Сергей Желудков - Литургические заметки
71
«Помяни, Человеколюбие Господи, души отшедших раб Твоих, младенцев, кои во утробе православных матерей умерли нечаянно от неведомых действий, или от трудного рождения, или от некоей неосторожности, и потому не приняли святаго таинства Крещения. Окрести их, Господи, в море щедрот Твоих и спаси неизреченною Твоею благодатию».
Эта молитва приписана от руки на последнем листе старого семейного молитвенника. Трогательный пример робкой «самодеятельности», литургического творчества, когда случай не предусмотрен в Требнике и Молитвослове. «Окрести их в море щедрот Твоих»; это должно быть сказано в будущем чине церковного Погребения младенцев, которые скончались до Святаго Крещения.
Да, должен быть такой чин. Практически в какой-то неизвестной нам форме он существовал уже в древней Церкви, когда не было еще нашего обычая крестить малых детей. Если умер ребенок — неужели христиане хоронили его «как собаку», без общей молитвы? Всякого рода «догматические» домыслы на тему о том, «спасутся» ли некрещеные младенцы, или фатально обречены на адские муки, как полагал, кажется бл. Августин, — все это уже начало схоластического упадка, и все это падает перед практической, жизненной потребностью христианской любви. А вот слово Евангелия:
«...Приносили к Нему детей, чтобы Он прикоснулся к ним; ученики же не допускали приносящих. Увидев то, Иисус вознегодовал и сказал им: пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им; ибо таковых есть Царствие Божие» (по Марку, гл 10).
Это было сказано о некрещеных еврейских младенцах... Вся эта тема не только литургическая, но таково фактическое положение дела, что мы должны принимать литургическое решение, не дожидаясь, что скажет об этом схоластика.
Особая и несравненно более трудная проблема — огласителъное слово на погребение младенца, крещеного или некрещеного. Смерть ребенка — в этом событии как нельзя более остро ставится вопрос о Промысле Божием. Правильно, православно ли поступаем, когда все, что ни случится, приписываем благой воле Божией? А может быть следует думать, что в бессмысленной смерти ребенка проявилось действие Мирового Зла, Диавола — что это (не без нашей общей вины) есть поражение доброго Промысла? Вот — «нерешаемость», вечное наше недоумение, на которое мы никогда не получим ответа ни у какой схоластики. Думается, что только под таким знаком вопроса и может быть сказано искреннее слово на Погребение младенца.
72
«...Некогда я побывал на ревизии в одном приходе, и там протодьякон, человек уже старый, но всем интересующийся, рассказал мне, как он спросил однажды у своего настоятеля:
— Спасутся ли татары?
Настоятель там был «проповедник», с провинциальным апломбом. Он отвечал протодьякону важно, что сразу сказать не может — почитает, подумает. На другой день приходит настоятель в алтарь и между делами говорит любознательному протодьякону:
— Да, вы спрашивали о татарах: нет, не спасутся. Ничего не поделаешь!»
Из письма, 1961
Инаковерующие и неверующие. Апостол Павел призывал христиан «совершать молитвы, прошения, благодарения (евхаристии) за всех человеков, за царей и за всех начальствующих» (к Тимофею, I, гл. 2). Сегодня мы молимся всецерковно, гласно только за начальствующих. Остальные инаковерующие и неверующие для нас как будто не существуют, как будто и в самом деле прав был смешной настоятель. У него было недостойное представление о Церкви, как о некоей провинции «спасающихся», куда попадают по случайностям рождения в той или иной национальности. Но не так «угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (к Тимофею, там же). Идея Церкви, всечеловеческого Тела Христова — сверхразумна, она вне схоластических определений. Как и выше в вопросе о некрещеных младенцах, литургическое решение выносит не догматическая «теория», а живая практика христианской любви. Уединенно, «частным образом» мы как нельзя более искренне, не сомневаясь нисколько, горячо молимся о наших дорогих неверующих, живых и усопших, прозревая сквозь условности их случайных так называемых «мировоззренческих» заблуждений мистическую духовную глубину личности... Мы молимся так дома — и это же должно получить выражение и в нашем церковном Богослужении.
73
Ужасы устремились на меня...
Книга Иова, гл. 32.
