Алексей Осипов - Посмертная жизнь
Идея же перевоплощения подсознательно ориентирует человека на «бой с самим собой» в неопределенном будущем, особенно если здесь не плохо живется. К тому же, сама цепь перевоплощений, фактически, не имеет конца — это бесконечное число смертей и рождений. По крайней мере таких счастливчиков, как Будда, который «всего» 215 раз перевоплощался, единицы. Удел же большинства, повторяю — бесконечная цепь непрекращающихся перевоплощений.
Идею перевоплощений, почти без изменений, приняла и теософия.
Однако эта идея не имеет под собой никаких серьезных оснований.
Во-первых. Если бы перевоплощение было законом нашего бытия, то у каждого человека была бы и какая-то память о предыдущих состояниях. В противном случае обессмысливается основной аргумент данной теории о необходимости многократных воплощений личности, чтобы она могла предпринять усилия с целью полного очищения от грехов. Английский философ XVIII-го века Локк справедливо заметил, что если нет памяти о прежнем воплощении, то нет и тождества личности, нет, следовательно, и перевоплощения, а есть простое рождение нового Я.
Во-вторых. Нет фактов, подтверждающих ее. Редчайшие случаи так называемых «воспоминаний» своих предшествующих воплощений имеют совсем иную природу, они являются естественными следствиями:
или постороннего внушения, в том числе и телепатического характера[6], или непроизвольного самовнушения, которым особенно легко поддаются люди т. н. медиумического склада (прежде всего, дети, женщины);
или определенных психических заболеваний, когда больной может «вспомнить» себя кем угодно;
или прямых демонических воздействий, не редко проявляющихся в очевидном для всех бесновании;
или проявления т. н. генетической памяти, которая при некоторых условиях может воспроизводить в сознании впечатления и переживания предков, воспринимаемых человеком как свои собственные.
Любопытные мысли встречаем и в древне-греческой мифологии и религии. Древние греки (как, впрочем, и многие другие народы, не имевшие прямого Божественного Откровения) представляли себе посмертное состояние человека или как некую призрачность, или как нечто неизмеримо худшее, нежели любая земная жизнь. Так, у Гомера в «Одиссее», например, есть весьма красноречивые характеристики состояния человека в царствеаида. Вот, как Ахиллес «богоравный» жалуется Одиссею:
«О, Одиссей, утешения в смерти мне дать не надейся;
Лучше б хотел я — живой, как поденщик, работая в поле,
Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,
Нежели здесь над бездушными царствовать, мертвый»[7].
Еще более интересно посмертное состояние Геракла — этого великого героя древнегреческой мифологии. Сам он находится на Олимпе, на пиру у богов, и в то же время его дрожащая тень с напряженным луком в руках пребывает в аиде. Одновременно на двух полюсах! Для отца Павла Флоренского эта совершенно необычная мысль Гомера явилась одним из истоков его оригинальной эсхатологической концепции.
О чем говорят эти удивительные фантазии? С одной стороны, о том, что древние греки глубоко чувствовали реальность того мира и неуничтожимость души человеческой, верили, что есть оно, это посмертное состояние. С другой — совершенно не зная, какое оно, исполнялись страхом перед неминуемым неизвестным посмертьем и строили всевозможные догадки, создавали, как видим, яркие мифы в попытках осмысления этой тайны. И, нужно отдать им должное, некоторые из этих мифов не просто интересны, но и глубоко выражают идею посмертного воздаяния. Достаточно вспомнить древние интуиции об Островах блаженных и Елисейских полях для праведников и более поздние мифы, выражающие безнадежность судьбы осужденных: муки Тантала, Сизифов камень, бочки Данаид и т. д.
Подобную же картину можно видеть и в других дохристианских религиях. Интуитивное чувство бессмертия и прямые факты, подтверждающие его (явления умерших, их точные предсказания, предупреждения и др.), растворены в полном тумане неведения о том мире. И так — на протяжении всей дохристианской истории человечества.
Даже если обратимся к Писанию Ветхого Завета, то и здесь найдем нечто подобное. До книг пророков находим в нем утверждения, что душа человека после смерти засыпает, а то и умирает. То есть весь человек, а не только тело, обращается в прах после смерти! И только пророки, особенно великие, начинают определенно говорить о том, что душа по смерти тела не исчезает, не умирает и даже не засыпает, но испытывает страдания или радость в зависимости от характера нравственной жизни человека; пророки говорят даже о всеобщем воскресении[8]. И это — наибольшее, что было открыто дохристианскому человечеству[9].
А что общее?
Все народы и все религии говорят о какой-то, хотя бы призрачной, но жизни человека после смерти. Мысль о полном уничтожении личности со смертью тела встречается очень редко.
