Монах Меркурий - В горах Кавказа
Пустынная церковка не оставалась бездействующей: братья обычно собирались в ней накануне воскресных дней и полиелейных праздников. Службу совершали чином, который практикуют при отсутствии священника. Вместо литургии служили обедницу, каждый из присутствующих поочередно выходил вперед, становился около алтаря лицом к братьям и во всеуслышание исповедовал свои грехи. Затем каждый брал из чаши ложечкой частицу запасных Даров и причащался. Так продолжалось довольно долго.
В середине лета брат, живущий в дупле, решил сходить в Георгиевку проведать старца Онисифора. В один из ясных дней, рано утром он отправился в путь и к вечеру уже добрался до кельи старца, находящейся на окраине селения. Перед входом прочитал общеизвестную молитву и, услышав «Аминь», вошел в келью. Кроме старца, в ней находился еще один благообразного вида монах весьма преклонного возраста.
После взаимного приветствия отец Онисифор пригласил брата сесть на табурет и стал расспрашивать о жизни их монашеской общины, особенно о здоровье старца Исаакия. Поговорив немного, он вышел во двор и занялся приготовлением ужина, а у брата завязался оживленный разговор с неизвестным ему старцем, который, как оказалось, был игуменом. Вместе с о. Онисифором они подвизались в Киево-Печерской Лавре вплоть до ее закрытия в 1961 году. Затем обстоятельства разъединили их, и они долгое время не имели никаких сведений друг о друге. Отец Онисифор сразу же уехал на Кавказ, а о. Анемподист, так звали старца, остался в Киеве. С течением лет, видя бесполезность своего жития среди мирской обстановки, он решил тоже уехать на Кавказ. В Сухуми о. Анемподист задержался довольно долго, расспрашивая в храме о своем друге о. Онисифоре у приезжавших из разных мест монахов-пустынников. Однако так ничего и не узнал. Как-то он познакомился со старым пустынножителем, который пригласил его в свою пустынь, где жили несколько монахов на небольшом расстоянии один от другого.
Братья расчистили землю под огороды, насадили даже виноград и развели пчел. Здесь о. Анемподист и жил долгое время. В этом году недалеко от пустыни начались лесоразработки и братьям пришлось покинуть обжитые места. Вернувшись в Сухуми, о. Анемподист неожиданно повстречался в соборе с отцом Онисифором и тот увез его к себе в Георгиевку.
Но совместная жизнь для монахов-отшельников, привыкших в течение долгих лет к абсолютному уединению, оказалась великим испытанием. Оба старца занимались умносердечной молитвой, которая требует уединения и абсолютной тишины. Незначительные влияния извне, будь то малейший шорох или даже глубокий вздох брата, отвлекают ум и он имеет тогда обыкновение уклоняться в разнообразные тонкие, едва уловимые помыслы, которые затем переходят в обыкновенное интенсивное пустословие. Так и в этом случае: два отшельника, соединившись в одной келье, лишили один другого желанного молитвенного состояния, но никто из них ни полусловом не обмолвился о своих трудностях, по смирению не желая огорчить брата. Конечно, у монахов-подвижников, достигших совершенства, судя по их собственным письменным свидетельствам, ум, соединившись с сердцем, пребывал как бы отчужденным от всего внешнего.
Блаженный патриарх Калист в своей книге, в главах о молитве, пишет: «Ум, очистившийся от всего внешнего и чувства всецело подчинивший себе деятельною добродетелью, неподвижным пребывает внутрь сердца».
Подобное сему писал еще некто из святых Отцов: «Истинно мудрый человек, имея тело как бы кабинетом души и безопасным местом убежища, на рынке ли бывает или на праздничном торжестве, на горе или на поле, или среди толпы людской — сидит в своем естественном монастыре, собирая ум внутрь и любомудрствуя о подобающем ему». О том же пишет и епископ Феофан Затворник: «Когда случится с кем начать говорить, то ум мой отсоединится от сердца, и когда закончу говорить, то ум тотчас же соединится с сердцем».
Но эти два монаха, несмотря на то, что оба были уже в преклонном возрасте, по-видимому, не достигли еще этого состояния, а потому пребывали в чине среднепреуспевших.
Узнав от пришедшего брата об Амткельской пустыни, о. Анемподист стал упрашивать, чтобы тот взял его с собой. Разумеется, он был нужным человеком для амткельских пустынножителей, так как они долгое время уже оставались без священника, но брат сомневался, что старец сможет преодолеть такое большое расстояние, а главное — высокий Георгиевский перевал. Он спросил старца:
— Дойдешь ли ты туда, отец?
