Священник Евгений Горячев - Совр.опыт оглашения, Крещения и воцерковления. Опыт Санкт-Петербургской епархии.
Решительные сдвиги в этом направлении на уровне официальных постановлений высшей церковной власти произошли в 1991 году; указом Священного Синода создан отдел Московской Патриархии по религиозному образованию и катихизации в целях «объединить методически и организационно разные слои церковного общества в деле просвещения и катихизации».[28] На Отдел возложены практические организационные задачи, научно-богословская помощь и координация усилий отдельных приходов, братств и епархий, а также других церковных и общественных структур в стремлении последовательно реализовать Божественную заповедь о всемирной евангельской проповеди (Мф. 28:19–20). В этом смысле данная работа в целом, а в особенности ее вторая практическая часть посвящены этой же непреходящей задаче.
II. ТРАДИЦИЯ КРЕЩЕНИЯ
Прием в Церковь с самых первоначальных времен не осуществлялся через одно исповедание веры. Человек, таинственно не родившийся от воды и Духа, не мог сделаться действительным причастником Божественной жизни, несмотря на любое, хотя бы и самое глубокое понимание христианского богословия. «Ибо как в естественном рождении нужно сначала получить бытие, а потом уже делать и испытывать, что нам свойственно… так и в божественном возрождении нужно прежде начать существовать для Бога, а потом уже делом обнаруживать любовь к Нему и все прочее, что относится к доброй жизни».[29] Такое возрождение называлось также крещением и воспринималось самой Церковью в качестве непреложной божественной заповеди (Ин. 3:3–5). Подобные заповеди получили в православной традиции наименование таинств, ибо в их церковном осуществлении христианин не столько понимает, сколько испытывает переживания, сущность которых не только не может быть полностью выражена средствами формально-логического языка, но и вообще ускользает от человеческого понимания. Христос, обещавший оставить Себя христианскому миру «до скончания века» (Мф. 28:20), исполнил Свое обещание в заповеданной Церкви сакраменталогии. Вступление в Церковь через крещение являлось вступлением в Тело Христово: «ибо все мы одним Духом крестились в одно тело» (1 Кор. 12:13), человек, «родившийся свыше», становился членом народа Божьего, и именно поэтому Церковь с древнейших времен относилась к этому акту с исключительной серьезностью. В первую очередь это означало вышеуказанную практику оглашения; во-вторых, молитвенное предстательство участвующих в катихизации о готовящихся к Таинству, соединенное с аскетическими усилиями поста; последнее свидетельствовало о крепкой духовной связи учеников и учителей задолго до самого крещения. «Кто убедится и поверит… и обещается, что может жить сообразно… тех учат, чтобы они с молитвой и постом просили у Бога отпущения прежних грехов, и мы молимся и постимся с ними» — (выделено мной — Е. Г.).[30] Наконец, целостное всеобщее участие христианской общины в совершающемся вступлении в Церковь ее новых членов, выражалось в том, что после крещения неофитов вели «…в общее собрание, к так называемым братьям для того, чтобы со всем усердием совершить общие молитвы, как о себе, так и о просвещенных… По окончании молитв мы приветствуем друг друга лобзанием. Потом к предстоятелю братии приносится хлеб и чаша воды и вина…».[31] Как видно из этого описания, второй акт древнего приема в Церковь совершался в церковном собрании непосредственно перед причащением евхаристических Даров.[32] И то, и другое совместное сакраментальное переживание являлось как выражением радости народа Божьего о новых братьях и сестрах, так и свидетельством самой Церкви о состоявшемся принятии в нее новых членов.
Этот древнейший порядок вступления в Церковь, засвидетельствованный и другими памятниками раннехристианской письменности,[33] связан с самой сущностью таинства крещения. «Как и всякое таинство, — пишет о. Николай Афанасьев, — таинство приема совершается Церковью в Церкви… Прием в Церковь не является индивидуальным актом, совершаемый лицом, имеющим способность совершить таинство крещения. Вступление в Церковь имеет отношение не только к лицу, которое принимается в Церковь, но и ко всей Церкви Божией… (выделено мной — Е. Г.) В описании Иустина мы не находим прямых указаний, кто фактически совершает таинство приема в Церковь, но это умолчание только относительное. Когда Иустин говорил «мы», то оно у него означало церковный народ, который включает в себя предстоятеля церкви, так как без последнего не могло быть самого церковного народа. Это было основное положение древней экклезиологии. В таинствах священнодействует вся Церковь во всей полноте, в которой каждый ее член служит в своем царственном священническом звании» (выделено мной — Е. Г.),[34] что никоим образом не противоречило общепринятой норме совершения конкретного церковного таинства лицом, имеющим на это соответствующие сакральные полномочия; народ Божий включает в себя совершителей таинств.
