Мария-Франсуаза Басле - Апостол Павел
Однако сохранилось много писаний, оставленных Павлом. В них говорится, что он проповедовал в Европе эллинизированным слушателям, знакомым только с писаниями Ветхого Завета: этого нельзя утверждать обо всех слушателях, но его последователи по крайней мере общались с такими же. Все имели греческие и латинские имена, причем второе имя брали и те, кто родился в иудействе, как, например, родственники Павла или Тиций Иуст из Коринфа[637]. Ономастика вполне обычная, с частыми ссылками на мифологию; кроме того, встречается необычайное множество имен в уменьшительной форме, которые употреблялись греками, как иностранные имена[638]. такое имя, как Стефаний, ассоциируется больше с эллинизированным жителем Востока, чем с чистокровным греком. Все эти люди были адаптированы к греческому образу жизни: Павел знал о проблеме гомосексуализма или скорее педерастии, что было вполне обычным в элитных кругах, он также знал о браках между родственниками, хотя и запрещенных Торой, но весьма распространенных в эллинистическом мире; он знал о жертвоприношениях языческим богам, которые делались во время богослужений и от которых не могли уклониться должностные лица, как, например, Ераст[639]. Тогда апостол прибегнул к Библии: его послания пестрят ссылками и цитатами, он призывает обратиться к ветхозаветным писаниям пророков, к назидательной и апокалипсической литературе[640]. В его посланиях нет воззваний ни к воображаемому, ни к существующему культурному миру, ни даже к религиозному чувству, в отличие от речей в книге «Деяний», составленных специально для язычников Листры и Афин[641].
Павел не начал говорить по-иному, проповедуя в европейских городах после своего разрыва с Варнавой. Он отправился к эллинизированным иудеям или грекам, соприкоснувшимся с иудейской культурой; на самом деле единственный его провал во время этой миссии случился в Афинах, где иудейское население было очень малочисленным. Павел трудился на ниве, уже подготовленной. Ему, без всякого сомнения, помогло то, что уже была распространена греческая Библия, а также существовало увлечение и расположение греков к деятельности синагог и желание иудеев диаспоры приобщиться к греческой культуре[642]. «Деяния» достаточно верно воссоздали картину проповедования, характерного для иудея диаспоры, даже если слова этой книги оказались догматичными и несколько противоречивыми из-за желания автора изобразить неизбежный разрыв между апостолом и институционным иудаизмом: как еще изобразить этот разрыв, если не сказать, для того чтобы «идти к язычникам», Павел должен был остановиться в доме римлянина, возле синагоги, чье прозвище Иуст выдает в нем, однако, праведного иудея?
Глава 9
Одинокий человек
После всех этих неприятностей Павел возвратился в Антиохию — точку своей опоры. Но он не нашел здесь — увы! — мирного убежища: вновь возникали и нарастали нарекания, ставились под сомнение как реальность его апостольской власти, так и статус и основные положения миссии, обращенной к язычникам[643]. Несмотря на очевидный успех его путешествия в Европу, Павел был сбит с толку, оказавшись лицом к лицу с той неспокойной обстановкой, которая сложилась тут без него.
«Шпионы» и «лжебратья»Христианские общества в Антиохии никогда не были однородными: называя себя общим, изобретенным словом «христиане», собирались прежние эллинисты, сторонники Стефана, которые проповедовали исключительно в иудейской среде, обращенные Варнавой и Савлом язычники и иудеи[644]; может быть, еще последователи Петра, так как местные летописи свидетельствуют о том, что в 37 году он проходил через Антиохию, когда Павел направлялся в свою родную Киликию[645]. Предание говорит, что после Варнавы и Павла с их миссией первое место в Антиохийском обществе отводилось «человеку Петра» Еводию, чье имя совершенно очевидно указывает на то, что это христианин из язычников[646]. Таким образом, местная Церковь делилась на многочисленные группки[647].
Эллинисты, даже из иудеев, были полностью оторваны от Храма и не соблюдали ритуальных обрядов, предписываемых Торой: об их влиянии в Антиохии в то время можно судить, исходя из повествования «Деяний», которое основывалось на антиохийских источниках, свидетельствующих о восхищении эллинистов Стефаном и об их пессимизме по поводу обращения иудеев[648]. Марк, которого избегал Павел, возможно, был близок к этому движению; известна его враждебность к первосвященнику и категоричные слова: «Никто не вливает вина молодого в мехи ветхие: молодое вино прорвет мехи»[649] [650].
