Том Гледхилл - Книга Песни Песней
Этот раздел затрагивает несколько различных тем, которые нам следует коротко рассмотреть. Во–первых, здесь есть страх утери. Это хорошо отражено в ее тревожных снах. В первом случае она абсолютно замучена тоской по возлюбленному и боится его потерять. Во втором случае она хочет остаться одна, и ее ответ заставляет его уйти. Хотя это может показаться случайным капризом, на самом деле это реакция на скрытое глубинное напряжение в человеческой психике. Девушка хочет побыть одна. Она хочет создать вокруг себя некоторое пространство, где может быть сама собой и не заботиться о том, как другие будут реагировать на нее. Она хочет сохранить свое эго неприкасаемым. Это не просто временная сдержанность, а стремление сохранить независимость своей личности. У каждого из нас есть нечто, в чем мы хотим быть подотчетными только перед самим собой, и ни перед кем другим. Она хочет побыть одна со своими мыслями и не хочет, чтобы в ее мир кто–либо вторгался. Поскольку любое вторжение означает угрозу, встречу неизвестного. Это также означает нашу уязвимость, поскольку мы даже не знаем, как сами будем реагировать. И иногда в своих страхах мы отходим от людей, поскольку риск взаимодействия кажется великим. С другой стороны, наша девушка тоскует по своему возлюбленному. Она желает его присутствия и тревожится, когда его нет рядом. Ее сердце украдено им, и она хочет полностью отдаться ему. Это экзистенциальный парадокс, лежащий в основе любых отношений. Убежать от любви — означает увянуть и умереть. Сдаться и рискнуть — означает расти и ощущать жизнь сквозь боль и приспособление.
Во–вторых, девушка сознательно кокетничает — она играет на эмоциях своего возлюбленного. Она преднамеренно скрывает свою привязанность, возможно, чтобы наказать за некоторый небольшой недостаток внимания. В каждодневных взаимоотношениях это может быть красноречивым сигналом о том, что что–то не так. Мы можем быть не способны артикулировать наши жалобы или чувство обиды, поэтому отворачиваемся от партнера, надеясь спровоцировать его реакцию. Иногда это действует, иногда это может иметь неприятные последствия. Но это вряд ли твердое основание для строительства прочных отношений. Озвучивание своих претензий — болезненное занятие и требует определенной храбрости. Но в результате это более продуктивно, чем отказ от общения. Но здесь, в Песни Песней, девушка просто кокетничает и к ней это не относится.
В–третьих, мы можем видеть здесь иррациональность любви. Мы все знаем, что это такое. Наш юноша поступает импульсивно, отправившись к девушке ночью. Был ли он уверен, что не потревожит членов ее семьи? Аналогично этому девушка рискует, пренебрегая нормами общества. Она убегает в город, не задумываясь о том, что могут об этом подумать другие. Они оба движимы силой, которая сметает все барьеры, презирает все устои. Она окружена защитниками морали, осуждающими сторожами ночных городских стен и ее братьями, которые заставляют ее работать под их надзором в винограднике (1:5). Ее огорчает то, что она не может целоваться и демонстрировать свою любовь публично (8:1). Мораль общества заставляет возлюбленных искать уединенное место вдали от осуждающих глаз блюстителей нравственности; они ищут тенистые поляны (1:16,17) и шатры пастухов (1:7). Стремление к уединению не возникает из–за какого–нибудь незаконного или аморального намерения. Но они боятся неодобрения блюстителей общественных норм, которых воспринимают как убийц их радости. Но все же мы вынуждены настаивать на том, что полнота любви может и должна быть достигнута только в пределах религиозных и социальных устоев общества. Эти устои не должны восприниматься как тусклые и серые. Радость и полнота жизни могут быть найдены в пределах этих нерушимых границ.
Дочери Иерусалима отвечают (5:9)
Чем возлюбленный твой лучше других возлюбленных,
прекраснейшая из женщин?
Чем возлюбленный твой лучше других,
что ты так заклинаешь нас?