Старец игумен с уверенностью ответил:
— Дойду, дойду, Бог поможет!
Утром следующего дня, на рассвете, они отправились в путь.
Брат надел на плечи рюкзак отца Анемподиста, а тот пошел вслед за ним налегке. Поднимаясь на Георгиевский перевал, чтобы не утомить старца, который выказал необыкновенную резвость, брат шел не спеша, часто отдыхая, но о. Анемподист, несмотря на свои восемьдесят пять лет, шел, ни на шаг не отставая от него. Возле источника путники прохладили себя студеной водой, наполнили походную фляжку и продолжили подъем. Старец бодро шел, не отставая от своего провожатого. На вершине перевала немного отдохнули и стали спускаться по узкой тропинке в долину бывшего греческого селения. Брат украдкой наблюдал за идущим вслед старцем, опасаясь, чтобы ноги не отказали ему, но тот шел, не замедляя шага.
В полдень подошли к кельям приозерных монахинь. Здесь их сытно покормили, и брат предложил остаться у них на ночлег, чтобы утром, со свежими силами, не спеша дойти до пустыньки, но старец понудил его немедля продолжить путешествие. В кельях матушек нашлись для него припасенные братьями резиновые сапоги большого размера. Он надел их, взял в руки свою походную палочку, и они пошли на спуск к северной оконечности озера. Монахини, выйдя из келий, долго смотрели им вслед, дивясь необыкновенно бодрой походке старца. Спустившись крутой тропой к берегу речки, брат вытащил из-под колодины две длинные заостренные палки, которые братья, при окончании своего пути, обычно прятали в том месте.
Одну из палок он взял сам, а другую отдал старцу, объяснив, как нужно опираться на нее при переходе через реку, и они продолжили свой путь к ее верховьям, переходя с одного берега на другой. Старец уверенно переходил по воде на другую сторону, но выбирался на противоположный берег уже с помощью брата, потому что берега были хотя и не слишком высокие, но обрывистые, притом сплошь песчаные, и когда на них наступали, они обваливались. На глубоких бродах, особенно там, где было сильное течение, брат всегда становился выше старца, чтобы перегородить собою бурлящий поток и тем самым ослабить силу напора воды на идущего ниже по течению старца. Вечером они достигли пустынных келий. Старец, хотя и с трудом, медленно, но все же взобрался по склону до поляны, где находилась пустынная церковка. Братья уступили ему келью, которая была построена первой и была просторнее всех остальных.
В первое же воскресенье отец Анемподист изъявил желание отслужить литургию. Больной брат накануне испек просфоры, и рано вечером в субботу началось бдение, которое продолжалось шесть часов. Старец, к удивлению всех, все это время стоял на ногах, за исключением нескольких моментов богослужения, когда разрешается сидеть.
В девять часов вечера, по окончании утрени, сделали перерыв. Братья разошлись по кельям отдыхать. Ушел в свою келью и отец Анемподист, но ровно в полночь, освещая тропу электрофонариком, он пришел в церковь продолжать службу. Прочитали полунощницу и часы, вслед за ними началась литургия, по окончании которой старец приступил к исповеди, а потом ко причащению, которое закончилось уже утром. И все это время, почти пять часов, он стоял на ногах. Удивительно, что в столь преклонном возрасте старец был на редкость бодрым: хорошо слышал и хорошо видел, имел хорошую память и, несмотря на высокий рост, нисколько не горбился.
После богослужения двое из братьев занялись приготовлением трапезы, а остальные, в ожидании ее, сели вокруг отца Анемподиста, прося его рассказать им что-нибудь на пользу души из своего личного опыта. Несколько помедлив, он стал рассказывать:
— В феврале месяце позапрошлого года оборвалась жизнь одного никому почти не известного пустынножителя, оставив в недоумении тех, кто его знал. А началась эта история с того, что много лет тому назад в Сухумской кладбищенской церкви появился никому не известный, похожий на монаха, странник-молчальник. Он носил бороду, длинные волосы, а на голове — потрепанную монашескую скуфью. Одет он был в очень грязный брезентовый плащ с башлыком и кирзовые сапоги. С виду — настоящий бродяга. Он никогда ни с кем не разговаривал. Церковные уборщицы кормили его остатками с панихидного стола, а где он жил — этим никто никогда не интересовался. Комендант кладбищенской церкви случайно обнаружил его в одном из склепов, спящего на лежащих в нем гробах. Он пытался вступить с незнакомцем в разговор, но тот молчал, не отвечая ни на один из заданных вопросов.
