Питер Крифт - Статьи
Для Гебраизма вера(верность) первична; добродетель - вторична, а знание — третье по важности. Знание Бога и добродетели не предшевствует их осуществлению, как это было для греков. Скорее, оно встроено в практику, или зависит от неё.Таким образом, Иисус дает совершенно гебраистский ответ на вопрос: «Как мы можем узнать твое учение, оно от Бога ил нет?», когда он говорит «кто хочет творить волю Его, тот узнает о сем учении, от Бога ли оно, или Я Сам от Себя говорю»(Иоанн. 7:17). Для грека, голова судит сердце: «Живи в соответствии с разумом». Для еврея, сердце судит голову: «Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что из него источники жизни»(Пр. 4:23).(Сердце в Библли означает «волю», а не чувство. Гебраизм практичен, а не сентиментален.)
5. Средневековый христианский синтез
Христианская добродетель фундаментально ни чем не отличается от еврейской добродетели, потому что не только евреи и христиане, но почти все люди знают разницу между добром и злом(религии отличаются в богословии, в этической части между ними практически нет различий) и еще потому что евреи и христиане верят в одного и того же Бога, автора морального закона. Но христианство, в отличии от иудаизма — прозилетическая религия. Оно отправляло миссионеров в Греко-Римский мир, чтобы обратить его, и «то», что подлежало обращению включало в себя в том числе и греческое представлении о добродетели.
У христианами с самого начала существовало три различных отношения к языческому миру и к языческому понимаю добродетели в частности:(1) некритический синтез, (2) критический синтез, и (3) чистая критика и противопостовление. Различные христианские мыслители принимали либо (1) все, (2) некоторые или (3) никакие Греческие идеалы добродетели. Величайшие христианские мыслители, такие как блаженный Августин и Фома Аквинский, шли вторым путем, подвергаясь критике с обоих сторон, вплоть до настоящего времени. Модернисты считали их фундаменталистами, а фундаменталисты считали их модернистами.
Возможно, синтез - не подходящее слово, для великой традиции, которая разрабатывалась в течении тысячелетия Средних веков. Скорее, это было глубокое христианское осмысление греческой философии и морали. Это не было подобно зайцу, прилипнувшему к морковке, но зайцу, евшему и переваривающему морковку.
6 и 7. Ренессанс и Реформация
Две силы, разделившие пряди каната, которые Средние века сдерживали вместе. Мы больше не живем в средние века, в первую очередь из-за Ренессанса и Реформации.
Ренессанс пытался вернуться к Греко-Римскому классицизму и гуманизму, без средневековых добавок схоластической философии и теологии. Реформация пыталась вернуться к более простому, до-средневековому христианству Нового Завета, христианству, без добавок в виде греческого рационализма, римского легализма и институционализма, которые, по мыслям реформаторов, развратили Католичесую Церковь. Сегодня, с высоты наших лет, мы называем Ренессанс и Реформацию прогрессивными движениями, потому что они вывели нас из средневековья и привели к современному миру. Однако мыслители тех времен считали себя частью ностальгических или возвратных движений, чистых движений: Ренессанс возвращался к Эллинизму, Реформация к Гебраизму.
Это деление до сих пор с нами. Гебраизм и Элленизм, сердце и голова, воля и разум, до сих пор разделены. Неудачная попытка Ницше найти общий центр у этих двух сил(которые он называл «Дионисическими» и «Аполлоническими», в честь греческих богов земли и неба, света и тьмы, растительности и солнца), привела его к сумасшествию. По дороге к безумию, блеск был сброшен, как искра с разрушительного огня. Все это верно как для нашей цивилизации в целом, таки и для Ницше в частности. Я не прославляю безумца, но Ницше был пророком и зеркалом безумия нашей цивилизации, и мы можем многому у него научиться.
8. Просвещение
Сам термин просвещение таит в себе иронию; духовно, век просвещения был самым темным в истории. Сциентизм и рационализм заменили веру; сердце человеческое сузилось и застыло в подчинении своим собственным богам, изобретениям своиз собственных рук. Г.К. Честертон был абсолютно прав, когда говорил о трех эрах в нашей истории — античной, средневековой и современной(до-Христианской, Христианской и пост-Христинской), суммируя все её развитие в трех предложениях: «Язычество было самой большой вещью в мире; Христианство еще больше; а все, что появлялось после - было сравнительно мало».