Тон этого вопроса компаньонок девушки трудно определить точно. Возможно, это слегка насмешливое восклицание: «За кого ты принимаешь своего возлюбленного? Что в нем особенного?». Использование слов прекраснейшая из женщин может быть глумливым повторением слов (1:7) самого возлюбленного (или их собственных), которые они бросили ей в лицо с презрением, источником которого являлась ревность. Как еще они могли отомстить ей, помимо слов глумления? Буквально на языке оригинала вопрос компаньонок читается: «Что, твоя любовь больше, чем сама любовь?». Здесь есть небольшая двусмысленность. Древнееврейское слово, обозначающее любовь, использовано здесь в единственном числе, таким образом, возможно, относится к самому юноше. Но во множественном числе это слово используется для обозначения любовных утех. Таким образом, остается непонятным, спрашивают ли они, чем отличается юноша от других парней внешне или своими сексуальными способностями, то есть его способностью удовлетворить девушку, изнемогающую от любви. Следующие стихи (5:10–16) позволяют считать, что вопрос задан о приметах парня. Если он такой выдающийся и несравнимый, как она о нем думает, тогда они, пожалуй, согласятся с ее просьбой воздержаться от рассказа о ее глупости юноше. Но они хотят быть уверенными; поэтому девушка восхваляет парня в следующих стихах.
Восхваление возлюбленного (5:10–16)
Возлюбленный мой сияющий и румяный,
лучше десяти тысяч других:
11 голова его — чистое золото;
кудри его черные и сверкающие,
как ворон;
12 глаза его — как голуби
при потоках вод,
купающиеся в молоке,
сидящие в довольстве;
13 щеки его — цветник ароматный,
башни благовоний;
Его губы — лилии,
источают текучую мирру;
14 руки его — золотые цилиндры,
усаженные иранскими топазами;
живот его — доска из слоновой кости,
покрытая сапфирами и хризолитами;
15 Ноги его — алебастровые столбы,
поставленные на золотых подножиях;
Он выше кедров Ливанских;
16 уста его — сладкое вино,
и весь он — восторг.
Это мой возлюбленный,
и это мой друг,
дщери Иерусалимские![40]
Девушка отвечает на вопрос дочерей Иерусалима в ст. 5:9. Это восхваление ее возлюбленного, экстравагантное и яркое. Оно полно поэтических гипербол. Девушка не дает в нем фоторобот своего парня. Дочери Иерусалима не смогут узнать парня по этому описанию; оно не поможет им найти его в толпе. Это скорее выражение того, как девушка к нему относится. Если описание ее граничит с фантазией, ладно, такова любовь. После детального перечисления различных частей его тела она триумфально закончила: «Вот кто возлюбленный мой, и вот кто друг мой», и никто не имел смелость возразить ей.
Конечно, вся сцена — это литературная стилизация. Это поэтическое творение автора Песни Песней, вложенное в уста девушки. Как и любое произведение искусства, данная поэма стремится создать иллюзию, атмосферу, приглашает нас увидеть реальность глазами самого художника. Для этого мы должны приглушить наши психологические и философские установки, наше собственное восприятие реальности и погрузиться в творческий мир художника. Мы должны быть готовы приостановить свои негативные суждения, не игнорировать произведение искусств из–за того, что наша первоначальная реакция на него — шок или презрение. Нам важно здесь понять, как сама девушка воспринимает любимого, и сопереживать ей.
Юноша описывается с головы до ног. Он сияющий и румяный, то есть, иначе говоря, он пышет здоровьем. Его лицо румяное от природы или это — результат загара на ветру. Молодой Давид был описан схожим образом (см.: 1 Цар. 16:12). Древнееврейское слово, переводимое как румяное, может также означать мужественное. Его голова описана как чистое золото — возможно, девушка считала его бесценным или он имел загорелое до цвета бронзы лицо. Саул и Давид, двое великих израильских лидеров, описывались также восторженно: «Саул, молодой и красивый; и не было никого из Израильтян красивее его; он от плеч своих был выше всего народа» (1 Цар. 9:2); «был белокур, с красивыми глазами и приятным лицем» (1 Цар. 16:12). И наш возлюбленный определенно являлся героем для девушки, идеализированным суперменом.
Его кудри черные и сверкающие, как ворон, контрастировали с его золотистой кожей. Глаза его — как голуби. Эта метафора не вполне ясна. Вряд ли она имеет тот же смысл, что и метафора в 1:14, когда он описывал глаза своей возлюбленной. Множество попыток было сделано, чтобы раскрыть очень туманные слова, переведенные буквально как при потоках вод, купающиеся в молоке, сидящие в довольстве. Трудно рассматривать все метафорическое описание только по отношению к глазам. Возможно, лучше отнести его к голубю, чем к глазам. Метафора как бы начинает жить самостоятельной жизнью, становится все более и более фантастичной, так что суть первоначального сравнения теряется. Некоторые интерпретаторы связывают древнееврейское слово, переводимое как довольство, со схожим словом, описывающим драгоценные камни, вставленные в наперсник судный (Исх. 28:17).
