Виссарион Нечаев - Уроки покаяния по библейским сказаниям
Но горе не только подающим худой пример, — они ответят перед Богом не за себя только, но и за тех, которые подражают их примеру, ревнуют чужим грехам начиная с преступления Адамова, — горе и последним! Они не могут сложить свою вину на иных. Сам Адам, увлеченный к преступлению примером жены, не нашел однако оправдания в том, что ссылался на жену. Не людские обычаи, противные заповедям Божиим, должны служить для нас руководством, а заповеди Божии.
Как бы то ни было, Адам, преступлению которого ревнуют грешники, осознал свою неправоту пред Богом. Он понял вместе с женою, что они наги (см.: Быт. 3, 7), то есть утратили свою невинность, в состоянии которой они не чувствовали своей наготы, — и с невинностью утратили право на благоволение Божие и на вечное пребывание в раю сладости.
Подобно Адаму и каждый грешник, поревновавший ему в преступлении, должен говорить: познах себе обнажена от Бога, и присносущного Царствия, и сладости, грех ради моих: я испытываю то же, что испытал Адам, которому подражаю в преступлении; — чувствую подобно ему свою вину пред Богом, свою внутреннюю наготу, свою безответность пред Ним, не имея в виду ничего такого, что могло бы прикрыть мою вину, — и потому признаю себя недостойным Его общения со мною и вечного блаженства в Царствии Небесном.
* * *Увы мне, окаянная душе, что уподобилася еси первей Еве. Видела бо еси зле, и уязвилася еси горце, и коснулася еси древа, и вкусила еси дерзостно бессловесныя снеди.
(Быт. 3, 6)
Тяжко грехопадение Адама; но его предупредила в совершении греха Ева. Древо познания добра и зла, насажденное в Раю для испытания наших прародителей в послушании Творцу, послужило для Евы поводом к обнаружению непослушания.
Змий уверял Еву, что с вкушением плодов этого дерева она и муж ее сделаются равными Богу по всеведению и не будут иметь нужды в руководстве Его. Ева поверила коварным речам змия и стала смотреть на древо другими глазами, чем доселе. Доселе воззрение на него возбуждало в ней одно благоговение к Богу, к Его всевластной и всеблагой воле.
Теперь взгляд ее изменился. Она посмотрела на древо зле, то есть преступно — с преступным неверием в угрозу Господа смертью за вкушение от плодов древа, с преступным желанием равенства с Богом и независимости от Него, — с преступной чувственной алчностью.
Запрещенное древо показалось ей во всех отношениях прекрасным, — она прельстилась на красоту его, словно рыба на приманку, насаженную на уду, — и горце уязвилась. Она коснулась древа и дерзостно вкусила бессловесныя снеди. Снедь от запрещенного древа обещала ей множество благ — и чувственное удовольствие для вкуса, и духовное многоведение, равное всеведению Божию, и полнейшую вследствие сего независимость от Бога; но Ева горько ошиблась. Снедь оказалась бессловесною, точнее — обманчивою. Вкусившие от нее наши прародители узнали, что они обмануты змием. Очи их, согласно обещанию змия, действительно открылись, но не для свойственного Богу разумения добра и зла без порабощения злу, а для одного горького уразумения своей нравственной порчи: уразумеша, яко нази быша. Утрата непорочности сопровождалась в них стыдом при взгляде на свою наготу.
История падения Евы повторяется в каждой грешной душе, как это яснее откроется в следующем стихе. Как окаянна, как жалка душа, уподобляющаяся в этом отношении Еве, вместо того чтобы в несчастном примере ее найти предостережение от подражания ей!
* * *Вместо Евы чувственныя, мысленная ми бысть (восстала во мне) Ева, во плоти страстный помысл, показуяй сладкая и вкушаяй присно горького напоения.
Адам увлечен был ко греху Евой, ее примером и внушениями. Равно и каждого из нас влечет ко греху мысленная Ева — это страстный плотский помысл. Помысл о грехе может быть бесстрастным в том случае, если мы только рассуждаем о грехе, о его происхождении, свойствах, видах, последствиях, рассуждаем, как свойственно моралисту; также если этот помысл непроизвольно приражается к душе, но не оставляет в ней следа и тотчас же забывается или отражается силой воли.
