М Брайчевский - Утверждение христианства на Руси
В летописном тексте ничего не сообщается о переходе власти к Святославу или о его личном правлении вообще. Речь идет лишь о начале военной деятельности. Государственные дела оставались прерогативой Ольги до самой ее смерти в 969 г.
Когда родился Святослав - неизвестно. В 946 г., во время подавления древлянского восстания, он был ребенком, что специально отмечено в летописи [250, с. 46]. Существует мнение, что сын Игоря родился в 942 г. Оно базируется на записях в некото-{116}рых летописных кодексах: Ипатьевском [250, с. 34], Воскресенском [162, с. 278], Софийском первом [636, с. 98], Тверском [660, с. 49] и др. Настораживает отсутствие аналогичных упоминаний в таких сводах, как Лаврентьевский [320, с. 45], Троицкий [510, с. 73], Новгородский первый [441, с. 110] и т. д. Трудно представить, что эти сведения могли быть изъяты большинством летописцев; скорее можно подозревать более позднюю интерполяцию. В. Н. Татищев, опираясь на Раскольничью летопись, относит рождение Святослава к 920 г. [654, с. 40], что также невозможно - ко времени гибели отца ему было бы 25 лет, то есть он достиг бы совершеннолетия и в регентстве Ольги не было бы необходимости.
Истина лежит где-то посредине. Детский возраст Святослава во время похода в Древлянскую волость может быть определенным репером подсчетов. Вряд ли трехлетний ребенок мог верхом на коне орудовать копьем, как об этом рассказывается в летописи. Думаем, наиболее правдоподобно, что ему было тогда лет 8-10 (именно в таком возрасте древнерусские феодалы начинали приучать своих сыновей к рыцарскому искусству и брать их с собой в военные походы). Значит, родился Святослав где-то около 935 г. и совершеннолетия достиг в середине 50-х годов Х в.
Исследователи обращали внимание, что княжич появился на свет у очень пожилых супругов. В этом усматривали даже аргумент для отрицания летописной генеалогии [333, с. 214; 539, с. 312-314, 369]. Брак Игоря с Ольгой заключен в 903 г., когда жениху было 29, а невесте 10 лет. Возраст Ольги (отмеченный летописями) [357, с. 262] не должен нас удивлять: на Руси ранние браки практиковались довольно широко. Следовательно, к моменту рождения Святослава его матери было 42-44, а отцу - 62-64 года, ситуация вполне допустимая, особенно если предположить, что будущий полководец был не первым ребенком в семье.
С другой стороны, если принять за год рождения Святослава 942, то получается, что погиб он, не достигнув и тридцати лет. Однако, отъезжая во второй болгарский поход в 970 г., князь оставил править на Руси своих сыновей, из которых по меньшей мере двое были совершеннолетними или приближались к этому возрасту настолько, что могли самостоятельно управлять. Если даже предположить, что старший - Ярополк - родился у 15-летнего отца, то выходило бы, что функции великого князя он начал исполнять, достигнув едва 13 лет, а Олег стал древлянским князем еще на пару лет моложе. Приняв же за дату рождения Святослава 935 г., получаем вполне вероятную ситуацию: Ярополк, родившись в начале 50-х годов, достиг бы к моменту отъезда отца возраста 17-18 лет, а Олег - на два-три года меньше. {117}
Подобные генеалогические расчеты необходимы для решения очень важного вопроса, встающего перед исследователями ранней истории древнерусского христианства: почему Ольга не смогла воспитать своего сына в духе если не преданности новой религии, то по крайней мере терпимости к ней? Более того, почему она, став христианкой, не окрестила - пусть бы тайно - малолетнего ребенка?
В свете сказанного возникшее недоумение получает вполне удовлетворительное разъяснение. Если принять, что Святослав родился около 935 г., а Ольга крестилась в 944 г., то к моменту крещения Святославу шел десятый год. То есть он был подростком, способным если не по собственной воле решать личные дела, то хотя бы оказать сопротивление чужой воле. Святослав находился под влиянием дружины (прежде всего варяжской, то есть языческой), испытывая глубокое отвращение к греко-славянской вере.
История - большая выдумщица и временами подбрасывает нам удивительные парадоксы. Святослав, первый Рюрикович с чисто славянским именем, был по характеру наибольшим варягом среди всех киевских правителей из этого дома.
"Повесть временных лет" породила определенную традицию, согласно которой Святослава принято изображать инфантильной личностью, неспособной сломить идеологическую инерцию, заложенную переворотом 882 г. Его верность язычеству толковали как проявление безразличия, подчеркнутого страхом дискредитировать себя в глазах сподвижников: "а дружина моя сему смhяти начнуть" [250, с. 52].
