Василий Кинешемский - Беседы на Евангелие от Марка
Более того: такая молитва прогневляет Бога.
"...Многие из нас, — пишет отец Иоанн, — совершают службу и таинства, молитвословия неохотно, вяло, небрежно, торопливо, с пропусками, желая скорее кончить святое дело да поспешить на житейскую суету. Какое страшное обольщение и какой тяжкий грех! Невольно при этом вспоминаешь грозный глагол Господа нерадивым исполнителям Его дел: проклят всяк творяй дело Господне с небрежением! Я сказал: какое страшное обольщение! Да, страшное обольщение, потому что мы по слепоте своей пренебрегаем глаголами Святого Духа, дышащего в молитвословиях таинств и служб, — пренебрегаем тем самым, что для нас служило бы при настоящем тщании и радении источником пресладкого мира, радости в Духе Святом и даже источником здравия телесного, ибо слова молитвы, при службах и таинствах, читаемые с верою, благоговением, страхом Божиим, спокойно, горящим духом, имеют несомненное и чудное свойство вместе с душою оживотворять, укреплять и исцелять и самое тело наше. Это дознано опытом. Тяжкий грех, говорю, потому что, совершая небрежно таинства, мы через то кощунствуем святынею Господнею... Думают ли нынешние христиане-лицемеры, что они лицемерно молятся и лицемерно живут? — Не думают. Они молятся ежедневно, может быть, долго, молятся по привычке, устами, а не сердцем, без сердечного сокрушения, без твердого желания исправления, чтобы только исполнить заведенное правило и мнят службу приносити Богу (Ин. XVI, 2), тогда как молитвою своею они навлекают на себя только гнев Божий. Все мы больше или меньше грешны в том, что лицемерно молимся, и примем за это великое осуждение".
Но если долговременное служение Богу ведет к привычке, а привычка может вызвать формальное, чисто внешнее и лицемерное исполнение религиозных обязанностей, то возникает важный вопрос: как избежать этой опасности? Ибо если этого мы сделать не сумеем, то печальный конец нашей духовной жизни неизбежен.
Ответ на этот вопрос заключается отчасти в вышеприведенных словах кронштадтского пастыря: при настоящем тщании и радении таинства, службы, молитвы служат источником мира, радости в Духе Святом и даже источником здравия телесного.
Для одних они служат, таким образом, благословением, на других навлекают проклятия. Все зависит от отношения к ним человека.
Если христианин не вкладывает в свое служение Богу всего внимания, всего рвения, всей сердечной теплоты, на которую способен, то в нем скоро начинает развиваться привычка к небрежному и поверхностному исполнению религиозного долга. До этого человек доходит не вдруг, а постепенно. Сначала он, может быть, молился от сердца, но потом, так как молиться всегда сердцем составляет значительный труд, к коему надо всегда принуждать себя, ибо Царствие Небесное, сказано, нудится, он начинает больше молиться устами, поверхностно, а не из глубины души, так как это гораздо легче и наконец при усиленной борьбе плоти и диавола, молится устами, не доводя до сердца силы слов молитвенных. Что сказано о молитве, то следует сказать и о причащении Святых, Бессмертных и Животворящих Тайн. Часто сначала человек причащается с живою верою, с чувством любви и благоговения, а потом, при непрестанном противодействии плоти и диавола истине Божией, уступает им победу над собой и причащается лицемерно... Это же бывает и с таинством покаяния. Это же бывает и со всеми проявлениями религиозной жизни, если христианин не принуждает себя к напряжению духовных сил.
Так создается гибельная привычка. Но привыкнуть можно и к дурному, и к хорошему. Можно привыкнуть к небрежности, и тогда вся религиозная жизнь становится холодной и мертвенно-формальной. Животворящий дух, таящийся в святых словах молитвословий, в таинствах и в других религиозных формах, не проявляет себя для души нерадивой, ленивой и холодной и на нее не действует. Но можно, наоборот, создать себе привычку благоговейного, истового, сердечного исполнения всех религиозных обязанностей, и тогда для нас откроется в них неистощимый родник благодатной силы, оживляющей и укрепляющей в жизнь духовную. Отсюда вывод: если мы хотим избежать духовного огрубения, если хотим, чтобы молитвы, таинства, обряды, весь ритуал религии не потерял для нас от частого повторения Духа жизни и не превратился в пустую формальность, ничего не говорящую душе, если хотим, наконец, чтобы самые добродетели наши, если таковые имеются, не превратились в лицемерное ханжество, то средство против этого состоит прежде всего в том, чтобы с самого начала духовной жизни исполнять все, чего требует христианский долг, с величайшей старательностью и вниманием, с напряжением всех духовных и физических сил, не позволяя себе разленения и небрежности.
Здесь нет мелочей, не стоящих внимания, ибо из мелочей создается великое, весь тон духовной жизни, и поэтому каждая подробность требует тщательного и аккуратного выполнения. Бог поругаем не бывает, и самая незначительная небрежность в отношении к Нему непременно отразится ущербом в вашей духовной жизни. Поэтому что бы вы ни делали в деле служения Ему, делайте изо всех своих сил; то, что сделано кое-как, никогда не бывает сделано правильно. Требуется добросовестное делание.
