Сулхан-Саба Орбелиани - Путешествие в Европу
Неудачу дипломатической миссии Орбелиани обусловил еще тот факт, что почти одновременно с ним в Париж прибыл персидский посол Мохамед Риза-хан, которому был устроен помпезный прием, причем были приняты все меры, чтобы Мохамед Риза-хан не узнал о пребывании в Париже грузинского дипломата. Вот почему С.-С. Орбелиани даже не сумел довести до желаемого конца свою миссию. Надо полагать, что прибытие персидского посла в Париж неслучайно совпало с пребыванием там С.-С. Орбелиани. Картлийский царь Вахтанг VI вел секретную переписку со своим воспитателем и другом С. Орбелиани, а также с римским папой и французским послом. Однако для лазутчиков шахского двора это не было секретом. И вслед за отъездом Сулхана-Саба — Орбелиани во Францию был направлен Мохамед Риза-хан, чтобы сорвать миссию грузинского посла. Персидская дипломатия достигла цели тем более, что в ту пору Франция не могла ради Грузии поступиться относительно налаженными коммерческими и дипломатическими связями с Персией.
Из Франции Саба выехал в Рим, где ему были оказаны такие же почести и выданы щедрые обещания. Римский папа красноречиво заверял его: «…если даже понадобился моя кровь для блага Вахтанга и твоей страны, и ту я готов пролить ради вас». Однако реально, кроме папского благословения, ничего не получил обманутый в своих надеждах многострадальный дипломат. Политическая миссия Сулхана-Саба Орбелиани оказалась бесплодной. Но мудрый, пытливый писатель, ведя почти ежедневные записи своих наблюдений и впечатлений, создал интересный памятник литературы в дневниково-мемуарном жанре, впервые появившемся в грузинской литературе.
До сих пор мы не располагаем полным текстом «Путешествия». Дошедшая до нас часть произведения начинается с момента, когда С.-С. Орбелиани покидает пределы Франции, и завершается его возвращением на родину. Таким образом, в имеющемся тексте нет описания его пребывания во Франции, но нетрудно понять, что эти записи велись.
Сулхан-Саба часто вспоминает Францию, ее дворцы и сады, ссылается на свои же описания и сравнивает их с впечатлениями, полученными в Италии. Нередко он отмечает, что та или другая достопримечательность Парижа была им уже описана, нам же эти описания неизвестны, они не дошли до нас. В «Путешествии» мы нередко встречаемся с подобными местами: В Риме «нам показали великолепные папские сады и фонтаны, но им далеко до королевских французских». Бургундского короля «сады я также описал, подобно парижским…», «у одного вельможи в доме я видел нечто, чего не увидишь и в королевском дворце» и снова ссылается на описание Франции: «Я уже хвалил французские сады и многое другое, но это лучше у них». Совершенно ясно, что у «Путешествия» была первая половина, в которой описывалась французская действительность, но, к сожалению, этот раздел, как и многие другие памятники, стали жертвой бесчисленных исторических бедствий, обрушившихся на Грузию.
Но и дошедшая до нас часть «Путешествия» представляет собой законченный и цельный литературный памятник (в котором описана итальянская действительность), замечательное произведение мемуарного жанра.
Читателя «Путешествия» чарует авторская манера письма, тонкость и глубина наблюдений. Вне поля его зрения не остаются не только фрески замечательных римских храмов, но даже количество ступеней лестниц различных дворцов. С одинаковой скрупулезностью изучает и описывает он архитектурные детали, быт и нравы народа, постановку военного дела, политическую и культурную обстановку, причем все это делается очень обстоятельно, с большой достоверностью, в изящной, законченной форме.
Стиль письма «Путешествия в Европу» с первого взгляда торопливый и сжатый до предела, поражает своей достоверностью, точностью и лаконизмом в передаче любых впечатлений дня. В них много места отводится фактам и действиям и гораздо меньше обобщениям и отвлеченным рассуждениям.
Именно это и обусловливает несколько торопливый темп изложения, живость и динамичность ритма, чеканность и внутреннюю наполненность фразы… Для писателя материалом является слово, но он, подобно скульптору, как бы пользуется резцом и вытачивает каждую деталь в своем стиле. И все вместе окрашивается в удивительные лирические тона и приобретает эмоциональную окраску.
Чрезмерная детализация и обстоятельность повествования доходит порой до натурализма, но сглаживается поразительной лиричностью и эмоциональной живостью тона.
«Путешествие» — одна из тех книг, которые по-разному прочитываются и воспринимаются разными людьми. Каждый читатель их любит по-своему, находя в них то, что наиболее близко и понятно ему. Так и в «Путешествии» — одних чаруют воссоздаваемые автором величественные образы итальянского искусства, другие с интересом следят за подробным описанием великолепной архитектуры монастырей, многообразием картин быта и хозяйства, иные же с увлечением слушают пересказ тех легенд и сюжетных эпизодов, о которых с такой занимательностью повествует автор.