Рационализм просвещения как бы срезал всю верхушку греческих идеалов, оставив только дно; отрезал мудрость, оставил логику, превратил разум в рассуждение. С этим новым, хорошо отлаженным, инструментом, можно было завоевать мир. Научный метод стал инструментом для нового summum bonnum(наивысшего блага), нового смысла жизни: «завоевания природы человеком». Александер Поуп подытожил веру Просвещения в двух строках:
«Темнотой был мир окутан – Бог сказал: Да будет Ньютон!»
9. Романтизм
Романтизм девятнадцатого века и его философское дитя, Экзистенционализм, был реакцией на Просвещенческий рационализм, восстанием сердца против головы. Но как Просвещенческая голова была подрезана и секуляризированна, так и Романтическое сердце было подрезанно и секуляризированно. Оно было чувстсвом вместо воли, и старалось соотноситься с природой, а не с Богом.
10. Современность
Куда мы теперь идем? Почти все соглашаются с тем, что мы находимся в конце эпохи, возможно, на грани нового осевого периода. Мы оставили позади Новое время так же, как и оставили позади Античность. Мы «Постмодерн». Но мы пока что не знаем, что это означает.
Существуют лишь два выхода из нашего уникального эксперимента — жизни, без набора объективных ценностей — вовращение или разрушение. С того момента, как сани начинают свой путь по скользкому склону, двигаясь прямо к бездне, они могут либо затормозить, либо разбиться; и никакая реторика о «прогрессе» не сможет предупредить об этом. Если мы умрем, крики «прогресс», также не воскресят нас к жизни.
Однако наш диагноз дает нам возможность надежды. Мы пришли из места, близкого к дому; следовательно, существует возможность вернуться. Наша болезнь не полностью наследственная. Конечно же, в нас есть гораздо глубокая наследственная болезнь. Она называется «Первородный грех», и для неё необходимо лекарство, гораздо более глубокое, чем философия, которое было нам предоставленно, и которое вместе с тем является «самым глубоким рассказом, когда либо сказанным».
Но здесь, на природном уровне, тоже есть лекарство, есть надежда, дом, чтобы вернуться. Это наша собственная человеческая природа. Четыре кардинальные добродетели[5] — являются сердцем естественной нравственности, и они неикоренимо присутствуют в нашей глубинной природе. Эта природа слаба и поврежденна грехом, но она не уничтожена. Природная добродетель не может спасти наши души, но она может спасти нашу цивилизацию, и это не будет подвигом. Но эта природная, естесственная добродетель может спасти нас только в том случае, если мы будем знать и практиковать её.
На надестественном уровне также есть надежда, потому что на этом уровне также есть дом, из которого мы пришли и это - Рай — несмотря на то, что дорога назад возможна только с благодатью. С того момента, как мы однажды были дома, есть дом и есть нажежда, возможность вернуться — или, возможно, что-то еще лучше. Дорога в Рай это три Теологические добродетелями, которые стоят над естесством — Вера, Надежда и Любовь; и счастье или блаженство, которое исходит от них.
Перевод - М.А. Гринзайд
Кант (из серии «Столпы неверия»)
Примечание переводчика: В данной статье доктор Крайфт рассматривает философию Канта в самых общих чертах. Некоторые её положения могут быть поняты из статьи в неправильном смысле. Лучше перед её прочтением уже быть знакомым с философией Канта. Поэтому, мы настоятельно рекомендуем Вам в оригинале прочитать кантовскую «Критику чистого разума».
Немногие философы в истории были такими нечитабельными и сухими, как Эммануил Кант. Тем не менее, мало кто оказал столь разрушительное воздействие на человеческую мысль.
Рассказывают, что Лампе, преданный слуга Канта, внимательно прочитывал каждую вещь, опубликованную своим хозяином, но когда философ опубликовал свою самую значительную работу, Критику чистого разума, Лампе начал её читать, но и так не закончил, потому что, как он сказал, если бы он полностью прочитал её, то попал бы в психиатрическую лечебницу. С тех пор, многие студенты испытывают схожие чувства.
