Дмитрий Мережковский - Тайна Запада. Атлантида – Европа
IX
Книга Вейнингера «Пол и характер» появилась в 1903 году, после самоубийства автора. «Я убиваю себя, чтобы не иметь возможности убивать других», – писал он перед смертью. Многие могли бы это сделать и сказать, через десять лет, накануне войны, но только один Вейнингер понял, что между полом и войной есть какая-то страшная связь: «половое соитие родственно убийству» (Вейнингер).
Вейнингер, двадцатилетний юноша, ненавистник женщин, – новый Аттис, мог бы так же, как тот, древний, оскопившись у ног Адрастейи, двуполого демона, воскликнуть: «Вот тебе то, чем причинил ты столько безумств и злодейств!» (Arnob., contra nation., V. 7)
Х
«Я мог бы наполнить багровыми клубами дыма мир, но не хочу; и сгорело бы все, но не хочу», – скажет Розанов, противоположный двойник Вейнингера, женолюбец, итифаллический, вожделеющий Аттис (был и такой), или устами Розанова, все тот же демон с двойным лицом – войной и Содомом, поджигатель всех обреченных миров, Атлантид (В. Розанов. Опавшие листья, 1915, II, 11).
Нитцше, Розанов, Ленин – личность, пол, общество. Первая искра пожара вспыхнула в личности, долго и незримо тлела в поле, и, наконец, пламя выкинуло в обществе и «багровыми клубами дыма» наполнило пока еще только Россию, но, может быть, наполнит мир, и «сгорит все».
«Дух вынут из пола, и умирающее тело его заражает зловоньем своего разложения цивилизацию», – остерегает Розанов (В. Розанов. В мире неясного и нерешенного, 1904, с. 102). Да, нынешний пол Европы – Дантова «злая яма», mala boggia, – самая ледяная и черная бездна Ада: в нее-то все и проваливается, как Атлантида; внешний провал – война, внутренний – Содом, и какой из них глубже, трудно сказать.
«Я думаю: не можно ли эту цивилизацию послать к черту на рога, как несомненно от черта она и происходит?» – скажет Розанов (В. Розанов. Люди лунного света, 1913, с. 267). Розанов скажет – Ленин сделает.
XI
«И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься; ибо если бы в Содоме явлены были силы, явленные в тебе, то он оставался бы до сего дня. Но говорю вам, что земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе» (Матф. II, 20–24). Это, может быть, и о нашем Капернауме, бывшей христианской Европе, сказано.
XII
В двух диалогах Платона об Атлантиде, «Тимее» и «Критии» дана эсхатология войны, а в двух диалогах об Эросе, «Федре» и «Пире», – эсхатология пола. Общие корни их уходят в «тайное знание» орфиков, но, кажется, связь их остается самому Платону непонятною, может быть, потому, что и здесь, в Эросе, так же как там, в Атлантиде, концы с концами у него не сходятся.
«Когда же постепенно божеская природа истощилась в них (атлантах), и человеческая окончательно возобладала над божеской, то они уже не могли вынести того, что имели, и развратились».
Начали развратом, кончили войной; Эрос начал, кончил Эрис. Это и значит: Атлантида, гибель первого мира, – Война и Содом вместе.
«Всякая плоть извратила путь свой на земле», – подтверждает Платона Бытие. Как извратила, мы знаем по опыту нашей собственной плоти – «первому явлению Женомужчин»; знаем и по Книге Еноха. Очень знаменателен этот религиозный опыт народа Божьего, Израиля, почти накануне Рождества Христова, почти у колыбели Его: «Ангелы, погрязшие в похотях», по толкованию Климента Александрийского, соблазненные как будто «небесною», «ураническою», а на самом деле, слишком земною, любовью к дочерям человеческим, учат их «язве рождения» и «язве убийства», Содому и войне – «вытравлять плод» и «ковать оружье». – «Как Содом и Гоморра... подобно им (падшим Ангелам), блудодействовавшие и ходившие за иною плотью, подвергшись казни огня вечного, поставлены в пример, так точно будет и с мечтателями сими», – остерегает Послание Иуды (Иуд. 8, 8). Эти «мечтатели» – уранисты, содомляне.
Первые, по Книге Еноха, научились воевать не мужчины, а женщины, или, точнее, мужеженщины, «амазонки», – «плоть, извратившая путь свой на земле», – женская половина Содома:
Женщине будет Гоморра,
Будет мужчине Содом.
Десять тысяч из двадцати – значит, половина «воинов – стражей», phylakes, управляющих допотопными Афинами, по мифу Платона, – «амазонки», и богиня их, Афина Тритония, – мужеподобная Дева, Амазонка. Рядом с атлантами, у подножья горы Атласа и у озера Тритониса, откуда и Афина Тритония, жили амазонки, – сообщает Диодор миф или преисторию (Diod., III 63, 6; 54; 55. – Berlioux, Les Atlantes, 1883, p. 127–128). Если так, то вот где корень Войны и Содома – в Атлантиде, в первом человечестве.