В том и другом случае помысл о грехе не есть еще грех и не ведет к ответственности. Но иное дело те помыслы о грехах, которые мы вызываем в душе с нечистой целью или которым соуслаждаемся, которым отдаемся с сочувствием, без всякой борьбы. Это уже страстные помыслы: они находят себе пищу и опору в нашей плоти — в растленной грехом природе не только телесной, но и духовной, ставшей в служебное отношение к чувственности, вместо того чтобы господствовать над ней, и поработившей себя земным, чувственным влечениям до забвения потребностей духовных (см.: Рим. 7, 14–18).
Горе душе, предавшей себя плотскому страстному помыслу! Он показует ей сладкое, но при вкушении всегда наполняет горечью. Каждая страсть сама по себе горька, болезненна. Потому и называется она страстью, что соединена с страданием, с горечью, с мучением. Мучится душа, когда страсть не удовлетворена. С удовлетворением страсти должно бы, по-видимому, прекратиться это мучение и наступить для души радость и довольство. Эту радость и довольство обещает ей страстный помысл и тем толкает ее на совершение греха, как натолкнул он на грех Еву.
Но как Ева жестоко обманулась в своей надежде получить удовольствие и блаженство от вкушения запрещенного плода, так обманывается в своих расчетах каждый грешник, мечтающий вкусить в грехе сладость. Если и вкушает он ее, то на краткое время. Затем следует горечь — от терзаний совести, покуда страсти не заглушили ее, от скуки и пустоты душевной, неизбежной после удовлетворения страсти. К этому присоединяется вред для тела и для внешнего благосостояния.
Так, страсть невоздержания доводит до расстройства здоровья, до разорения, до скоропостижной смерти. Любострастие истощает телесные силы и потрясает семейный мир. Страсть к обогащению портит кровь, лишает сна. Честолюбие сопровождается теми же последствиями. Страсть к пересудам, мстительность вводят в неприятные столкновения с людьми, и т. д.
Поистине страстный плотский помысл вместо обещаемой сладости напояет грешника одной горечью.
* * *Оскверних плоти моея ризу и окалях еже по образу, Спасе, и по подобию.
(Быт. 3, 21)
Риза плоти значит риза или срачица плотяная, или самая плоть как риза. Плоть действительно есть риза в отношении к душе: душа соединена с плотью, облечена в нее, как тело в одежду. Названием плоти ризою души делается намек на превосходство души над телом. Ибо, если не тело создано для одежды, а одежда устрояется для тела, то и душа существует не для тела, а тело для души. Пусть примут это к сведению люди, живущие для плоти, высшее благо жизни находящие в том, чтобы только телу было хорошо, — в одном телесном здоровье, в сытости, в чувственных удовольствиях, во внешних, житейских удобствах, а о душе и ее спасении не помышляющие: они извращают порядок отношений души и тела.
В состоянии невинности первых людей тело было чистым сосудом чистой души. С утратой чистоты душевной стало нечистым и тело. К телу пристала нечистота души, как нечистота телесная пристает к одежде. Рука, святотатственно простертая к плоду запрещенному, гортань и чрево, принявшие этот плод, осквернились и осквернили все тело, ибо с той минуты началась в теле работа тления и смерти. Вместе с жизнью каждый из нас наследовал от Адама и эту скверну и умножает ее новыми греховными сквернами. Плачевно состояние грешника по телу, но еще плачевнее по душе. Тело мое потому явилось нечистым, что я окалях еже по образу и по подобию, — то есть осквернил душу, созданную по образу и подобию Божию.
Душа богоподобна по своему существу, ибо подобно Богу она духовна и бессмертна, по силам, ибо в ее разуме и свободе отражаются черты высочайшего ума и воли Божией по отношению к миру, ибо наделена властью над земными тварями.
Все эти черты образа Божия потускнели под слоем духовной скверны: грех окалял богоподобную душу. И не узнаешь души в скотоподобном, преданном плотоугодию, миролюбию, заблуждениям и т. п. существе. Каждому грешнику свойственно пред Господом исповедовать себя нечистым по телу и душе и просить у Него благодати слез для смытия этой нечистоты.
* * *Раздрах ныне одежду мою первую, юже ми изтка Зиждитель изначала, и оттуду лежу наг.
Под одеждою здесь, как и в предшествующем стихе под ризою, разумеется плоть — одежда души.
Плоть первозданного человека была недоступна повреждению. Питаясь плодами древа жизни, она цвела здоровьем, свежестью, не знала утомления, не страдала ни от холода, ни от зноя.