Непреодолимая психологическая трудность поверить, что после смерти человек исчезает в небытии, роднит искания людей всех времен и народов. Человек — не животное! Жизнь есть и по смерти! И это не просто предположение, не какая-то наивная вера или смутная интуиция, но прежде всего всечеловеческий опыт переживания огромного количества фактов, убедительно свидетельствующих о том, что жизнь личности продолжается и за порогом земного бытия. Сообщения об этом, часто поразительные, находим всюду, где только остались литературные источники. И во всех их красной нитью проходит одна и та же мысль: личность продолжает жить и после смерти. Личность неуничтожима!
Замечателен в этом отношении рассказ К. Икскуля, опубликованный под названием «Невероятное для многих, но истинное происшествие». Рассказ производит большое впечатление своею искренностью и не оставляет никаких сомнений в действительности происходившего. Самое интересное в нем — факт непрерывности сознания при переходе от жизни здесь к жизни там. Икскуль, описывая момент своей клинической смерти, сообщает, чтосначала он испытывал тяжесть, какое-то давление, а потом вдруг ощутил полную легкость и свободу. Затем, увидев свое тело, начал догадываться, что оно мертво. Но он ни на миг не потерял самосознания. «В наших понятиях со словом “смерть” неразлучно связано представление о каком-то уничтожении, прекращении жизни. Как же мог я думать, что умер, когда я ни на одну минуту не терял самосознания, когда я чувствовал себя таким же живым, все слышащим, видящим, сознающим, способным двигаться, думать, говорить?»[10].
Далее он рассказывает о своем удивлении, когда оказавшись среди комнаты и увидев группу медиков, заглянул через их плечи — туда, куда глядели все они: «Там на койке лежал я…» «Я… позвал доктора, но атмосфера, в которой я находился, оказывалась совсем непригодной для меня; она не воспринимала и не передавала звуков моего голоса, и я понял свою полную разобщенность со всем окружающим, свое странное одиночество, и панический страх охватил меня… я всячески пробовал и старался заявить о себе, но попытки эти приводили меня лишь в полное отчаяние. “Неужели же они не видят меня?”— с отчаянием думал я и, снова и снова, приближался к стоящей над моей койкой группе лиц, но никто из них не оглядывался, не обращал на меня внимания, и я с недоумением осматривал себя, не понимая, как могут они не видеть меня, когда я такой же, как был. Но делал попытку осязать себя, и рука моя снова рассекала лишь воздух»[11].
И свидетельств, подобных этому, множество. Иногда посмертные переживания человека бывают сопряжены с тяжелыми для него моментами, когда перед его глазами открывалось позорное зрелище дележа его наследства. О самом умершем уже никто не говорил — он уже никому не был нужен (как вещь, достойная только того, чтобы ее выбросить за ненадобностью), все внимание было обращено на деньги и вещи. И можно себе представить, каков был ужас «любящих» его родственников, когда они увидели его возвратившимся к жизни. А каково ему теперь было общаться с ними!
Очень интересный случай из своей жизни рассказал мне мой сосед Сергей Алексеевич Журавлев (1913 — 1997), учитель по профессии, живший в Сергиевом Посаде. Я его хорошо знал как человека порядочного, психически вполне нормального, и поэтому в достоверности его рассказа у меня нет никаких сомнений. Когда ему было 20 лет, он тяжело заболел тифом, температура была за 40 и его положили в больницу. И вот однажды в какой-то момент он вдруг почувствовал большую легкость и увидел себя посреди палаты, в которой лежал. Было первое мая, он вспомнил о своих друзьях и тут же оказался около них. Они весело с водочкой праздновали на лоне природы, разговаривали, смеялись, но его попытки пообщаться с ними оказались совершенно безуспешными: его никто не замечал и не слышал. Тогда он вспомнил о знакомой девушке и также оказался рядом с ней. Он увидел ее сидящей со знакомым молодым человеком, послушал их теплый разговор, но они на него опять-таки не обратили никакого внимания. Тут он опомнился — я же болен, и сразу увидел себя в палате, а у его койки уже стояли две медсестры с носилками и врач, который произнес: «Он мертв и его нужно отнести в мертвецкую» (так называли тогда морг). В тот же момент он почувствовал страшный холод и услышал крик женщин: «Он жив!» После возвращения к жизни температура у Сергея полностью исчезла. Через день его выписали. Но самое интересное было дальше. Сергей, выйдя на работу, намекнул товарищам, как они праздновали первое мая и о чем говорили, чему те крайне удивились и допытывались, кто ему рассказал (видимо, говорили что-то не для широкой публики). А девушка, когда он сообщил ей о подробностях ее разговора и поведении с другим молодым человеком, вообще пришла в полное замешательство. Естественно возникает вопрос: если нет души, то мог ли труп, да еще лежащий в палате, всё так точно узнать о происходящем далеко за пределами больницы?
