Иоанн Мейендорф - Иисус Христос в восточном православном предании
не делится и не раздробляется на части и не уделяет одной части своей тому естеству, а другой — другому, но всегда пребывает ипостасью того и другого естества нераздельно и всецело. Ибо плоть Бога Слова не получила бытия в своей особенной ипостаси и не стала ипостасью иною по сравнению с Ипостасью Бога Слова, но в ней получила ипостась, стала, лучше сказать, принятою в Ипостась Бога–Слова, а не существующей самостоятельно, в своей особенной ипостаси. Потому она и не существует безипостасно, и не вводит в Троицу иной ипостаси.
Таким образом, в акте Воплощения единственным субъектом является Логос — этим объясняется «несимметричность» христологии, воспринимаемая как сотериологическая необходимость. Однако эта асимметрия не противоречит полноте человечества во Христе, ибо в нем имеет место ипостасное единство, а не смешение природ. Греческие Отцы, традиции которых унаследовал и Дамаскин, пользуются этим в своем определении ипостасного единства, указывая, что понятие ипостаси определяется через свои особенные «свойства» (idiwmata) или gnwrismata, отличные от характеристик природы.
Ранее мы уже видели, как Леонтий Иерусалимский, пытаясь определить сложную ипостась Христа, описывал ее как приобретшую через Воплощение новые характеристики (gnwrismata). Этот аргумент основан на определении ипостаси, данном св. Василием Великим, согласно которому, «ипостась есть природа, ограниченная особыми свойствами»; применительно ко Христу это означало бы, что природа Логоса стала просто «более сложной», чем до Воплощения. Рассуждение Леонтия не может быть признано удовлетворительным в том смысле, что он определял человечество Христа как «индивидуальную природу» и как сочетание особых свойств, не признавая его особой ипостасью. Более четкая концепция ипостаси Иоанна Дамаскина, исключающая сведение ипостаси к понятию индивидуальной природы, позволяет преодолеть это затруднение.
Преп. Иоанн пишет:
Прежде бывшая простою, ипостась Слова соделалась сложною — именно сложенною из двух совершенных естеств — Божества и человечества. И эта ипостась имеет в Себе как характеристическое и отличительное свойство божественного Сыновства Бога–Слова, — коим она различается от Отца и Духа, так имеет и характеристические и отличительные свойства плоти, коими она отличается и от Матери, и от прочих людей. Воплотившийся Бог Слово имеет в Себе и те свойства Божеского естества, коими соединен с Отцом и Духом, и те признаки человеческого естества, коими соединен и с Матерью, и с нами.
Этот отрывок показывает, что, согласно преп. Иоанну Дамаскину, воипостазирование человеческой природы Логосом сообщает человеческому естеству собственно человеческий или «плотский» принцип индивидуализации; другими словами, Иисус, даже не обладая человеческой ипостасью, является индивидуализированным в отношении Своей Матери и всех нас, но как человек, а не как Бог, сама же человеческая индивидуализация основана на Его ипостасном существовании, которое является божественным.
Бог–Слово, воплотившись, воспринял не то естество, какое усматривается в чистом умозрении (ибо это было бы не воплощение, но обман и призрак воплощения), а равно [воспринял Он] и не то естество, которое созерцается в [целом] — роде (en tw eidei), ибо Он не воспринял всех личностей [человеческого] естества, Он [воспринял] то, которое — в неделимом (thn en atomw), тождественное с тем, которое — в роде. Ибо Он воспринял начаток нашего состава — не такой, который сам по себе существовал бы, и прежде назывался неделимым, и в таком виде был Им принят, но (наше естество), которое получило бытие в Его ипостаси (en th autou upostasei uparxasan).
Ипостась, будучи основой существования (а не производной от природного бытия), является, таким образом, ключевым понятием православной халкидонской сотериологии: воплотившаяся Ипостась Слова, становясь для человеческой природы Иисуса принципом собственно человеческого существования, становится именно в силу этого и источником спасения. В свете такого понимания ипостаси важнейшая теопасхистская формула св. Кирилла обретает свое подлинное значение: «Слово пострадало во плоти». «Будучи Богом, — пишет Иоанн Дамаскин, — [Слово] восприняло страстную плоть; будучи Богом, Оно стало человеком, чтобы получить возможность пострадать».