Вот еще случай, когда так нужна и так горестно отсутствует церковная молитва: похороны самоубийцы. В лютеранском служебнике (или не помню, как еще называется у них эта книга) я читал замечательный образец пасторской проповеди на таком погребении. К сожалению, ничего я не записал, запомнил только главные мысли. Человеку было очень тяжело, он очень унывал, ужасны были ураганы, заставившие искать упокоения души в безумном поступке. А вокруг была такая душевная холодность, такое безучастное отношение, что несчастный не подумал в своей беде к нам обратиться. Мы виноваты в этой страшной смерти. Покаемся же, проверим себя, свое душевное устроение, свое отношение к ближним... Как известно, лютеране не молятся об усопших; но вот — нашли в самоубийстве суровый урок для живущих. А мы молимся за усопших, мы справедливо считаем это великим преимуществом нашего исповедания — и оставили без молитвы такой исключительный случай, когда от нас требуется особенно усиленная церковная молитва.
74
Многословие — сходная проблема церковного Богослужения и домашней молитвы. В Молитвослове издания 1896 года молитвы утренние, например, составляют в общей сложности около 1.700 (тысячи семисот) слов. «Со страхом зовем в полунощи...» Ночная молитва? «Приидите, поклонимся» — обращение ко многим участникам. Иноческое келейное правило? Псалом 50 и восемь молитв... В общем, на добрые полчаса времени. Нет, нашему трудящемуся современнику это не подходит. Впрочем, в самом Молитвослове напечатана рекомендация:
Зри. Если мало имеешь времени и вскоре обязан приступить к занятиям по должности, то из положенных молитв лучше произнести только некоторые со вниманием и усердием, нежели читать все поспешно и с малым вниманием.
По этому хорошему принципу каждый из нас практически осуществляет сегодня какую-то свою «реформу устава» утренней молитвы. Незачем читать Псалом 50, когда всю тему утреннего покаяния можно вложить в слова напечатанной раньше молитвы мытаря из Евангелия: «Боже, милостив буди мне, грешному». В двух молитвах есть тема благодарения за прошедшую ночь и за наступающий новый день в этой жизни; но благодарение это может быть выражено и в напечатанном уже раньше кратком воззвании: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе». Конечно, если не скользить по ним привычно-бездушно... И т. п. Некоторые избирают из восьми иноческих молитв какую-нибудь одну и приспосабливают ее к своему «мирскому» профилю. В молитве преп. Макария Великаго говорится: «И избави мя от всяякия мирския злыя вещи»; а мой друг X. молится: «И избавь меня от всякого лихого слова и дела»... Некоторые новые христиане пробуют составить свою, совсем новую утреннюю молитву — и, возможно, будут в этом их творчестве выражения, достойные общего внимания. В домашнем Богослужении мы вольны распорядиться каждый по своему разумению. Но хорошо было бы иметь рекомендуемые уставы утренней молитвы — минут на 5, максимум на 10, чтобы нам духовно сосредоточиться, и не только о себе, но непременно и о других помолиться, живых и усопших, и хоть несколько строк из Писания прочитать — и поспеть к занятиям по должности.
Духовенство и церковный народ
75
«Многословие» в молитве хотя бы тем уже хорошо, что наше сознание дольше привязано к святым словам.
Если при этом нет даже полной погруженности в смысл произносимых слов, а только отвлечение от пустяков, суеты, забот, нечистых мыслей, и то это очень много. А если к этому — переживание хоть 1/100 читаемого, то душа приобретает этим неисчислимые сокровища...
Важна молитва всякая, даже невнимательная. Сила и действие слова независимы от психологии говорящего. Если бранное, грязное слово сквернит и ранит душу произносящего и даже слушающего, то святые слова молитв, даже рассеянно повторяемых, тонкими штрихами покрывают нашу память, ум, сердце и производят над нами благую работу, нам неведомую».
Свящ. А. Ельчанинов. Отрывки из дневника.
С уважением выписываю эти замечания, хотя такая откровенная «инфляция» священного слова формально как будто прямо противоречит Евангелию. Все дело в адресе — для кого это говорится.
Мы уже забыли о литургическом разнообразии, которое было в древней и еще в средневековой Церкви. Русский летописец свидетельствовал, что послы князя Владимира были в восторге от церковного Богослужения, которое увидели в Царьграде X века. Это было торжественно-церемониальное, музыкальное, «песенное» Богослужение. Его и приняла было сначала Русь для своих приходов. Но вскоре пришли с Востока уставы другие, монастырские, характерным качеством которых было утомительное многословие чтений, перенесенное в храм из монашеского келейного правила. Причинами такой всеобщей перемены в русском церковном Богослужении историки считают незначительный состав клира, отсутствие искусных певцов, неблагоприятные условия татарского нашествия. Можно полагать, что была и еще причина: глубокое уважение русского народа к монашеству, стремление подражать и приобщиться к его молитвенному подвигу в церковном Богослужении.
