Джеймс Фрэзер - Золотая ветвь
Но ни одна страна в мире, вероятно, не изобиловала богами в образе людей в такой степени, как Индия, и нигде божественная благодать не изливалась так щедро на все общественные классы — от правителей до молочников. Так, у тода, пастушеской народности с Нилгирийских гор на юге Индии, святилищем служит маслобойня, а приставленный к ней молочник считается богом. Один из таких божественных молочников на вопрос, приветствуют ли туземцы тода солнце, ответил: „Эти бедняги да. Но почему я, бог, — сказал он, ударив себя в грудь, — должен приветствовать солнце?“ Все тода, включая его собственного отца, простираются ниц перед молочником, и никто не отважится в чем-либо ему отказать. Никто, кроме другого молочника, не смеет прикасаться к нему. Всем, кто обращается к нему за советом, он голосом бога изрекает предсказания.
Далее, в Индии „всякий царь почитается немногим меньше живого бога“. Индусская книга законов Ману заходит еще дальше. „Даже о младенце царской крови, — утверждается в ней, — оскорбительно думать, что он простой смертный, так как он является великим божеством в человеческом образе“. Рассказывают, что в Ориссе существовала секта, которая при жизни покойной королевы Виктории поклонялась ей как главному божеству. И в наши дни в Индии всякий человек, отличающийся большой силой или доблестью или предполагаемой способностью творить чудеса, рискует стать объектом культа. Так, одна секта в Пенджабе поклонялась божеству по имени Никкал Сен. А был этот Никкал Сен не кем иным, как внушавшим ужас генералом Николсоном, и никакие слова и действия генерала не могли охладить пыл его поклонников. Чем больше он их наказывал, тем больше возрастал религиозный ужас, с которым ему поклонялись. В городе Бенаресе одно прославленное божество воплотилось в знатного индуса, обладателя благозвучного имени Свами Бхаскаранандажи Сарасвати, необычайно похожего на покойного кардинала Мэннинга, только более остроумного. Глаза его лучились человеческой доброжелательностью, и божеские почести, которые воздавали ему доверчивые поклонники, он принимал, что называется, с невинным удовольствием.
В Чинчваде, небольшом городке примерно в десяти милях от Пуны в Западной Индии, живет семья, которая, согласно верованиям значительной части махраттов, представлена в каждом поколении одним воплощением Ганнопатхи — бога с головой слона. Это знаменитое божество впервые воплотилось примерно в 1640 году в брахмане города Пуны по имени Мураба Госсейн, который стремился достичь спасения путем воздержания, умерщвления плоти и молитвы. Благочестие его было вознаграждено. Сам бог явился ему в ночном видении и дал обещание, что часть его, Ганнопатхи, святого духа пребудет с ним и с его семенем вплоть до седьмого поколения. Обещанное богом сбылось. Семь последовательных воплощений, передававшихся от отца к сыну, явили темному миру свет Ганнопатхи. Последний потомок брахмана по прямой линии, бог с тяжелым взглядом близоруких глаз, умер в 1810 году. Дело истины было, однако, слишком священным, а стоимость церковного имущества слишком значительной, чтобы брахманы с невозмутимостью созерцали невыразимую потерю, которую мир понес бы, лишившись Ганнопатхи. Они искали и нашли священный сосуд, в котором вновь обнаружил себя божественный дух хозяина, так что откровение с успехом продолжает сбываться поныне. Надо признать, однако, что чудеса, совершаемые богочеловеком в наше вырождающееся время, не идут в сравнение с теми, которые в прошлом совершались его предшественниками. Известно даже, что единственным знамением, явленным им нынешнему поколению, является чудо насыщения толпы, которую он ежегодно угощает обедом в Чинчваде.
Члены одной индуистской секты, которая насчитывает в своих рядах многочисленных последователей в Бомбее и Центральной Индии, придерживаются мнения, что ее духовные вожди, так называемые махараджи, являются представителями или даже прямыми земными воплощениями бога Кришны. А так как Кришна с великой благосклонностью взирает с небес на тех, кто обслуживает нужды его последователей и наместников на земле, то был учрежден специальный обряд, называемый обрядом самопожертвования. С помощью этого обряда его верные почитатели приносят свои тела, души и, что, вероятно, еще более важно, свое состояние в жертву обожаемым воплощениям Кришны. Женщинам же внушают мысль, что, уступая объятиям этих существ, в которых божественная природа таинственным образом сосуществует с человеческим обликом и земными вожделениями, они сами и их семьи обретают высшее блаженство.
Даже христианству не всегда удавалось избежать подобного рода заблуждений; оно также запятнано непомерными притязаниями на божественность, равную божественности великого основателя этой религии и даже на еще большую. Во втором столетии нашей эры фригиец Монтан объявил себя воплощенной троицей, объединяющей в одном лице бога-Отца, бога-Сына и бога-Святого Духа. Этот случай отнюдь не был единичным и чрезмерным притязанием человека с неуравновешенной психикой. Со времени раннего христианства до наших дней члены многих сект верили, что воплощением Христа, и даже самого бога, является любой христианин, получивший полное посвящение. Поклоняясь друг Другу, они тем самым доводили это верование до логического завершения. Тертуллиан рассказывает, что во II веке нашей эры так поступали его единоверцы христиане в Карфагене. Ученики святого Колумбана поклонялись ему как воплощению Христа. А в VIII столетии Элипанд из Толедо говорил о Христе как о „боге среди богов“, имея в виду, что столь же подлинными богами, как сам Иисус, были все верующие. Взаимное обожествление было обычным делом у альбигойцев, что стократно засвидетельствовано в начале XIV века протоколами тулузской инквизиции.
