Коран - Коран (Поэтический перевод Шумовского)
Проникновение в глубь слова позволяет восстановить стершиеся под воздействием времени либо чужой руки подлинные страницы истории.
* * *
Помещаемый ниже текст Корана представит яркие картины:
клятвы —Клянусь Я теми, перед кем предстали души чистых, скверных,
Кто сонмы душ исторг из тел благочестивых и неверных,
Кто, дело выполнив, плывет небесной высью голубою
И в небеса на Суд влечет людские души за собою!
Я небом, где созвездия трепещут,
Клянусь, и Днем для всех мужей и жен,
Свидетелем из тех, кто не клевещут,
И тем, о ком свидетельствует он!
Для клятвы — денница и десять священных ночей,
И ночь, где мгновения мрака текут, как ручей...
Когда падет на солнце мрак, померкнут звезды в небесах,
И горы с мест своих сойдут, когда в сердца проникнет страх
И десять месяцев подряд присмотра будут лишены
Верблюдиц сужеребых стан
и те, кто быть при них должны,
Когда животные взревут, сойдясь нестройною толпой,
И взбунтовавшихся морей затопит землю вал слепой
Когда небеса распадутся, рассыплются звезд жемчуга
И каждое море, восставши, свои разорвет берега,
Не станет под водами пастбищ, селений и диких трущоб,
Когда из глухих подземелий за гробом поднимется гроб.
Геенна — преступным засада, она нелегка,
Вернутся к Суду и в геенне пребудут века.
Не встретят их там ни прохлада, ни влаги глоток,
Там гноем поят и еще поднесут кипяток.
Расчет — по заслугам: они-то не ждали Суда
И знаменья Господа ложью считали всегда
Мы все записали и в записи тесно словам.
Вкусите! Мы кару прибавим единственно вам.
Но место спасения вечно для праведных есть:
Сады, виноградные лозы, которых не счесть,
Там дев полногрудых плывет за четою чета
И сладостной влагой наполненный кубок — у рта.
О Неотвратном, Тягостном к тебе дошла ли весть? —
На лицах унижения следов не перечесть.
Томимые усилием, они горят в огне,
Питье им — влага жаркая, мучение вдвойне,
Колючее растение дается в пищу им,
Едок не поправляется и голодом томим.
И — лица счастьем светятся, таким не быть в аду,
Трудом своим довольные, в возвышенном саду,
Где гам тебе не слышится, где нет пустых речей.
В саду струится свежестью пронизанный ручей.
Там чаши и седалища — готовятся пиры —
Подушки там разложены, разостланы ковры
Тем, кто считает стихи Корана плодом претенциозного сочинительства Мухаммеда и позднейших правок, следует задуматься о самой природе человеческого творчества. Ни один художник в широком смысле этого слова — поэт, живописец, музыкант, ваятель, зодчий — не созидает вне вдохновения, делающего его произведение вечным. Когда свершение не одухотворено, а вымучено или же бездумно слеплено, оно представляет собой ремесленную поделку, умирающую одновременно со своим изготовителем либо раньше. Двадцатый век представил множество
примеров этого. И сколько ни тщатся поклонники хрупкой преходящести поставить ее рядом с вечностью, выдать низменный бред за высокую речь сердца — усилия напрасны, суд времени строг.
Творцу истинных ценностей нужно обладать богатством житейских наблюдений и честностью души. Но главное для него — вдохновение. Оно посещает избранных, единицы среди миллиардов человеческих сердец, отворачиваясь от громадного большинства. Люди росли рядом, в одинаковых условиях, даже, бывает, произошли от одних и тех же родителей — а гением оказался один, остальные не оставили миру ничего — недаром, видно, слово «гений» произошло от арабского джинн — «дух, витающий в пустыне».
«Вдохновение». «Одухотворенность». То и другое создано словом «дух», лежащим в их основе. Речь идет о духе творчества. Но что это такое на вид, на вкус, на ощупь? Этого представить себе нельзя и отсюда начинается сомнение: почему мы считаем, что наша человеческая наука знает все или по крайней мере много? Если все — академии наук следует закрыть. Если много, то это относится прежде всего к точным наукам с их умными приборами, с их кораблями, плывущими в заоблачных высотах; что касается так называемых гуманитарных областей, то их достижения часто находятся на уровне знаний средневекового летописца.
