Дмитрий Мережковский - Тайна Запада: Атлантида - Европа
Кто-то сравнил пещерных художников по смелости и точности рисунка с Рембрандтом (Schuchhardt, 27). Нет, это совсем другое, большее, — не искусство, а в самом деле «магия». Это было раз, и больше никогда не будет, не вернется, как потерянный рай.
XXIIIЛедниковый человек видит всю тварь, кроме себя самого: люди в пещерных росписях — плоские, черные головастики с раздвоенными хвостиками вместо рук и ног; все без лиц; если же человеческие лица изображаются, то почти всегда, как зверино-бесовские маски, подобные бреду, чудовища, такого ужаса, что Винчи и Гойя могли бы им позавидовать.
Исключения редки — Виллендорфские и Лоссельские Венеры Стэатопиги — Тучнозадые. Судя по ним, человек мог бы себя изобразить, но не хочет, как будто чего-то боится или стыдится; может быть, наученный правдой искусства, вдруг понимает, что он — не сын природы, а пасынок, больной зверь, а не бог.
XXIVМагдалиенские ваянья, резьбы и росписи почти всегда спрятаны в самой темной и тайной глубине пещер: чем древнее и, вероятно, чем святее, тем сокровеннее.
След Ледниковых стоянок, пепел очагов, лежит большею частью у самого устья пещер, ближе к свету и воздуху: здесь люди живут плотскою жизнью, а духовною — там, в глубине, во чреве Матери Земли, в священном мраке и ужасе (Mainage, 206).
XXVЛучшие Альтамирские росписи находятся в главном, самом внутреннем зале, на сводах, нависших так низко, что ходить под ними можно, только согнув колени и наклонив голову, а чтобы видеть их, как следует, надо сесть на корточки или даже лечь на спину. Каково было допотопным художникам работать в таком положении, да еще при тусклом свете плошек с оленьим жиром или медвежьим салом (Breuil, Altamira, p. 76).
XXVIВ Pasiega и в других подобных пещерах, чтобы добраться до росписей, надо блуждать по лабиринту подземных ходов, ползти на четвереньках сквозь узкие и низкие щели, влезать, цепляясь за выступы камней, по крутонаклонным, почти отвесным, как печные трубы, щелям; пробираться, иногда с опасностью для жизни, через подземные топи, колодцы, потоки, водопады, пропасти; скользить по глинистым кручам, где когтями пещерных медведей, тоже скользивших по ним, оставлены глубокие царапины и даже волосинки меха отпечатались.
В Tuc d’Audoubert, чтобы войти во внутреннюю залу, надо было прорубить сталактитовую занавесь, ослепительно белую, вечно влажную от слез Земли: точно сама она соткала ее, чтобы закрыть свое допотопное святилище. В самой глубине пещеры спрятаны маленькие глиняные идолы бизонов. Перед ними, на глинистой почве, переплетаются странные, сложные, должно быть, магические линии; тут же следы человеческих ног, тоже странные, — только пятки без пальцев: судя по оргийным пляскам нынешних австралийских и африканских дикарей, может быть, и здесь происходило нечто подобное — колдовская пляска-радение перед богом Бизоном, Ледниковым быком (Mainage, 217–219. — Breuil, la Pasiega, 1913, p. 1–6; 54. — Bégouen, Les statues d’argile de la caverne du Tue d’Audoubert, «Antropologie», t. XXIII, p. 657–665).
Жутко, в темноте, белеют на красной охре, точно в крови, отпечатки живых человеческих рук — ладоней с растопыренными пальцами — должно быть, тоже магия. Ею насыщено здесь все — камни, глина, сталактиты с их вечною слезною капелью, и самый воздух.
XXVIIВ главном Пасиегском зале, высоко на стене, на самом видном месте, выступают черные и красные точки, полоски, палочки, знак в виде большой буквы Е, две связанные человеческие пятки, — может быть, надпись — запрет непосвященным вступать во святое святых (Breuil, La Pasiega, p. 36).
Посередине залы возвышается каменный бугор, как бы трон, с частью спинки, кажется, слегка обтесанной: может быть, здесь был вертеп прославленного кудесника (Breuil, 5, pl. XXIV).
XXVIIIВ самых древних, Ориньякских пещерах, так же как в позднейших, Магдалиенских, найдено множество слегка загнутых палок из оленьего рога, с просверленными дырами в ручках, украшенных звериной или просто узорчатой резьбой. Долго не могли понять, что это, и называли их «жезлами начальников» (batons de commandement); наконец, поняли, что это «магические жезлы», может быть, тех самых допотопных царей-жрецов, которых Платон в мифе об «Атлантиде» называет «людьми-богами», andres theioi, а Енох — «ангелами бдящими», egregoroi (Morgan, 69).
