Лев Тихомиров - Монархическая государственность
В исторической действительности эти формы монархической власти смешиваются в различных комбинациях. Влияние религиозной идеи может придавать абсолютизму оттенки истинно Верховной власти. Потускнение религиозно-нравственных идеалов может превращать монархию Самодержавную в деспотическую или, наоборот, просветление религиозных идей может повышать деспотию до истинного Самодержавия. Влияние доктрины особенно часто низводило Самодержавие к простому абсолютизму. Все эти комбинации оттенков могут проявляться в истории одной и той же монархии, образуя случайные моменты ее жизни или укрепляясь в прочную ее эволюцию.
Понятно, что такая эволюция может иметь или прогрессивный характер, который состоит в приближении искаженных форм, к истинному самодержавному типу монархии; или наоборот, регрессивный характер, создавая постепенный ход от Самодержавия к деспотизму или абсолютизму. Прогрессивная эволюция ведет к усилению и расцвету монархии. Регрессивная - к уничтожению ее и переходу государства к другим формам верховной власти, то есть к аристократии или демократии.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
РИМСКО-ВИЗАНТИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ
Вступление
В нижеследующих главах изложены исторические проявления тех законов государственности, теоретическая формула которых дана в первой части книги, а практические выводы даются в четвертой.
Как сказано, монархическое начало представляет три главных типа: самодержавный, абсолютистский и деспотический.
В настоящей части книги излагается развитие монархий римской и византийской, причем в пояснение условий, определявших их тип, введен общий очерк монархии израильской, как предшественницы идеи христианской монархии, а для обрисовки новейшего абсолютизма - очерк влияния западно-католической и протестантской церковной идеи на характер европейской монархии.
Монархии обрисовываемых эпох представляют различные степени колебания между типом абсолютизма и самодержавия, причем тип Римский выражает наиболее чисто выработанный абсолютизм, византийская же государственность - нечто переходное от абсолютизма к самодержавию.
Наиболее чисто развился самодержавный тип в Московской Руси. Его обрисовке посвящена третья часть книги.
Эти два типа монархии наиболее важны в нашей культурной истории. Что касается монархии деспотической, ограничиваюсь в разных местах общими указаниями, не входя в специальные подробности. Допускаю этот пробел, впрочем, не потому, чтобы считал его не важным, а потому что его пополнение слишком надолго затянуло бы окончание моей работы, для общих выводов которой достаточно и обрисовки типов, наиболее важных в истории монархической государственности.
Раздел I.
РИМСКИЙ АБСОЛЮТИЗМ
Римская историческая идея.
Первоначальный строй республики
Римская республика почти совсем не имела нужды считаться с чисто монархической идеей. Хотя первоначальная история застает Рим при царях, но эта форма Верховной власти досталась ему скорее по исторической традиции, от времен более древних, где царская власть развилась на почве патриархальной, с сильным участием религии, в древности без сомнения основанной на культе предков *.
* Фюстель Куланж определяет древнего греко-римского царя, как "жреца общественного очага". "Подобно тому, говорит он, как в семье власть была не разделена от священства я отец, как глава домашнего культа, был в то же время и господином, так точно и верховный жрец гражданской общины был в то же время политическим главой". ("Древняя гражданская община", стр. 159, 160, 162). Я уже отмечал односторонность Фюстсль Куланжа в отношении влияний религии. Значение домовладыки определялось также и привычным фактом ею владычества, и его опытом, и его силой.
Но в Риме ни религиозные, ни социальные условия уже не делали царскую власть необходимой. Значение Юпитера было не очень велико среди небесной республики многобожия, и давало мало опор всенародному выразителю божественных велений. Кователи царской власти, Ромул и Нума, так и Тарквинии, старавшиеся ее воссоздать, воздавали особенный культ именно Юпитеру. Но уже Тулл Гостилий, как оказывается, не умел правильно вспомнить тайных молитв Нумы Юпитеру [Тит Ливий, XXXI]. Формула объявления войны гласила: "услышь Юпитер, услышь Юнона, Квирин (т. е. Ромул), боги неба, боги земли, боги преисподней, - услышьте". Такое обилие покровителей не дает особенной власти ни одному, и не видно, почему бы их сонму нужен был один выразитель, тем более что римские боги требовали лишь культа самим себе.
