Кирилл Александрийский - Толкование на Евангелие от Иоанна. Том II
Ведь если оно хочет выразить то, что Сын, являясь в сущности Отца, как единосущный Ему, и Сам имеет в Себе Отца, всецело просвечивающегося в природе Своего Сына, то согласимся и мы с таким рассуждением. Только термин «объятия» (περιοχῆς), употребленный о Сыне, кажется нам весьма неуместным.
Если же не выражает этого, — ведь никогда не может допустить рождение Сына из сущности Отца тот, кто изверг такую на Него хулу и кто утверждает, что природа Сына объята природою Отца как бы некое ограниченное тело, — то разве не окажется явно богохульствующим и исполненным доходящим до крайности умоповреждением? И называя Сына Богом, они вопреки разуму стараются присвоить Ему свойства тел. Ведь то, что всецело ограничивается каким-либо определением и измерением, мыслимым на расстоянии, так что имеет начало и конец, без сомнения, должно допускать и бытие, например, в каком-либо месте, иметь количественность и вид и образ. Но это все разве не свойства тел? И разве Тот, Кто выше нас, не будет мыслиться с нами, как нам подобный? И не окажется ли Он родственным всякой другой твари, уже не имея ничего большего пред нею, поскольку это касается до ограниченности ее?
Но если так, по неразумному предположению наших противников, то зачем напрасно устрашает нас словами: «Вы от нижних, Я от вышних», и опять: «Вы от мира сего, Я не от мира сего» (Ин. 8, 23)? А говоря о Себе, что Он «свыше» (ἂνωθεν), не употребил просто с «небес», ибо какое преимущество Он имел бы тогда пред святыми Ангелами, как скоро мы найдем, что и они «свыше», принимая выражение в местном смысле? Но оно указывает на то, что Он рожден от Вышней и над всем Владычествующей Сущности. Итак, как может Он оказываться истинным, если имеет свойства тел, общие с другою тварью, и вместе с приведенным из небытия в бытие объемлется Отцом, если мы должны признать, что ничто не может быть вне Его? Так и божественный Псалмопевец, изрекая Духом совершенно истинные и сокровенные тайны, говорит, что Сын не отсутствует решительно ни от одного места, свидетельствуя тем о Его бестелесности и неограниченности, как и о том, что Он не объемлется местом как Бог. «Куда, — говорит, — пойду от Духа Твоего и от лица Твоего куда бегу? Если взойду на небо, Ты — там; если сойду в ад, присутствуешь (и там); если возьму крылья мои поутру и пойду в пределы моря, и там рука Твоя будет путеводить меня и будет содержать меня десница Твоя» (Пс. 138, 7–10). А эти (лжеучители), безрассудно противопоставляя свое мнение откровениям Духа, подвергают Единородного ограничению, хотя они и обязаны иметь относительно этого правильное и надлежащее рассуждение. Ведь если наполняет небеса и пределы земли, то есть и ад, то разве не верх неразумия прилагать к Нему термин объема, не принимая во внимание того, что если лицо Его, то есть Дух — ибо лицом Сына называют Духа — наполняет все, то как Он Сам мог бы быть внутри объема Его Богом и Отцом? Но не менее безрассудно усвоять описуемость бестелесному и подвергать мере неограниченное. Ведь говорить, что Он существенно объемлется Богом и Отцом, что другое означает, как не то, что Он имеет ограниченную сущность, как, без сомнения, и каждое из Его творений, которым мы смело и истинно должны усвоять объемлемость, ибо (и они) тела суть, хотя бы и не такие, как наши. Кроме того, надо принять во внимание и вот что. Если мы считаем необходимым, чтобы объемлемое чем-либо находилось внутри того, что его объемлет, то разве отсюда не должно с бесспорностию следовать, что объемлемое мыслится меньшим объемлющего и является ограниченным, как бы будучи заключено объемом большего? Что же скажешь опять, любезнейший? Вот Он, представив Себя образом Бога и Отца и ясно сказав: «Видевший Меня, видел Отца», тут же опять присоединил: «Я в Отце и Отец во Мне» (Ин. 14, 9–10). Ведь если по вашему мнению, Он говорит, что, будучи начертанием и образом Родившего, Он, однако ж, объемлется Им существенно, то разве не для всех бесспорно, что этим Он желает, чтобы мы имели об Отце такие же представления, какие получили и о Нем? Поэтому необходимо быть ограниченным и Отцу, ибо есть это в Сыне. Пусть же решает еретик, кто больше Его? А мне не подобает об этом говорить или думать, ибо не отчасти Сын должен быть образом Отца, а отчасти нет. Ведь если имеет что-либо, что отчуждает или посредствует всецелое подобие (Его Отцу), то Он будет уже частичным, а не всецелым образом. Но разве можешь показать, где это говорит Священное Писание? Отнюдь, конечно, не последуем твоим словам и не отвергнем правоту священных догматов.