В XIII столетии возникла секта братьев и сестер Свободного духа, члены которой придерживались мнения, что путем длительного и прилежного созерцания всякий человек может таинственным образом соединиться с божеством, стать единым целым с источником и прародителем всего сущего; что тот, кто поднялся к богу и растворился в его блаженной сущности, действительно составляет часть божества, то есть является сыном божьим в том же смысле, что и сам Христос, и наслаждается в силу этого полной свободой от всяческих человеческих пут и божеских законов. Хотя внешний вид и манеры поведения сектантов граничат с умопомешательством, они, будучи уверенными во вседозволенности, скитались с места на место, облаченные в самые что ни на есть шутовские одеяния, дикими выкриками выпрашивая хлеб. Они в негодовании отвергали всякий честный труд как препятствие на пути созерцания божества и восхождения души к духовному отцу. В этих похождениях их сопровождали женщины, которые делили с ними все тяготы кочевой жизни. Некоторые из них полагали, что, достигнув в духовной жизни наибольших успехов, они могут позволить себе на собраниях секты ходить без одежд, видя в каких бы то ни было ограничениях в этом отношении признаки внутренней коррупции, поражающей души, еще изнемогающие под бременем плоти и не поднявшиеся до общения с божественным духом. Инквизиция нередко ускоряла их путь к мистическому общению с богом, они умирали на кострах не только с незамутненной безмятежностью, но и с торжествующим чувством радости и ликования.
Примерно в 1830 году в одном из американских штатов, граничащим с Кентукки, объявился самозванец, который провозгласил себя сыном божьим, спасителем человечества, явившимся на землю вновь, чтобы призвать нечестивых, неверующих и грешников к выполнению своего долга. Он уверял, что, если к указанному времени они не исправятся, мир во мгновение обратится в руины. Эти сумасбродные притязания были с одобрением встречены даже людьми богатыми и влиятельными. В конце концов один немец скромно попросил нового мессию провозгласить страшную катастрофу его землякам на немецком языке, потому что английского они не понимали, и было бы жаль, если только из-за этого они подверглись бы ручному проклятию. В ответ так называемый спаситель с полной откровенностью признался, что немецкого языка он не знает. „Как! — с возмущением воскликнул немец, — ты — Сын божий и не знаешь всех языков, и даже немецкого?! Ступай прочь, ты — плут, лицемер и безумец! Твое место в сумасшедшем доме“. Зрители рассмеялись и разошлись, стыдясь своей легковерности.
Иногда считалось, что божественный дух после смерти его носителя переселяется в другого человека. Татары-буддисты (Buddhist Tartars{33}) верят в существование огромного числа живых будд, которые в качестве лам стоят во главе крупнейших монастырей. Когда один из лам умирает, ученики его не предаются горю, так как знают, что в скором времени он возродится в виде младенца. Заботятся они лишь о том, чтобы обнаружить место рождения нового ламы. Если им в такое время случается увидеть радугу, они принимают ее за знак, посланный покойным ламой, долженствующий привести их к колыбели. Иногда божественный младенец сам дает о себе знать. „Я — великий лама, — провозглашает он, — живой будда такого-то монастыря. Несите меня в мой старый монастырь. Я — его бессмертный глава“. Каким бы способом ни обнаруживалось место рождения будды — путем ли его собственного признания или с помощью небесного знамения, радостные паломники снимаются с места (часто во главе с ханом или с одним из наиболее выдающихся членов его семьи) и отправляются в путь, чтобы найти и возвратить домой божественного младенца. Обычно рождается он на священной тибетской земле, и, чтобы до него добраться, каравану часто нужно пересечь огромные пустыни. Когда паломникам наконец удается найти ребенка, они падают перед ним ниц и поклоняются ему. Однако, прежде чем в нем признают Великого ламу, которого ищут, ребенок должен доказать свою подлинность. У него осведомляются о названии монастыря, главой которого он себя провозглашает, о расстоянии до него и о том, сколько монахов в нем живет. Он должен рассказать также о привычках покойного ламы и о том, как он умер. Перед ним раскладывают различные предметы — молитвенники, чайники, чашки, — и он должен указать на те из них, которыми пользовался в предыдущей жизни. Если он все это безошибочно выполняет, притязания признаются обоснованными, и его с триумфом препровождают в монастырь. Во главе всех лам стоит далай-лама из Лхасы, этого тибетского Рима. В нем видят живого бога, и после смерти его божественный и бессмертный дух возрождается в ребенке. По одним сведениям, способ нахождения далай-ламы похож на вышеописанный способ нахождения обычного Великого ламы, В других сообщениях говорится о его выборах путем вытягивания жребия из золотого кувшина. В том месте, где он рождается, деревья и растения одеваются зелеными листьями; по его повелению распускаются цветы и взвиваются вверх водяные струи. Он распространяет вокруг себя небесное блаженство.
