали это название, производя его от слова [dogem] — думать, полагать, также казаться. И слово догмат, означая: мнение, положение, заключение, носит в себе как бы признание нетвердости человеческих мыслей: мыслительная способность не в состоянии охватить Божественного откровения знания. Иерархическое священство в своем представлении о значении догмата так же, как и во всем духовно-христианском, показывает свою недуховность, утверждая, что догмат есть незыблемая христианская истина, ее точное выражение.
Сам по себе догмат есть нечто непонятное и неубедительное. Как может разум человеческий принять, что распятый Иисус есть Богочеловек, второе лицо Пресвятой Троицы, что есть еще третье лицо Бога — Дух святый, что Богородица — Приснодева?
Догмат это не христианское начало, а та доска, за которую должен держаться увлекаемый в хаос лжеучений.
Появление в церкви догматов, в особенности, их увеличение (на соборах) — это ниспадение христианства в нравственное состояние, в каком находились иудеи, получившие заповеди, написанные на скрижалях. Покрывало лежит на сердце тех, кто верует по догматам. Покрывало снимается, когда обращаются к Господу, т. е. стяжают Духа Святого, и истина становится кровью сердца.
Догмат принимается, как послушание Церковь иерархическая и держится послушанием. Она повинуется иерархам — блюстителям истины, зафиксированной в догматы.
Появление новых догматов в церкви, как мы видим из истории вселенских соборов, не есть новое откровенное знание, а только формулировка того знания, которое существовало в церкви, как тайное сокровенное каждой верующей душе; причина формулировки всегда одна и та же: новое распространяемое лжеучение. Св. отцы собирались на собор не для творческой радости созидания новых догматов, а с великой тяготой, чувствуя мучительную необходимость опровергнуть в несовершеннейших выражениях (сравнительно с тем светом истины, который горел в их сердцах) назойливую ложь, выдаваемую за истину. “Мы вынужденными нашлись исследовать нечестивое его (Нестория) учение”, - сказано в постановлении третьего (ефесского) Вселенного собора.
Церковь не богатеет от появления новых догматов, а духовно нищает (не той нищетой, о которой сказано в первой заповеди блаженства, а обратно — богатеет материально).