В действительности все было намного сложнее. Начать с того, что объяснение поступков, вложенное в уста Святослава, для второй половины Х в. выглядит весьма фальшиво. При Игоре христианская партия в Киеве оказывала большое влияние на государственные дела. Тем более после 944 г., в правление православной Ольги, которая прочно держала в своих руках всю власть. Таким образом, молодой княжич должен был заботиться не столько о высмеивании христианства, сколько об утрате позиций отжившим и полностью дискредитированным в глазах феодальной элиты язычеством. По крайней мере славянская часть дружины в большинстве своем тяготела к новой вере, чему в значительной степени Ольга была обязана прочностью своего положения (даже при взрослом сыне).
Однако наличие антихристианской оппозиции вновь сыграло деструктивную роль. Кому-то было выгодно вырастить из Святослава убежденного противника тех сил, на которые опиралась его мать. Сделать это было не очень трудно, если учесть сложность положения Руси в середине 40-х годов Х в. Святослав вырос фанатичным врагом новой религии, пронесшим через всю свою {118} недолгую жизнь нехитрую идейную платформу, суть которой заключалась в утверждении приоритета меча и физической силы по сравнению с разумом.
Второй антихристианский террор. Пока Ольга была жива и прочно держала рычаги государственного управления, Святослав сдерживал свои антихристианские эмоции и проявлял к новой вере лояльность. Отказавшись креститься сам, он не мог запретить это другим. "Аще кто хотяше волею креститися, не браняху, но ругахуся тому", - читаем в "Повести временных лет" [250, с. 51]. Фраза нарочито неясная, грамматически не построенная. В ней нет подлежащего. Оба глагола в главном предложении стоят в третьем лице множественного числа имперфекта: "не запрещали, но насмехались". Кто именно делал это? Святослав и Ольга, как вытекает из контекста? Вряд ли, потому что трудно представить, чтобы киевская княгиня высмеивала собственную веру. Остается думать, что речь идет об обществе в целом - на Руси не преследовали, а высмеивали тех, кто хотел креститься. Однако среди униженных неофитов была и могущественная и решительная в своих действиях правительница. Христианство активно пробивало себе путь, и скорее всего был достоин осмеяния тот, кто цеплялся за дискредитированное язычество.
Цитированная летописная фраза породила традицию изображать Святослава человеком, безразличным в делах религии, при котором на Руси жилось вольготно и христианам, и язычникам. До 969 г., очевидно, так и было, но после смерти Ольги Святослав дал выход ненависти. Начался второй антихристианский террор, продолжавшийся неполных три года (969-972). Отчасти он был спровоцирован развитием событий. Благодушие князя, обусловленное его военными успехами и славой, добытой на ратном поприще, продолжалось недолго. Провал восточной политики, приведшей к печенежскому нашествию и ставшей причиной потери причерноморских земель, неудачи на Балканах, рост народно-освободительной борьбы болгарского народа, очевидное превосходство византийской дипломатии и оружия - все это не могло не привести к стремлению свалить на кого-то последствия своей собственной недальновидной политики. Ими стали христиане - чужеземцы (греки и болгары) и свои. К этому добавились внешнеполитические соображения. В глазах Святослава христиане были репрезентантами провизантийской политики. Ведь Русская православная церковь административно подчинялась царьградской патриархии. Ее возглавлял архиерей-грек, назначенный патриархом и обязанный выполнять его распоряжения. Тем временем в ходе второй балканской войны Византия из союзника Святослава (правда, довольно эфемерного) превратилась в главного противника, что не могло не повлиять на отношение князя к "греческой" вере. {119}
Важное сообщение о развязанном Святославом антихристианском терроре имеется у В. Н. Татищева. Ссылаясь на Иоакимовскую летопись, он пишет: "По смерти Ольги Святослав пребываше в Переяславцы на Дунае, воюя на казари, болгоры и греки, имея помосчь от тестя, князя угорского и князя ляцкого, не единою побеждая, последи за Дунаем у стены долгие [какая сия стена, и где, я описания не нахожу] все войско погуби. Тогда диявол возмяте серца вельмож нечестивых, начаша клеветати на Христианы, сусчия в воинстве, якобы сие падение вой приключилося от прогневания лжебогов их христианами. Он же толико разсвирепе, яко и единаго брата своего Глеба не посчаде, но разными муки томя убиваше. Они же с радостию на мучение идяху, а веры Христовы отресчися и идолом поклонитися не хотяху, с веселием венец мучения приимаху. Он же, видя их непокорение, наипаче на презвитеры яряся, якобы тии чарованием неким людем отврасчают и в вере их утверждают, посла в Киев, повеле храмы христиан разорити и сожесчи и сам вскоре поиде, хотя вся Христианы изгубити" [653, с. 111].