Бог, бесстрастный по природе, ипостасно страдает «во плоти»: очевидно, что ипостась оказывается в некотором роде независимой от свойств собственной природы; она может освободиться от них, восприняв характеристики плоти. С другой стороны, именно свойства божественной и человеческой природ делают возможным как сам факт ипостасного единства, так и его следствия.
Ты можешь спросить, почему мы называем природу плоти обоженной и пострадавшей, в то же время не усвояя [обожение и страдание] всем человеческим ипостасям? И почему мы говорим о воплощенной природе Слова, не усвояя воплощение Отцу и Духу? Потому, что человеческая природа во всей своей целостности может быть изменена посредством того, что для нее естественно, равно и того, что ей противоестественно или сверхъестественно (dektikh esti twn kata jusin kai para jusin kai uper jusin), в то время как божественная природа не может получить ни изменения, ни приращения. С другой стороны, плоть [Слова] представляет собой начатки нашего естества, это не самостоятельная ипостась [человеческой природы], upostasis idiosustatos, но воипостазированная природа, часть сложной Ипостаси Христа, соединенная с Богом–Словом не ради себя самой, но для общего спасения нашего естества.
Таким образом, божественная ипостась Логоса восприняла определенную человеческую природу, для которой характерны следующие черты. Во–первых, в отличие от природы божественной, главной характеристикой которой является неизменяемость (atreoptos) и бесстрастие (apaqhs), она была создана, подобно человеческому естеству вообще, с целью обожения, она динамична и предназначена к сверхъестественному участию в божественной жизни. Мы уже могли убедиться, что у греческих Отцов понятия природы, благодати и сверхъестественного не противопоставляются, но взаимно дополняют друг друга.
Во–вторых, не имея собственной человеческой ипостаси, она индвидуализирована (воипостазирована) Ипостасью Логоса, Первообраза всех людей и поэтому, в известном смысле, составляет или представляет все человечество (не теряя при этом, как мы видели, индивидуальных человеческих черт Иисуса, сына Марии). Иисус не только один из представителей человеческого рода, но также и новый Адам, «начаток нашего естества», предсказанный пророками Ветхого Завета Отрок, в Ком осуществляются судьбы всего Израиля, ибо Израиль становится Его Телом, то есть Церковью. Вследствие этого каждый из нас может увидеть во Христе не только равное нам человеческое существо, но и Первообраз, в соответствии с Которым мы были созданы, Отца делающих правду (1 Ин. 2:29), с Которым мы соединены бесконечно более глубокой личной связью, чем с кем–либо из существ, обладающих человеческой ипостасью. Во Христе — самый корень нашего существования. Таким образом, библейское понятие «нового творения» определяется тем, что божественный Первообраз не является внешним по отношению к новому творению, воипостазированному в Нем.
Таковы христологические категории, определяющие учение преп. Иоанна о спасении и Искуплении.
В начале человек был сотворен как динамичная природа, призванная возрастать в богообщении: Адам был в «состоянии обожения, будучи причастен божественному озарению» (qeoumenon metoch ths qeias ellammyews). Иоанн Дамаскин, как и вся греческая святоотеческая традиция, не знает понятия статичной «чистой природы». Именно причастие Богу давало Адаму бессмертие, поскольку он был бессмертен не по природе, а по благодати. Однако эта зависимость человека от Бога не рассматривается как унижение самого человеческого достоинства, напротив, именно в силу того, что человек одновременно причастен и Богу, и бытию тварному, он мыслится как высший самих ангелов, как царь всего тварного космоса: «Человек есть микрокосм, поскольку он обладает душой и телом, он поставлен между духовным и материальным и есть то средоточие, где видимое и невидимое, чувственное и умопостигаемое творение соединяются вместе». Человеку была также дана и особая миссия. По словам преп. Иоанна,
Бог даровал нам власть творить добро, но Он также сотворил нас свободными (autexousious), чтобы добро могло происходить и от Бога, и от нас, поскольку тот, кто избирает добро, пользуется содействием Бога в делании добра, так, что сохраняя естественное для нас, мы можем получить сверхъестественное — нетление и обожение — через единение с Богом, становясь усилием нашей воли своими Богу… Ибо если наша воля не подчинена воле божественной, а наш свободный разум использует свою страстную сторону для того, чтобы по собственному усмотрению следовать своему свободному выбору, мы творим зло.