Дух творчества не поднимается из-под земли, не влетает с улицы в раскрытое окно, а нисходит, следовательно, дается свыше. Что же находится в этой выси, чья неистощимо щедрая, но и неподкупно строгая рука дарует волны творческого духа избранным? Следует естественный ответ: вдохновение посылается высшим творящим началом, создавшим Вселенную с ее мирами растительным и животным. Народы именуют это начало по-разному, на русский язык оно переводится одинаково: Бог. Фоногенетически в этом наименовании заложены два понятия, величие, милосердие. То есть речь идет об исходных свойствах, которыми прежде других отметилось верховное начало в раннем человеческом восприятии.
Материалистически объяснить происхождение творческого духа невозможно, и того, кто действительно ищет истину, приведенное выше рассуждение способно убедить в этом. Материалистическая «теория познания», превращаемая жрецами ее в аксиому, необходимо ограничена и потому не может считаться строго научной. В свете непредвзятых исследований она теперь скорее представляет лишь исторический интерес.
Итак, одухотворенность, которую, отнюдь не стремясь повторить церковное определение, следует назвать «сошествием святого духа», посещает избранных: творящее начало Вселенной как бы приобщает их к себе, даруя счастье созидания вечных ценностей. Но художник, многообразные проявления которого названы выше, все-таки творит в более или менее замкнутом мире, определяемом его творческим любопытством. В отличие от него другой избранник вдохновения — пророк обнимает сердцем и словом все существующее: историю природу, мир человеческого поведения и общественных отношений» место человека во Вселенной, место Вселенной в человеке.
Сказанное убеждает в том, что аравийский проповедник Мухаммад с полным основанием мог считать Коран — высшее чудо в его жизни, как он говорил — созданием Бога. Действительно, вдохновение, исходившее от верховного творческого начала мира, подсказывало ему новые и новые мысли, очищало и укрепляло его душу и это позволило смертному человеку оставить людям бессмертное — священную книгу Корана и вероучение ислама — Исцеления.
* * *
На страницах «Жизни Магомета» Вашингтона Ирвинга можно видеть следующие описания внутреннего облика аравийского пророка:
«Несмотря на свое торжество (после овладения Меккой. — Т. Ш.) он отвергал всякие почести, относящиеся лично к нему, и не присваивал себе царской власти. «Почему ты дрожишь, — сказал он человеку приблизившемуся к нему робкими, нетвердыми шагами, — чего боишься? Я не царь, а сын курайшитки (женщины из племени Курайш. — Т. Ш.), которая ела мясо, сушеное на солнце».
Из обращения Мухаммада к жителям Ясриба (Медины): «я слышал, что вас встревожил слух о смерти вашего пророка: но разве до меня хоть один пророк жил вечно, из чего вы могли бы заключить, что я никогда не оставлю вас? Все совершается по воле Бога и имеет свой конец, которого ни ускорить, ни избежать невозможно. Я возвращаюсь к Тому, Кто послал меня, и обращаюсь к вам с последним увещанием: оставайтесь в единении, любите, уважайте и поддерживайте один другого; помогайте друг другу в вере, в твердости веры и в благочестивых делах, только через них человек достигает благоденствия, все же остальное ведет к погибели. Я ухожу раньше вас, но и вы скоро последуете за мной. Смерть — всеобщий удел: никто не должен стараться отвратить ее от меня. Я жил для вашего блага, ради него я и умру».
«Магомет не выносил наружного великолепия, этого предмета тщеславия ограниченных умов; но простота его одежды не была искусственной, она выражала только его действительное пренебрежение к таким пустякам».
«Военные победы не породили в Магомете ни гордости, ни тщеславия. /.../ В период своего величайшего могущества он сохранял ту же простоту манер и внешности, как и в дни, когда ему приходилось испытывать всевозможные превратности судьбы. /.../ Если он и жаждал всемирного господства, то господства веры. /.../