Удивляюсь, как не устрашились они сказать при этом: «Как Павел имел в себе Христа говорящего и совершающего чудеса, точно таким же образом и Сын имел в Себе Отца, говорящего и творящего знамения, почему говорит: "Веруйте, что Я в Отце и Отец во Мне, — если же нет, ради дел самых веруйте"».
Но кто же будет называть христианином так рассуждающего и думающего о Христе? Ведь вот уже ясно говорит, что Он не есть истинно Бог. Но, безрассудно усвоив Ему подобающую тварям меру, проповедует Его каким-то богоносным и Богу причастным или от Бога рожденным Богом. А цель у него та, чтобы всеми, так сказать, мерами и способами совершенно исключить Его из сущности Бога и Отца и вообще отделить от природного и существенного единства, которое Он имеет со Своим Отцом и Богом.
Возможна ли высшая степень безумия? И разве над преданными столь необузданному нечестию, как бы над мертвыми уже и погибшими, не следует пролить слезу любви и вполне благовременно сказать: «Кто даст главе моей воду и очам источник слез, и буду оплакивать народ сей днем и ночью» (Иер. 9, 1)? Действительно, над усвоившими себе такой образ мыслей следует проливать непрестанные слезы. Но так как, полагаю, истинными догматами надлежит отражать их клеветы, для пользы простецов, то вот опять скажем им следующее, потому что «ревнуя возревновали мы для Господа» (3 Цар. 19, 10).
Ведь и божественный Павел, любезнейшие, или и кто другой из святых, имея Христа в своем уме, обитающего чрез Духа, делали вполне угодное Богу и являлись совершителями чудес. Поэтому несомненно — это и сам ты признать должен за истинное, — что, будучи людьми по природе и по сущности отличаясь от обитавшего в них Святаго Духа Христова, некоторые оказывались богобоязненными и славными посредством данной им от Христа благодати. Ты, конечно, согласишься с нами, что некогда они были лишены благодатного дара, но призваны к нему, ибо так благоугодно справедливо всем правящему Богу. Поэтому возможно допускать, что чрез какое-либо беззаконие или несправедливое деяние блаженный Павел или кто другой ему подобный, оскорбив Бога, может оказаться лишенным данной ему благодати и низвергнуться снова и возвратиться в то униженье, откуда он восшел (посредством благодати), ибо совершенно внешнее и сообщенное легко может и отторгаться и отниматься, как данное.
Итак, любезнейший, к тебе опять обратится слово (наше): если, согласно твоему невежественному и нечестивейшему предположению, как в Павле был говорящим и чудотворящим Христос, так должно признавать и бытие Отца в Сыне, то разве не очевидно, что Он отнюдь не будет Богом по природе, но чем-либо другим, отличным от обитающего в Нем Отца, Бога истинного? Ведь так и Христос был в Павле. Следовательно, Единородный в таком случае есть орудие и как бы сосуд некий, уготованный в славу, и ничем не будет отличаться от флейты или лиры, производя те звуки, какие заставляют ее стройно издавать посредством дуновения или ударника (палочки). Он будет употребляться Отцом для чудотворения так же, как представляется пила или топор у занимающихся плотничеством.
Но что может быть неразумнее этого? Ведь если Он таков по природе, как говорят те, то Он будет совершенно чужд Бога и Отца, поскольку Он у нас признается Богом по природе и никем другим кроме Него. Если же Сын отделяется от сущности Отца, по отношению к бытию Богом по природе, то не должны ли мы признать уже за истинное, что Он отнесен в разряд тварей и причислен к созданиям, что Он взят в качестве орудия и Сын, приседящий Отцу, в конце концов оказывается у нас уже служителем вместо Владыки. Более того, Он уже не есть Сын истинный, ибо признанное в качестве орудия нельзя мыслить и принимать за сына. Таким образом, Отец родил орудие присущего Ему искусства или премудрости и оказывается породившим из Себя нечто другое сравнительно с тем, что Он есть Сам. Но разве это допустимо? И не совсем ли глупо мыслить нечто таковое? Если, таким образом, не изменишь представления о Сыне, как об орудии и служителе и не признаешь Его истинным порождением, но отринешь Его неизреченное рождение, разумею из сущности Бога и Отца, то должен будешь умалить самую славу Родившего. Тогда Отец уже не будет истинным отцом, ибо, никого не родив из Себя, кого же Он будет отцом по природе? Совершенно лжеименна, следовательно, Святая Троица, как скоро Отец не есть истинный Отец, ни Сын не есть Сын по природе, а соответственно этому умозрению последует хула и на Духа.