Павел никогда не заходил и не зайдет так далеко, ведь он всегда хотел, чтобы Израиль обратился, а христиан из язычников сравнивал с масличной ветвью, привитой к дереву иудаизма[651]. К тому же сильное влияние греческой культуры, а также приобщенность к культуре римской развили в нем терпимость: поэтому он не стал настаивать на обрезании Тита, своего нового соратника, как этого потребовал бы от обращенного раввин[652]. Обрезание не было тогда противозаконным в римском законодательстве (которое позволяло также совершать обрезание египетским священникам и, конечно, отличало его от кастрации), но этот внешний признак обращения, к тому же наиболее очевидный, мог показаться бесполезным или даже опасным из-за того, что римские власти опасались широкого распространения прозелитизма и пытались сдерживать это движение[653]; проблема существовала не только для апостолов, но и для всех, кто желал быть верным Империи[654]. Другая проблема, касающаяся христиан, возникла еще во время первой миссии, предпринятой к языческим народам, — это Святое причастие, поскольку Тора предписывала разделение за столом между теми, кто потреблял только кошерную пищу, и всеми остальными; сначала Петр либерально отнесся к этому вопросу, но потом усомнился[655].
Споры по поводу обрезания обращенных вспыхнули в Антиохии через некоторое время после возвращения Павла, летом 51 года. Приходили проповедники, которых Павел без обиняков называл «лжебратьями» и «шпионами» Иерусалима; однако после самовольной миссии некоторых торговцев было принято и в христианской и иудейской среде посылать с проверками испытанных богословов[656]. Приходили с тем, чтобы убедиться, что деятельность обществ Антиохии, равно как и деятельность других Церквей, основанных Павлом и Варнавой, соответствует нормам, установленным Торой и синагогами. Такие инспекционные поездки, организованные Иерусалимом, имели место также в истории первоначальной христианской Церкви[657]. Неизвестно, от кого исходила инициатива, так как Павел никого конкретно не привлекал к участию в поездке — ни Петра, и никого из Двенадцати, и ни Иакова, влияние которого все возрастало и чья известная ортодоксальность могла бы поставить его во главе «партии обрезанных».
Павлу было огорчительно, что ему не оказывали доверия, которое он, в свою очередь, выказывал пришельцам из Иерусалима, с самой первой встречи считая это взаимным; его беспокоило, что ставились под сомнение его звание и власть апостола. Новый демарш в Иерусалим был необходим для того, чтобы все окончательно прояснить: Павел отправился туда после божественного откровения. Итак, он отправился в путь с Титом и Варнавой, сознавая, что ставит под сомнение смысл своей жизни: неужели он все эти годы «трудился напрасно?»[658]
«Деяния» акцентируют внимание не на личной драме Павла, так внезапно возникшей, а на проблемах внутренней организации Церкви. Путешествие Павла в Иерусалим представлено, как путешествие с целью обычного отчета совершенно официальной миссии: автор уточняет, что Павла отправляло Антиохийское общество, которое несло расходы по организации этого путешествия; Варнава снова оказался рядом с Павлом как глава делегации: так как он был посланцем из Иерусалима, то являлся и главой миссии. В ходе их совместного путешествия в Сирию и Палестину Павел и Варнава останавливались во всяких христианских общинах, делая отчет о своей деятельности, чтобы добиться единства и поддержки у «странноприимцев и друзей», что давно уже стало привычной практикой той эпохи[659]: перед судьями всегда старались предстать с наибольшим числом поручителей и соотнести силы с перевесом в свою пользу[660].
Возможно, прошение третейского суда Иерусалима было подано по коллективному решению всех христиан Антиохии, так как христианские общества Святого города называли Церковью-матерью[661]. Здесь, по всей видимости, можно сослаться на Петра. У него были последователи в лоне Антиохийского общества, которые отдавали ему роль толкователя закона, говорящего «с властью»[662]. Павел сам ходил повидаться с ним через некоторое время после своего обращения, потому что признавал его авторитет наставника, благодаря которому Петр стал глашатаем Двенадцати[663]: несмотря на ревностное отношение к своей апостольской власти и самостоятельности, Павел все же сознавал необходимость опереться в своем послании на авторитет устного предания, того, что ведет свое начало от Воскресшего. Кроме того, Петр раньше него начал предпринимать свои миссионерские путешествия[664], о чем, впрочем, Двенадцать апостолов говорят очень мало.
