Иннокентий Херсонский - Великий пост
Святая вера наша, братие, происходя от Бога любви и мира, вся исполнена благодати и щедрот; но вместе с тем она приводит с собой жестокую брань. Христианин должен не воздавать злом на зло (Рим. 12; 17), "любить самых врагов" (Мф. 5; 44), молиться за самых распинателей (Лк. 23; 34); но вместе с тем он должен быть всегда воином и победителем. Мните ли, — вопрошал Сам Господь и Спаситель наш, — "мните ли, яко приидох воврещи мир на землю? — ни, не приидох воврещи мир, но мечъ" (Мф. 10; 34). И в другом месте, приглашая к мужеству и борьбе на брани духовной, Он же Сам говорит: дерзайте, то есть, стойте и сражайтесь мужественно, "яко Аз победих мир"! (Ин. 16; 33). Апостолы Христовы также весьма часто призывают к духовной брани, предлагают для того всякого рода оружия, дают советы, ободряют мужество, указывают на венцы, уготованные победителям; христианин у них есть воин, от колыбели до гроба.
Что же это за брань, которую приводит с собой наша вера святая? — Что это за победа, к которой должен стремиться каждый христианин? Это — брань человека с самим собою; это — победа над страстями и плотью, над всем, что в нас есть враждебного Богу и нам самим. Христианин должен, во-первых, победить мир с его прелестями, соблазнами, могуществом, лукавством и заразительной нечистотой. Он должен победить духов злобы поднебесных, с их невидимыми и видимыми нападениями. Но главное поле брани для христианина есть — собственное его сердце. Внешние враги немного значат для него, если внутри нет мятежа; нападения извне пагубны только тогда, когда в самом человеке есть предатели. И против этого-то домашнего зла должны быть устремлены все силы и все мужество христианина. Идти против своих любимых привычек, против требований своей плоти, против желаний собственного сердца часто труднее, нежели идти против тьмы врагов: но — надобно идти! Кто не ведет этой внутренней брани, тот христианин по одному имени. Только победа над самими собой делает нас истинными христианами. Без этого христианство и человек остаются чуждыми друг другу. Без этого нет и не может быть спасения!
Для совершенного убеждения в этой важной истине, стоит только вспомнить, в каком состоянии теперь человек и для чего нам дана святая вера наша. — Она дана для нашего спасения, для того, чтобы избавить каждого из нас от тех ужасных зол, которые обременяют всех и каждого. Но в чем состоит сущность этих зол и бедствий, от которых христианство должно освободить нас? — Главным образом в том, что мы не свои, что мы в рабстве, в плену, в крайнем утеснении и нищете. Кто враг и притеснитель наш? Грех, чувства и страсти. Они господствуют в нас, все прочее покорствует им и страдает. Страдает ум, наполняясь ложью, обманами, истощаясь в служении пороку; страдает воля, двигаясь непрестанно по ветру чувственных пожеланий и страстей; страдает свобода, не имея силы обратиться к закону и следуя слепо за чувствами; страдает самое тело от неестественных наслаждений, хотя живущий в нас грех всего более греет и питает его. После этого как спасти нас, если не бранью с самими собой, — с тем, что в нас есть враждебного нам самим? — И что другое остается делать святой вере нашей, как не доставлять нам средства к тому, чтобы выходить из этой брани победителями? Так действительно и есть! Вникните в существо и состав христианства; и вы тотчас увидите, что в нем все направлено к этой необходимой цели, — к тому, чтобы освободить человека от плена страстей, от рабства чувств, от унижения духа под владычеством плоти; а поскольку источник и седалище этого зла в нем самом, — чтобы сделать его победителем над собой.
Поэтому самому христианин, как мы сказали, на многое смотрит совершенно иначе, нежели естественный человек. Что для последнего кажется величайшим злом, например, страдания, бедность, уничижение, ибо все это уязвляет его самолюбие, то самое для первого кажется и должно казаться благом; ибо освобождает его от внутреннего рабства и возвращает к свободе духа.
По этому-то святому закону совершаем мы и настоящее торжество наше, несмотря на то, что событие, нами воспоминаемое, несовместимо с народным самолюбием. С самолюбием оно, подлинно, несовместимо; но совершенно совместимо с любовью к Богу, с любовью к ближнему и с чистой любовью к самим себе. Ибо в лице греков, избавленных предста-тельством Богоматери от осады скифской, награждена вера, упование и молитва: а это те самые добродетели, в которых заключено и наше спасение. Слух о чудесном поражении воинов под стенами Константинополя, распространившийся между древними предками нашими, без сомнения, содействовал произведению в них уважения к вере христианской, и предрасположил их к оставлению язычества, что потом и последовало, — сначала частно, в некоторых лицах, а потом и во всем народе, при святом Владимире. Поэтому самая вера наша есть, некоторым образом, плод того поражения, которое предки наши потерпели от взбранной Воеводы.