XIII
«Зевс решил наказать развращенное племя людей (атлантов)... и, собрав богов, сказал им так...» На этих словах обрывается «Критий», диалог об Атлантиде – Эрисе; продолжение в диалоге об Эросе – «Пире».
«Крепки и могучи были тела их, велика отвага; это внушило им дерзкое желание взойти на небо и сразиться с богами, как повествует Гомер об Эфиальте и Оте (гигантах-титанах), – сообщает Платон, кажется, древний орфический миф об андрогинах, людях погибшего первого мира. – Зевс совещался с богами, что предпринять. Дело было трудное: боги не хотели истребить человеческий род, как некогда истребили гигантов, поразив их молнией, потому что богопочитание и жертвы прекратились бы; но и дерзости такой терпеть не могли. Наконец, после долгого совещания с богами, Зевс сказал им так: „Я, кажется, нашел способ сохранить и усмирить людей: должно уменьшить силу их. Рассеку их пополам, и они ослабеют“ (Pl., Symp., XIV–XV). Зевс уже не истребляет людей, как древних гигантов, молнией, а только рассекает их пополам, тоже, вероятно, молнией; небесным огнем казнены будут и люди третьего пола в Содоме.
«Дерзость», hybris, «дух титанической, божеской гордости» погубил атлантов; губит и андрогинов, и падших ангелов: тем внушает желание «взойти на небо и сразиться с богами», этим – сойти на землю, чтобы поднять ее на небо и сразиться с Богом: та же «дерзость», тот же бунт – в войне атлантов и в любви андрогинов-ангелов, в Эрисе и в Эросе.
XIV
«Зевс, собрав богов... сказал им так» – это в «Критии»; «Зевс после долгого совещания с богами, сказал им так» – это в «Пире». Те же слова, тот же смысл в обоих мифах, об атлантах и андрогинах. Кажется, ясно, что это не два мифа, а один – в двух разных порядках, и можно только удивляться, что этого не видит сам Платон. А может быть, и видит, но скрывает от нас, непосвященных, и даже от самого себя эту слишком святую и страшную тайну Конца: если бы увидел ее, умер бы от страха, не дописав «Пира», как, действительно, умер, не дописав «Атлантиды».
XV
Страшно Платону, страшно и нам. Сколько бы ни успокаивал, ни уверял нас «божественный учитель», Сократ, что любовь «уранистов», «небесников» (несколько смешное, но глубокое слово), в самом деле, «небесная», потому что ищет «не столько тела, сколько души» (но и тела, вот невольное и важное признание), – в этой любви все-таки дышит Содом, этот рай пахнет адом. Прав Сократ, что уранист любит жертву свою, «как волк любит ягненка» (Pl., Symp., XVIII). Плотских любовников ждет меньшая награда, чем духовных, но все же небесная (Pl., Phedr., XXXVII). Верно угадал и Квитилиан, зачем Алкивиад ложится на ложе Сократа и проводит с ним долгую зимнюю ночь под одним плащом: pati voluerit... sed corrumpi non posset, хотел, но не мог его соблазнить, чтобы получить от него этою ценою «мудрость» и «добродетель», за что Сократ не осуждает его, – напротив (Quintil., Institut, VIII, 4, 23. – Pl., Symp., XXXIV).
«Бредом пьяных» назвал Аристотель все учение Платона об Эросе, так же ничего не поняв в нем, как в «Атлантиде». Нет, страшно то, что если это и «бред», то не пьяных, а трезвых; страшно невозмутимое спокойствие, чистая совесть, с которыми все это говорят и слушают лучшие люди и ученики «лучшего из людей» – Сократа. В голову никому из них не приходит, что святою может быть не однополая, «небесная» любовь, а земная, двуполая; женщиной даже не гнушаются они, а просто не видят ее, как солнца не видят безглазые рыбы глубин; солнце дневное не греет их – греет солнце – луна, как русалок, Океанид, дочерей подводного царства, где погребена Атлантида.
Только сравнивая их чувства с нашими, мы начинаем понимать, как изменился в христианстве самый состав религиозного воздуха. Может быть, наш новый Содом хуже древнего, но он уже не тот.
XVI
Страшно говорить о тайне божественного Эроса, в наши содомские дни; но без нее ничего не поймешь в Европе-Содоме, даже тучи, нависшей над ним и готовой разразиться огненно-серым дождем, не увидишь.
Тайна божественного Эроса, скрытая в древних мистериях – может быть, наследие второго человечества от первого, – открывается нам или откроется когда-нибудь в Божественной Троице. Говоря нашим языком, всегда о Боге слабым и грубым, даже в чистейших молитвах и откровениях невольно-кощунственным, можно сказать: вечно-мужественное – в Отце, вечно-женственное – в Духе Матери («Дух», по-еврейски Ruach – женского рода), а сочетание этих двух начал – в Сыне: церковь, Тело Христово, – Невеста, а сам Христос – Жених; это и значит: два начала в Нем – вечно-женственное и вечно-мужественное.
