Киприан Керн - Православное пастырское служение
Бывает, что к исповеди подходят молодые люди, которые пришли по принуждению дома или по другой причине и говорят, что им собственно нечего сказать, что они не верят в необходимость таинства Покаяния, что в сущности они и в Бога-то не верят по-настоящему, как верили в детстве. Тут священник должен проявить большое внимание и осторожность. Конечно, исповедь не есть удобное время для богословских рассуждений, но надо сделать все возможное, чтобы такой юноша не ушел от священника неудовлетворенным или чем-то задетым или обиженным. Тогда он может отойти от исповеди и Церкви надолго, может быть, навсегда... Надо назначить ему время для частной беседы, проявить к нему особое внимание и дружескую любовь и всеми способами постараться согреть, приласкать, заинтересовать. Очень важно пробудить интерес к вопросам бытия и смыслу существования, к цели жизни, к ограниченности этого земного круга и бессмысленности его автономного бытия без зависимости от Высшего Начала. Сомневающийся молодой ум начинает протестовать против всех догматов и авторитетов, требует разумного и научного разрешения своих недоумений. Весьма разумно поддержать этот голос его любомудрия. Священник неопытный, малообразованный очень боится пробуждения "проклятых вопросов" у молодежи, видя в них опасный бродильный элемент. Это совершенное заблуждение. Возникновение запросов и вопрошаний у молодых людей есть как раз благодатная почва для ответов с точки зрения религиозной. Они свидетельствуют о неравнодушии, о незаурядности. Священнику надо только с такими молодыми душами побольше поработать, посвятить им свое внимание и время, помолиться о них, вспомнить свое собственное молодое время "бурь и порывов." Надо уметь внушить к себе доверие. Надо, чтобы в священнике видели не "служителя культа," отсталого и не современного, а чтобы к нему шли с открытой душой и увидели в нем чуткого, образованного, а главное, сочувствующего человека, способного понять чужие искания. Не отталкивать надо таких молодых людей от книги и от философских вопрошаний, а, наоборот, открывать перед ним еще большие горизонты, чтобы они почувствовали всю ограниченность и неправду материализма и безбожия.
"Смысл жизни" кн. Е. Н. Трубецкого, книга современных нам апологетов христианства, прошедших свой путь от марксизма к идеализму (Франка, Булгакова, Бердяева) прекрасно помогут в этих беседах.
Больные и умирающие. Исповедь на одре болезни всегда приобретает характер несколько более острый, чем в обыденной обстановке. Болезнь очень часто смягчает человека, смиряет его гордыню и самоуверенность и делает его более доступным пастырскому влиянию и его слову назидания. Зачастую только на больничной койке и в свои последние дни земного существования человек по-настоящему и серьезно подходит к вопросам веры, загробной жизни, к угрызениям совести. У многих появляется запоздалое раскаяние о зря прожитой жизни. Разочарование во всех своих прошлых увлечениях и идеалах, приводит к тяжелому сознанию бесполезности всего прожитого.
Но нередко и другое. Болезнь принимается просто и со смиренным сознанием, что так, значит, надо. Больной хотя и сожалеет о всем происшедшем, но стремится в эти последние дни или часы очистить свою совесть покаянием, просит ему помочь в его смятении, ловит каждое слово духовника, как посланное ему свыше, ждет назидания, умоляет подготовить его к страшному часу смерти. Нет ничего в деятельности духовника более утешительного, как встретиться с такими примерами. Когда смерть застает человека смиренным, кротким и открытым, то такому умирающему особенно благодарно можно говорить о будущей жизни, не стараясь его успокаивать надеждами на скорое якобы выздоровление. Ему можно и должно говорить о подготовке к смерти, утешать его надеждой и верой на всепокрывающее милосердие Божие, внушать, что он отходит не в какую-то неведомую и далекую страну, а возвращается в свое небесное отечество, к любящему и благому Отцу Небесному. Поменьше мрачных слов о вечных муках, о грозном Судии, о неизбежности мытарств, а побольше утешения в скорбные предсмертные минуты, побольше слов о богоусыновлении, о Боге, как Отце. Полезно рассказывать о предсмертных минутах христианских подвижников благочестия, о тех, кто легко умирал, как напр., прот. А. Горского, ректора Моск. Дух. Ак., с последними словами: "домой, домой, хочу," или проф. Болотова, сказавшего: "как хороши предсмертные минуты," архим. Макарий Глухарев, начальник Алтайской миссии, сказал: "Свет Христов просвещает всех," или слова Христофора Колумба: "а руки Твои, Господи, отдаю дух свой," или же, наконец, Якова Бемэ, знаменитого немецкого мистика и человека большой христианской просветленности: "теперь иду я в рай." Священник всячески призван облегчить смертную тоску и подать надежду на светлое будущее, как бы ни была тяжка предсмертная исповедь больного. Очень хорошо, если священнику удастся так размягчить сердце больного, чтобы причащать его во время болезни несколько раз.
