Лактанций - Творения
Лактанций не ограничивается уничижающими характеристиками нравственного облика богов. Совершенно в духе стоической философии Лактанций рассуждает о нравственной стороне гибели «золотого века», показывая, что языческая эпоха связана с упадком нравственности, утратой справедливости, войнами и конфликтами. В результате переворота Юпитера не только исчезла истинная вера, но и место справедливости заняли войны, насилие и грабежи. Люди, забыв, что они являются детьми единого Бога, перестали ценить друг друга, начали ограждать от ближнего свою собственность и защищать ее, появились алчность, жадность, корыстолюбие (V.5–6). История римской государственности превращается в результат и неизбежное следствие религиозного отступления и нравственного падения. Консулат был введен для поддержания несправедливости: «…с тех пор, как они [богатые] поработили остальных, они стали отнимать и собирать самое необходимое для жизни и создали консулов зорко следить [за всем]» (V.6.2). Законы, выдуманные Юпитером, были «несносны и несправедливы»; высокомерие заставило сильных окружить себя «свитой телохранителей, украсить себя оружием и особым одеянием» (V.6.3).
Искусства, подаренные людям богами, лишь способствовали упрочению многобожия. Вместе с искусством ваяния появляются идолы, которым люди начинают поклоняться, забывая о Боге (1.15.4). После же скульпторов «появились также поэты и, слагая для наслаждения поэмы, подняли тех [людей] на небо» (1.15.13). Ораторское искусство также не дало ничего положительного, а лишь покрыло истину «пеленой лжи».
В уничижении язычества и связанных с ним успехов цивилизации Лактанций не ограничивается использованием античных «атеистических» концепций и достижений стоической философии. Обращаясь к христианским концепциям, он утверждает, что верой людей в своих царей и героев как в богов воспользовались демоны. Они присвоили себе имена тех самых царей и великих людей древности и стали требовать в отношении себя исполнения религиозных обрядов (II. 16.3). Все языческое богопочитание является изобретением демонов, они придумали астрологию, магию, некромантию, а также искусство ваяния, это они заставили людей воздвигать умершим царям храмы и сохранять их портреты (II. 16.1–3). Демоны до известной степени посвящены в замыслы Бога, поэтому отчасти знают будущее и используют это знание для своей выгоды (II. 14.6). Используя это знание, демоны под личиной богов делают предзнаменования грядущих успехов или предостерегают от неудач, тем самым завоевывая уважение со стороны своих почитателей (II. 16.19). Таким образом, всякий, кто отворачивается от Бога, неизбежно поклоняется силам зла, над которыми стоит сам враг человечества — диавол, стремящийся отвратить людей от спасения и вечной жизни.
Диавол намеренно вводит людей в заблуждение, чтобы лишить всякого человека спасения. Языческая религия, строящаяся на почитании безжизненных статуй, выполненных из земных материалов, отвращает человека от небес, обращая его к земле и почитанию земного (II. 1.14). А потому языческие верования, с точки зрения Лактанция, противоречат самой сущности человека. Бог изначально задумал человека для того, чтобы тот поклонялся Ему. Он дал человеку, единственному из всех тварей, прямую фигуру, обращенное к небу лицо, а также разум для того, чтобы человек был в состоянии познать своего истинного Отца и Господа (II. 1.15).
Язычество, извращающее природу «божественного животного», как Лактанций именует человека, не только является ложью, но и тщетно и бессмысленно. В то время как религия должна давать человеку путь к лучшему состоянию, в язычестве, как указывает автор «Божественных установлений», нет ничего, что «помогло бы улучшить нравы и устроить жизнь; и нет там стремления к какой‑либо истине, но только — исполнение ритуалов, которое основывается на служении не сердца, а тела» (IV.3.1). Стремление к истине необходимо человеку, чтобы открыть ему высшие истины: что есть Бог, для чего Он сотворил мир, поселив в него человека, и каков смысл человеческого бытия. Причина пороков, подчеркивает Лактанций, кроется в незнании самих себя, ибо «если кто познает истину, тот разрушит эту причину, узнав, куда следует направляться и каким образом следует проводить свою жизнь» (1.1.25). А потому одним из важнейших постулатов для Лактанция становится мысль о значении философии. Никакую религию, пишет он, нельзя принять без философии (1.1.25).