Органичное сочетание тонкой духовной организации рассказчика и лирического тона повествования с драматическими перипетиями путешествия придают произведению захватывающую силу убеждения и пробуждают искреннюю человеческую симпатию и сочувствие к убеленному сединами дипломату — верному сыну своей многострадальной родины.
С первого взгляда произведение кажется перегруженным описаниями.
Однако следует отметить, что это не обусловлено ни личным вкусом и наклонностями автора, ни кругом его интересов.
В частности, грузинскому дипломату, прибывшему с определенной государственной миссией в Европу, не было оказано никакой реальной помощи ни в Париже, ни в Риме, и он возвращался на родину обманутый в своих надеждах. Однако католической церкви неугодно было наносить обиду ни Вахтангу VI, ни его посланцу, «отцу всей Грузии», у папы свои расчеты на Грузию. Вот почему церковникам даны указания компенсировать подчеркнутым вниманием неудачу миссии, погрузить посла в самую гущу религиозного уклада. Ему оказывают подчеркнутое внимание и заботу, показывают все достопримечательности католической церкви, бесчисленные святые мощи и реликвии, оглушают демонстрацией богато обставленных ритуальных служб, величием церковных церемониалов. Заодно они стараются полностью завербовать его, обратить в надежную опору для себя в Грузии. Сулхан-Саба Орбелиани видит сам это подчеркнутое внимание к себе, тяготится им. «Грандук в коляске долго следовал за мной, — пишет С.-С. Орбелиани, — того не делают даже для королей». Ему показывают в виде исключения такие сокровища, которые доступны для обозрения одним лишь королям. Его повезли посмотреть легендарное кольцо, которым Иосиф обручил деву Марию, и когда народ узнал, что отворятся врата той комнаты, где оно хранится, он хлынул в таком количестве, что задавили одну женщину с ребенком на руках, а проход туда гостю прокладывали с оружием в руках. Разумеется, такие почести — не простое гостеприимство, а продуманный тактический ход, с целью создать надежную опору для пропаганды католицизма в Грузии. Одновременно, заполняя все время пребывания гостя бесчисленными приемами и посещениями католических достопримечательностей, хозяева лишали его возможности вести переговоры по интересующим его вопросам, обсуждать государственные дела, заниматься своей дипломатической миссией. И вместо реальных плодов столь многотрудного путешествия, Сулхану-Саба приходилось довольствоваться ролью паломника к «святым местам». Вместо предполагаемых встреч с политическими и общественными деятелями Запада, ему только и оставалось, что в монастырских стенах, воздев руки горе, молить бога о спасении своей отчизны.
И все же окруженный всегда церковной паствой, кардиналами и монахами С.-С. Орбелиани пристально следит за европейской жизнью, за экономическим и культурным укладом.
Еще Вахтанг VI поручал ему «…присматриваться ко всему, что может представлять интерес для царя [Грузии], ко всему достойному его народа, чтобы весь мир мог дивиться на него».
Вахтанг VI, так же как и С.-С. Орбелиани, ставил перед собой большие государственные задачи. Во время пребывания в Европе С.-С. Орбелиани, помимо дипломатической мисеии, ставил перед собой задачу присмотреться и поближе узнать структуру и характер тамошней хозяйственно-экономической и общественно-культурной жизни с тем, чтобы по возвращении в Грузию по возможности и надобности внедрять такие формы и у себя на родине.
С особенной полнотой и точностью описывает он производственные процессы той или иной отрасли хозяйства. Он присматривается, как производят сахар из тростника, как устроены ткацкие станки, как делается розовое масло, и описывает все эти технологические процессы не в общих чертах, а подробно, с удивительной точностью. По этим кратким, но с профессиональной точностью сделанным записям заинтересованный и деловой человек мог бы сам организовать ту или иную отрасль хозяйства. И это дает основание думать, что автор не без умысла прибегал к описанию таких точных подробностей, преследуя практические цели. Интересно, что сам автор записей предстает не пассивным обозревателем, а как опытный, практически заинтересованный человек, нередко вносящий свои дельные замечания по поводу замеченных им недостатков в той или другой отрасли. Он видит, что виноградник, разбитый на непригодном для этой культуры участке, весь погиб. Спрашивает, отчего это произошло, и в ответ говорят, что земля тут непригодная для виноградника. «Да, но если она непригодна, почему же заложили его на гаком большом пространстве?» — про себя задает вопрос Сулхан-Саба Орбелиани, сын страны, где так высока культура разведения виноградников.