Но бывает, конечно, и обратная картина. Священник встречает иногда полную духовную глухоту у больного. Это случается от дурного влияния молодости, увлечение либеральными и материалистическим учениями, может быть, оккультизмом или теософскими доктринами, полное отсутствие церковности, вероятно, и распутная жизнь, излишества и всякого рода грехи вытравили из человека подобие Божие. Предсмертная болезнь является для него только бессмысленным страданием, а на смерть он смотрит только как на физиологическое явление, одно в ряду прочих. Часто у таких людей просыпается неудержимое озлобление против всех; неизбежность смерти приводит их в бессильную ярость; просыпается зависть и ненависть к здоровым; совесть, заглушенная с давних лет, не чувствует ничего духовного. Голос священника не доходит до души, а подчас возбуждает у таких озлобленных людей желание сказать что-либо злое и оскорбительное или, в лучшем случае, саркастически усмехнуться и заявить, что духовное утешение, причастие, исповедь не являются его заботой, и он давно уже покончил свои расчеты с Богом, Церковью и попами. О таких несчастных надо особенно усиленно молиться, надо просить у Бога чудесного обращения их хотя бы в последнюю минуту. Отчаиваться никогда не следует и таких больных следует при ближайшем обходе больницы снова навестить, но быть осторожными, "не приставать," чтобы не дать им повода лишний раз озлобиться и похулить святыню.
Вообще же с больными священник должен соблюдать особо тактичное поведение. С первого же раза, если больной сам не просит, не следует заговаривать о необходимости причастия; можно расспрашивать о болезни и настроении, о различных житейских вещах, не нуждается ли больной в материальной поддержке и постараться ему помочь из благотворительных сумм прихода. Потом можно спросить, не желает ли больной получить религиозное утешение, помолиться, может быть исповедаться и причаститься.
Всего этого требует пастырская мудрость и такт. Больные часто бывают мнительны, боятся, что причастие — это признак близкого конца. Очень часто приходится слышать: "да я не собираюсь умирать,... да я вовсе не так уже плохо себя чувствую,... ну, когда почувствую, что мне нехорошо, тогда я попрошу, батюшка, меня поисповедовать." С этим приходится считаться, принуждать никогда в религиозной жизни никого не нужно, но благовременно настоять надо. На священнике лежит большая ответственность, если кто-либо из его пасомых умрет без покаяния и причастия.
Поэтому осторожно, деликатно и без запугивания надо стремиться к тому, чтобы больные сами обращались к помощи священника. Но пастырь сам от себя должен нести слова отрады, надежды, умилостивления, евангельского света, а не инквизиторской жестокости, не юридического подхода к греху, не обличительного отношения к людской немощи.
О грехе вообще
.Вторая тема есть о видах греха, об отдельных грехах, с которыми пастырю приходится встречаться на исповеди. Но прежде следует сделать некое общее введение аскетико-богословского характера, могущее помочь священнику в трудной задаче учить кающихся, как им бороться с грехами.
Надо здесь попутно указать на неудовлетворительное освещение этого вопроса в большинстве наших учебников нравственного богословия. Через латинскую схоластику проникло в нашу школу, в семинарский учебник, да и в сознание большинства верующих понимание греха, как злого дела, только как злого дела, только как определенного факта, конкретного случая. Точно так же и добродетель понимается обыкновенно, как доброе дело, как какой-то положительный факт в нашей духовной жизни. То неправильное освещение апостольских слов "вера без дел — мертва, " которое породило знаменитый на Западе средневековый спор о необходимости или ненужности дел для веры, отдельно от веры понимаемых, — вошло и к нам, и крепко засело в сознании большинства. И добродетель и грех осознаются почти всеми, как конкретные случаи. Ударение целиком поставлено на дело, на факт, а вовсе не порождающий их внутренний духовный фактор, т.е. то или иное состояние души, содержание души. Отсюда наши учебники нравственного богословия, лишенные своего отеческого тяготения к аскетике, превратились, по меткому слова митр. Антония, в скучнейшую "грехологию." Руководства эти перечисляли длиннейшие перечисления грехов на грехи "против Бога," "против ближнего," "против общества" и т.д., — всё это, кстати сказать, совершенно чуждое святоотеческой традиции, — но забывали и м.б. никогда и не знали учения отцов-подвижников, осознавших на своем собственном опыте, что есть грех, где его корни, каково его происхождение, какие средства борьбы с ним. Эти семинарские и академические руководства по нравственному богословию были непригодны по своей мертвящей схоластичности и сухой казуистичности. Эти нравоучения не могли вдохновить кого бы то ни было жить по-христиански.
![Картер Браун - Т.12. Надо убрать труп [Внезапная насильственная смерть. Могилы,которые я раскапываю. Страстная язычница. Надо убрать труп]](/uploads/posts/books/148294/148294.jpg)