В отношении социальном, мы застаем Рим уже в строе скорее родовом, чем патриархальном. Это не семейная община, а союз родов. Сильная патрицианская аристократия давала мало места единоличной Верховной власти, а постепенно возрастающий плебс, чуждый патрицианской родовой организации, а равно чуждый и культа патрициев, не давал возможности этой аристократии вырасти во власть верховную. Под влиянием этих условий, в Риме очень рано видно убеждение в том, что Верховная власть, в сущности, есть власть всенародная. Моммзен довольно тонко замечает, что и древнейшее римское устройство представляло как бы конституционную монархию навыворот. В конституционной монархии (так думает Моммзен) король олицетворяет собою всю полноту власти, между тем как управляют государством представители народа. Римский же народ был почти то же, что король в Англии, и все управление принадлежало его главе - царю ["Римская история", часть I, глава VI]. У римских царей были действительно сильны управительные функции, но недоставало таких признаков верховной власти, как власть законодательная или право помилования, которое (очень характеристично) принадлежало народу.
Изгнание Тарквиниев и уничтожение царской власти было делом рук патрициев, но присвоить верховную власть им не удалось. Нуждаясь в плебеях, они не только пополнили сенат всадническими фамилиями, но признали закон Валерия Публиколы, допускавший апелляцию к народу на решения всех должностных лиц. Это было формальным признанием Верховной власти народа. При составлении Десяти Таблиц законов, всемогущие децемвиры, облеченные этой миссией, не только подвергли проект законов публичному обсуждению и затем исправили свои таблицы сообразно указаниям народа, но в заключение эти таблицы были приняты на всенародных comitia centuriata [25]. Таким образом, этот основной акт учредительного законодательства состоялся с таким правом referendum [26] , какое признается лишь в немногих наших современных демократиях.
Итак, в Римской республике никогда не было сочетанной Верховной власти, не принадлежала Верховная власть ни царю, ни аристократии, а всегда принадлежала самодержавному Римскому народу, т. е. была демократической. Все сочетания принципов происходили только в области власти управительной, которую патрицианская аристократия всемерно старалась захватить и удержать в своих руках. Вся борьба между патрициями и плебеями происходила, переводя на современный политический язык, по вопросу о цензе для избираемых, но самого верховенства народа патриции не отрицали.
Консул Квинтиус, уговаривая плебеев не слушать подстрекательств трибунов, прекрасно очертил, как внимательно патриции исполняли волю народа. "Ради богов, - восклицает он, - чего вам еще нужно? Вы хотели народных трибунов: мы вам их дали, из желания мира. Вы требовали децемвиров: мы допустили вас их назначить. Вам надоели децемвиры: мы заставили их отказаться от власти... Вы захотели восстановить трибунов: они были восстановлены. Вы пожелали иметь консулов - и это исполнено"... Правда, что все должности попадали в руки патрициев, но они исправляли их превосходно, они были полны доблести, патриотизма и политической мудрости, и сам плебс это сознавал и чувствовал *.
* Крепкое родовое начало есть основание истинной аристократии, обеспечивая ей традиционный дух и доброе воспитание. О силе же римских патрицианских родов можно судить по тому, что Фабии, например, могли выставить на войну из одной своей фамилии отряд в 306 человек, "поголовно патрициев", не без гордости замечает Тит Ливии. Это крепкое родовое начало могуче поддерживало политический и патриотический дух. Во время войны с Лавиконами между военными трибунами возник скандальный спор: все хотели, для получения отличия, идти против неприятеля и никто не хотел остаться для менее блестящей задачи охраны города. Конечно, такой спор компрометировал военных трибунов (заменявших консулов). И вот выступает старик Квинт Сервилий, отец одного из споривших. "Так как здесь, - заявил он, - не уважают ни Сената, ни республики, то пусть моя отеческая власть прекратит дебаты". И он приказал своему сыну - высшему сановнику государства - остаться в городе, не допустив его даже до выжгли жребия. (Тит Ливий, кн. IV, гл. XLV).