Отношение к греко — римской философии. Так же как и в полемике с языческой религией, в вопросе о достоинствах и недостатках языческой философии у Лактанция были предшественники. Отношение греческих апологетов к языческой мудрости, как правило, строилось на так называемой восточной теории происхождения культуры. Христианские апологеты, продолжая идеи иудейских писателей, утверждали, что все науки греки, а через них и римляне, заимствовали с Востока. Особенно настойчив в проведении этой точки зрения был Татиан, который свою «Речь к эллинам» открывает каталогом изобретений и изобретателей, с помощью которого доказывалось, что все культурные достижения греков — не что иное, как изобретения вавилонян, персов, египтян и других «варваров» (Tat. Or. 1). Подобное понимание истории культуры превращало греко — римскую философию в нечто вторичное и потому несовершенное относительно восточной мудрости.
Несмотря на страстное желание доказать приоритеты ближневосточной культуры, апологеты довольно высоко ценили достижения эллинской философии, во многом ценя именно заимствованные ими идеи. Начиная с Иустина Философа, греческие апологеты стремились доказать, что греческие языческие мудрецы причастны истине, именно потому что многое заимствовали с Востока. Иустин в «Первой апологии», проведя литературное сопоставление платоновского «Тимея» с Пятикнижием, утверждает, что учение Платона о судьбе, о свободе воли, о добре и зле прямо заимствовано у Моисея:[21] «Все, что философы и поэты говорили о бессмертии души, о наказаниях по смерти, о созерцании небесного и о подобных предметах, узнали они от пророков» (Jus. 1 Ар. 44). Поэтому, заключает Иустин, у всех у них есть «семена истины». Так же, как и Иустин Философ, некоторую долю истины в каждой философской школе видел и Климент Александрийский, писавший, что эллинам «не чужд был некий дух премудрости» (Clem. Strom. 1.87.1–2).
В то же время апологеты не могли оставить без внимания факт расхождения античной философии с идеями христианства, а потому вполне естественным выглядит вердикт, вынесенный Феофилом Антиохий — ским всем языческим мудрецам: «То, что по — видимости сказано ими справедливо, смешано с заблуждениями. Как смертоносный яд, смешанный с медом или вином, делает всю смесь вредной и негодной, так и красноречие их оказывается напрасным трудом» (Theoph. Ad Aut. П.12). Ему вторит Климент Александрийский: «И все‑таки эллинские философы были ворами и разбойниками, потому что, позаимствовав до пришествия Спасителя у еврейских пророков некоторые части истины, они не только не вполне поняли ее, но и преподнесли ее как свое изобретение, местами извратив, местами в неумеренном энтузиазме перепутав вещи местами» {Clem. Strom. 1.87.2; пер. Е. В. Афонасина).
Главные обвинения, которые высказывали христианские апологеты в адрес греческих и римских философов, сводились к тому, что философия так и не нашла истины; появление множества школ свидетельствует о том, что истина так и осталась для философов тайной, а философия окончательно погрязла в противоречиях. Не удивительно, что безрезультатный поиск истины привел к появлению скептицизма и школы академиков. Именно подход академиков стал для апологетов настоящей находкой, — они, так же как и их языческие предшественники — скептики, сравнивали и сталкивали между собой учения различных философских школ, позиции которых, как правило, не совпадали друг с другом.
Не только греческие апологеты, но и их латинские коллеги выразили свое отношение к языческой философии. Так же как и для греческих апологетов, для латиноязычных защитников христианства в античной философии были свои авторитеты, к чьим взглядам следует иногда прислушиваться и чьи подходы гораздо предпочтительнее идей, рожденных в других философских школах. Этим авторитетом, как и для греческих апологетов, являлся, конечно же, Платон. Тертуллиан, выделяя в языческой философии два противоположных направления, первое, утверждавшее, что есть Создатель и Устроитель мира, связывал как раз с именем Платона. Это направление, которое Тертуллиан называет humanitas, он противопоставляет второму — duritia (грубость, бездушие), которое связывает с именем Эпикура, утверждавшего, что мир никем не создан, а состоит из особых элементов, соединенных законом природы (Tertull. Ad nat. II.3).[22] Платон и его последователи, в отличие от Эпикура и приверженцев его идей, изучали не мир вещей, а искали главное — первопричину. Однако даже «божественный Платон», по мнению апологетов, не нашел истины. Сложность вопросов, стоявших перед античными философами, в том числе и перед Платоном, толкала не только античных мыслителей, но и многих теоретиков христианства к агностицизму, который теперь основывался на признании непостижимости Божиего замысла. Учитель Лактанция Арнобий прямо признавал, что мы «не знаем того, чего нельзя знать, и не стараемся исследовать и искать то, что не может быть постигнуто» {Am. Adv. nat. И.56–60).[23]