XXIXЧто же все это значит? Значит, что в пещерах Каменного века родилась не только магия, но и мистерия, таинство. Едва появляется человек на земле, он уже знает, что Бог — в тайне.
XXXЗнает и то, что есть иной, может быть, лучший, мир. Это видно из того, как он хоронит мертвых: под руку кладет им кремневое оружие, куски дичины и множество съедобных раковин: значит, будут жить. Связывает их иногда веревками, что видно по положению костей в остовах; или раздробляет и раскидывает кости, чтобы не ожили: значит, боится мертвых, — знает, что они могут быть сильнее живых. Но это редко: большею частью усопшие мирно покоятся, лежа на боку, с пригнутыми к груди коленями, в положении спящего взрослого или младенца в утробе матери, чтобы легче было снова родиться — воскреснуть.
В палеолитной Офнетской пещере, у Нёрдлинга (Otnet Nordlingen), все черепа смотрят на запад, где царство мертвых, — может быть, Атлантида-Аваллон — древняя родина.
XXXIКрасный цвет — цвет крови и жизни: вот почему мертвых окунают в жидкую красную краску — как бы зарю воскресения.
В длани мертвые вложите
Краску, красок всех красней,
Чтобы выкрасил он тело,
И оно, сияя, рдело
Даже там, в стране теней.
(Schiller)
Только в позднейших, мегалитных могилах (Hünergräber) просверливаются в надгробных плитах отверстия — «оконца», чтобы души могли вылетать, — покинув тело, гулять на свободе; в палеолитной же древности душа и тело нерасторжимы: вместе в этом мире, вместе и в том.
Как это ни странно, пещерные люди кое-что уже знают или еще помнят о «воскресении плоти», чего еще не знают или что уже забыли Сократ и Платон с их «бессмертьем души».
XXXIIIО, бедная душа моя,
О, сердце, полное тревоги,
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!
(Тютчев)
Сердце Ледникового человека билось уже на этом пороге — качалось, как маятник, между Богом и дьяволом.
13. ЛЕДНИКОВЫЙ КРЕСТ
В Мас-д’Азильской стоянке найдены плоские речные гальки, разрисованные красными полосками. На одной из них — крест, мохнатый, как бы из звериного меха, — живой, насколько живее наших деревянных, металлических и каменных крестов (Mainage, 233. — Piette, Les galets colories du Mas d’Asil, pl. XV, n. 4).
Мы не знали бы, что это значит, если бы не угольчатые кресты, svastika, более поздней, неолитной эпохи и кресты-спицы в колесиках, — еще позднейшего, Бронзового века. Это солнечно-магические знаки: солнце катится колесом по небу, и крест в солнце — его же лучи. Наши золотые литургийные дискосы, ostensoria, может быть, родственны этим неолитным знакам (Carl Clemen, Die Religion der Erde, 1927, p. 9).
Кажется, и тот мохнатый крест на Мас-д’Азильской гальке — тоже солнечно-магический знак. Магией человек ловит солнце, как зверя — зверолов. Здешнее солнце — живым, мертвым — нездешнее. Солнечные знаки клались в гроба, чтобы и там, в ледниковой ночи смерти, взошло незакатное солнце.
IIВ очень древних, плиоценовых слоях найдены женские черепа с глубокими, выжженными рубцами на лбу, в виде буквы Т, Иезекиилева tau — креста (Clemen, 8).
Два лица у всякого знаменья — чудо и случай; выбор между ними свободен. То ли случайно, то ли чудесно, крестное знаменье выжжено на челе Преистории. Чтобы некогда вспыхнул на небе солнечный Крест — Сим победиши — нужно ли было нашему пещерному праотцу чертить свой мохнатый крест на гальке? О, конечно, он сам не знал, что делает. Но, может быть, за него знал Кто-то.
Крест Мас-д’Азильский — крест Маянский: в «злую ночь», nyktos chalepês, Атлантиды, раскололся мир пополам, и в обеих половинах вспыхнул крест.
IIIРа в Египте, Ану в Вавилоне, Ваал в Ханаане, Вицилопохтли в древней Мексике — всюду бог солнца — Отец. Очень вероятно, что и в европейском Палеолите — тоже.
Солнце — Отец, а Земля — Мать.
IVНайденное в тех же ориньякских слоях, где и мохнатый крест Мас-д’Азиля, виллендорфское известняковое изваяние женщины напоминает своей безобразной тучностью нынешних готтентотских Венер Стэатопиг — Тучнозадых.
Голая, бесстыдная, человеческая самка, полузвериха; низко опущена голова, низко надвинута на лоб шапка жестко-курчавых волос, так что сразу не поймешь, где лицо, и, только вглядываясь, видишь, что лица нет вовсе — пустое место; и еще вглядываясь, понимаешь, что у такого тела и не может быть лица. Это очень страшно, — страшнее всех уродств.