А для того, чтобы поддерживать в себе эту ревность и не ослабевать, надо иметь всегда живую веру, что Бог наш в Троице покланяемый, Отец, Сын и Святой Дух, всегда с нами, взирает на нас и по первому слову нашей искренней молитвы о помощи готов помогать нам в святом деле. Помятуя, что Вседержитель всегда с нами, и имея Его самым делом в мыслях своих, отвергая от сердца своего всякие помыслы, сомнения житейские, попечения и пристрастия, мы всегда будем достойно совершать Божие дело. Наиболее ярким примером такого добросовестного делания являются ученики и апостолы Господа, как это видно из 8-9 стихов VI главы. Отправляясь на проповедь, они не берут ничего в дорогу, кроме одного посоха: ни сумы, ни хлеба, ни меди в поясе, ни двух одежд, обуваются в простую обувь. Ничто не должно им мешать, ничто не должно связывать и отвлекать от того дела, на которое Господь их посылает. Все внимание, все силы, все их существо отдается исключительно Богу и Божию делу.
Этот пример должны и мы постоянно иметь перед глазами и помнить грозное предостережение: Проклят, кто дело Господне делает небрежно.
ГЛАВА VI, 14-29
В истории казни Иоанна Крестителя, о которой повествует святой евангелист, пред нами рисуется трагическая фигура Ирода, убийцы Великого Пророка.
Это не был Ирод, избивший младенцев в Вифлееме, в тщетной надежде погубить Иисуса. Тот, как мы знаем, умер еще во время пребывания святого семейства в Египте.
Ирод, убивший Иоанна Крестителя, был так называемый Ирод Антипа четвертовластник, или тетрарх Галилеи, человек, быть может, не столько порочный, сколько слабый по характеру. Совершенное преступление терзало его. Он не мог забыть Иоанна. Только вследствие своей слабохарактерности не угрызения совести испытывал он, а непреодолимое чувство боязни. Кровавый призрак обезглавленного Пророка преследовал его. Когда он услыхал о Господе, о Котором в народе шли горячие споры, его первая мысль, навеянная испугом, была, что это воскрес убитый Иоанн. В лице вновь появившегося Пророка он боялся найти мстителя за пролитую кровь, и эта боязнь была тем сильнее, что он вполне сознавал несправедливость казни Крестителя. Только фатальное сцепление обстоятельств привело его к этому преступлению, допущенному им против воли. Несмотря на суровые обличительные речи Иоанна, направленные против Иродиады и тетрарха, последний в глубине души уважал своего обличителя, ибо знал, что он — муж праведный и святой. Поэтому, даже заключив его в темницу по настоянию Иродиады, он берег его, с удовольствием слушал его и много делал по его совету. Когда Соломин, дочь Иродиады, потребовала от него голову Иоанна Крестителя, правитель опечалился. Как же случилось это? Как допустил Ирод это убийство? Как мог дойти он до такого состояния, что вопреки своим сердечным склонностям принужден был согласиться на страшное требование Соломин и по ее приказанию отрубить голову Пророку?
Попробуем заглянуть в эту темную душу и проследить, как постепенно назревало здесь преступление, вызванное страстью, и как разгоралась и укреплялась сама страсть. Выяснить законы развития порока и страсти для нас очень важно, ибо в душе каждого человека они действуют приблизительно одинаково, и на примере Ирода мы можем выяснить условия наших собственных падений.
Дело начинается похотью, нечистою любовью к Иродиаде, снохе Ирода, жене его брата Филиппа. Нисколько не заботясь о том, чтобы остановить развивающуюся преступную страсть, Ирод скоро переходит к делу, легко переступает через первое препятствие и жену брата своего делает своей женой. Этот первый шаг уже достаточно ясно показывает, насколько развилась страсть в его душе, ибо сила страсти измеряется величиной преодолеваемых ею препятствий; другими словами, чем труднее препятствие, побежденное страстью, тем о большей силе страсти это говорит. Но, победив первое препятствие, Ирод сейчас же встречается с другим - обличительною проповедью Иоанна Крестителя, который говорил Ироду: не должно тебе иметь жену брата твоего. Эти упреки, несомненно, имели для Ирода больше значения, чем неловкость перед братом и боязнь общественного мнения, которое, благодаря подобострастию его руководителей-фарисеев и саддукеев, легко было заставить молчать. Принудить к молчанию неподкупного Иоанна или заставить его смягчить прямолинейный тон обличений оказалось невозможным. Кроме того, и на совесть самого Ирода эти суровые речи должны были оказать большое влияние, ибо Ирод питал к пророку невольное уважение и, несомненно, считался с его мнением. Но тем не менее и это новое препятствие не могло принудить его переломить свою страсть. Более того: он не только не' отступает перед ним, но, подстрекаемый Иродиадой, берет под стражу пророка, которого уважает, и заключает в темницу — яркий показатель того, как далеко зашла его страсть. Наконец, в сцене с Соломией он уже почти совсем не владеет собою. Напряженное до последней степени сладострастие отуманивает его, и он дает свою безумную клятву. Он уже полный раб страсти! Так при отсутствии сопротивления усиливается страсть, захватывая в свою деспотическую власть человеческую душу. Наряду с этим мы замечаем и другое явление: один вид допущенного греха вызывает множество других. В данном случае вслед за блудною похотью является вероломство по отношению к брату, кровосмесительное прелюбодеяние, несправедливость, жестокость, насилие по отношению к Иоанну, суетная клятва, тщеславие перед гостями, ложное самолюбие и, наконец, убийство. Как будто за первой змеей пробудившейся страсти, сознавшей свою силу, сразу начинает шипеть и шевелиться целая стая других змеек, до сих пор мирно дремавших в душе. Наконец, нельзя оставить без внимания и то обстоятельство, что искушения, представляющиеся Ироду, становятся все серьезнее, а преступления тяжелее. Как будто идет проверка, до какой степени падения может дойти этот человек, подчинившийся пороку.