Не тем ли, братие, с большим усердием должны мы притекать ныне к пречистому образу Этой Воеводы, Которая, избавив греков "от злых", и на наших предков навела злая для того, чтобы привести на них со временем благая (Рим. 3; 8), которыми пользуемся мы ныне? Но, благодаря Богоматерь за победу над нами внешнюю, не забудем просить о победе над нами внутренней, будучи твердо уверены, что в этой последней победе, над самими собою, состоит и все торжество нашей веры, что от нее зависит самое наше спасение. Аминь.
Слово в субботу недели 5-й Великого поста
Последуя примеру Святой Церкви, ублажающей Пресвятую Деву всеми возможными убеждениями, и мы, братие мои, желали бы ныне отверзть пред вами уста свои на похвалу Ее всесвятого имени, отверзть с тем, чтобы через это, подобно песнопевцу церковному, исполниться духа и, если возможно, наполнить и вас этим же духом. Но, слово Церкви, вчера нами слышанное, удерживает нас: то слово, которое говорит: "вития многовещанные, яко рыбы безгласные, видим о Тебе, Богородице!" — Если многовещанные оказались безгласными; то что будет с нами — маловещанными? Для нас поэтому, в подобном случае, "удобье", по выражению другой песни церковной, "любити молчание…"
С другой стороны, что же и делать в день похвалы Пресвятой Богородицы, как не разделять, по возможности нашей, эту похвалу вместе с Церковью? Остается поэтому поступить так, как делают те, которые, живя у моря, не имеют кораблей великих для плавания на них по всем краям морским. Таковые на малых ладьях совершают небольшие плавания у берегов, удовлетворяя таким образом своим нуждам и отдавая должную честь неприступности моря. Подобно этому, говорю, поступим и мы; то есть, укажем вам на главнейшие добродетели и совершенства, которыми украшалась на земле Пресвятая Дева, не дерзая входить в самую глубину благодати на Ней почивавшей.
Первая добродетель и вместе основание всех добродетелей человеческих, есть преданность в волю Божию с забвением собственной воли и пожеланий. Необходимая для человека добродетель эта постоянно преисполняла собою всю душу и всю жизнь Марии. "Се, Раба Господня: буди Мне по глаголу твоему"! (Лк. 1; 38), — сказала Она Архангелу, благовествовавшему Ей зачатие Сына Божия. По-видимому, нетрудно было изъявить таковую преданность в то время, когда следовало решиться не на что-либо прискорбное и уничиженное, а на честь и славу — быть Матерью Сына Божия: но на самом деле это был верх преданности и самоотвержения человеческого. Ибо, во-первых, к сану и званию Матери Божией принадлежало, как мы увидим, множество скорбей и искушений, таких притом, которые не посещают самых великих подвижников благочестия. Посему сказать: се, Раба Господня, значило сказать: се, Я готова на все лишения, скорби и страдания, — готова на то, чтобы "оружие прошло самую Мою душу!" (Лк. 2; 35). Самое достоинство Матери Божией, хотя есть высшее всех достоинств, но для души, истинно смиренной, какова была душа Марии, решиться на приятие его еще труднее, нежели решиться на скорби, ибо последние человек смиренный почитает естественной своей долей и принадлежностью за свою нечистоту; а стать выше Херувимов и Серафимов — как подобало Матери Божией, — на это душу воистинну смиренную могла преклонить одна беспредельная преданность в волю Божию. И эта-то преданность во всей силе выразилась в словах Приснодевы: "се, Раба Господня, буди Ми по глаголу твоему"! Сказано так один раз — Архангелу; а исполняемо было всегда, не только пред Ангелами, но и пред упорными врагами истины и правды. Ничто не могло поколебать этой преданности в Марии, — ни самый Крест Сына Ее, поколебавший собою всю землю.
Вторая добродетель души праведной есть чистота тела и духа: ею украшаются все рабы Божий; но никто не украшался в такой полноте, как Пресвятая Дева. По этой-то добродетели Она, принадлежа еще к Ветхому Завету, где безбрачное состояние было как бы даже противно закону, обещавшему в награду за исполнение его многочадие и многочисленное потомство, — избрала для Себя на всю жизнь девство, и таким образом показала в Себе пример совершенства, принадлежавшего Завету Новому. По этой-то добродетели Преблагословенная не прежде согласилась на благовестие Архангела, как узнав, что исполнением его над Нею не нарушится нисколько святой обет девства. Ибо, что Она говорит ему? Како будет сие, идеже мужа не знаю! (Лк. 1; 34). Как бы, то есть, так рекла Она: дело, о котором ты поведаешь, все и во всем зависит от того, могу ли Я при нем остаться в безбрачном состоянии, Мною для Себя избранном: если могу, то Я готова послужить тайне; если нет, то да прейдет благовестие твое на голову иную! — Вот до чего, как видите, простиралась любовь к чистоте духа и тела в Пречистой!