Относительно времени совершения крещения известно, что первоначально «каждый день мог стать днем Господним»,[35] но уже со II века прием в Церковь новых членов осуществляется в дни особого богослужебного торжества. Вначале таковыми были Пасха и Пятидесятница, затем, в виду увеличения количества вступающих в Церковь, к этим дням присоединяются другие великие праздники: Богоявление, Рождество, и, наконец, праздники в честь апостолов и мучеников. Глухим отголоском подобной традиции служит современная литургическая практика: на некоторых двунадесятых праздниках, а также в Страстную Субботу и Пасхальную седмицу на божественной Литургии вместо «Трисвятого» поется «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся». Этими словами древняя Церковь напоминала впервые присутсвующим на Евхаристии о том, что они соделались ее живыми членами. Постепенно с падением огласительной дисциплины специальные даты для совершения приема в Церковь исчезают, каждый день становится, как и в апостольские времена «днем Господним». На Востоке это происходит к концу ХI века, на Западе только в XIII.[36]
Приблизительно с V века, в связи с изменениями церковного устройства и прогрессирующей христианизацией взрослого населения Византийской империи, начинается процесс изменения порядка совершения приема в Церковь. На особенности перемен в системе оглашения мы уже указали. Что же касается практики крещения, то она меняется в силу возникновения дополнительных богослужебных центров, что было вполне естественным в виду все возрастающего числа верующих. В порядке новых идей пресвитерам, возглавляющим теперь отдельные богослужебные собрания, была передана власть совершать Евхаристию, что логически подразумевало совершение и всех остальных возможных для пресвитера священнодействий. Закономерность подобного процесса не позволяет назвать его, — как это делает о. Николай Афанасьев, — экклезиологически противоречивым.[37] Напротив, такая эволюция провиденциальна…[38] Другое дело, каким образом получилось так, что система указанных изменений сделалась почвой для появления практики приема в Церковь, обособленного и отделенного от церковного общества? Древняя традиция содержала такую практику в виде исключения. Крещение «клиников» вне церковного собрания не могло служить основанием для превращения важнейшего литургического акта в частную требу. Мы знаем, что это произошло и существует в Церкви по сей день. Почему?
Нам кажется, что церковный акт сделался частным по двум причинам. Во-первых, из-за неоправданного, в применении к богочеловеческим реальностям, чисто логического рассуждения: если традиционное соборное участие в оглашении христианских младенцев ненужно, то такое же всеобщинное участие в их крещении ненужно соответственно… Действительно, богословски оправдано согласиться с тем, что формальное присутствие полноты церковного собрания на многоразовых, а то и многолетних, огласительных молитвословиях, совершаемых одним священником, вещь крайне бессмысленная, а подчас и просто невозможная (когда, например, такие молитвословия совершаются не в воскресный день); но это вовсе не означает, что надо признать второстепенным присутствие этой же соборной полноты на самом крещении, традиционно воспри-нимаемом как акт литургический. «Младенцы к принятию крещения прино-сятся не только теми, у которых бывают на руках, сколько целым собранием святых и верных. Это делает вся матерь Церковь… Она всецело рождает всех и каждого».[39] Евхаристичность церковно-общинной жизни является тем центральным сущностным стержнем, на который необходимо нанизывается всякое «общее дело». Церковь не только живет, но и постоянно обновляется в соборной Евхаристии, узнавая, таким образом, свои новые члены. Этого не происходит, когда крещение отделено от литургии или евхаристически не опознано многими членами церковного общества, отсутствующими на этой «будничной» службе. Это, конечно, не означает, что будничных литургий быть не должно; еще во II веке св. Игнатий Богоносец призывает малоазийские церковные общины «чаще собираться для Евхаристии и славословия Бога. Ибо если вы часто собираетесь вместе, то низлагаются силы сатаны, и единомыслием вашей веры разрушаются гибельные его дела».[40] Очевидно, что частое собрание не могло быть в то же время всеобщим, но это не мешало осуществлять периодический прием вступающих в Церковь литургически-соборно. С VI века эта норма начинает ослабевать по схеме евхаристической центробежности: вначале детей крестят и вводят в собрание верных в дни, когда верные по большей части отсутствуют, затем крещение становится возможным вне литургического действия в целом, затем, — эта же схема переносится на крещение взрослых…
