Святитель Игнатий Брянчанинов - Том 2. Аскетические опыты. Часть II
Грозною песнию, грозными звуками продолжает Давид изрекать грозное, роковое определение на нечестивых. Сего ради не воскреснут нечестивии на суд, ниже грешницы в совет праведных [15]. Нет участия для нечестивых в воскресении первом [16], которое описал святой Иоанн в «Апокалипсисе», в воскресении духовном, совершающемся во время земной жизни, когда прикоснется к душе вседетельный [всесоделывающий. — Ред.] Дух и обновит ее в пакибытие. Воскресает душа, оживает в жизнь Божественную. Ее ум и сердце просвещаются, соделываются причастниками духовного разума. Духовный разум — ощущение живота бессмертного [17], по определению Духоносцев. Самый этот разум признак воскресения. Так, напротив, плотское мудрование — невидимая смерть души [18]. Духовный разум — действие Святого Духа. Он видит грех, видит страсти в себе и других, видит свою душу и души других, видит сети миродержителя, низлагает всякое помышление, взимающееся [восстающее. — Ред.] на разум Христов, отражает от себя грех, в каком бы видоизменении он ни приблизился: потому что духовный разум — царство, свет Святого Духа в уме и сердце. Не воскреснут нечестивии для духовного рассуждения! Это рассуждение — совет одних праведных, их достояние. Оно неприступно, непостижимо для нечестивых и грешных. Оно — Боговидение, и только чистии сердцем узрят Бога [19].
Путь нечестивых ненавистен Богу, так чужд и мерзостен Ему, что Писание представляет Бога отвратившимся от него, как бы не знающим его. Напротив того, путь правды настолько приятен Богу, что Писание говорит о нем: Весть Господь путь праведных [20]. И точно, Он Един весть этот путь! — Блаженный путь! ты приводишь к Богу! ты сокровен в бесконечном Боге! твое начало — Бог, и конец твой Бог! Ты бесконечен, как бесконечен Бог.
Путь нечестивых имеет грань, имеет горестный предел! Эта грань на краю глубокой, мрачной пропасти, вечного хранилища вечной смерти. И погибнет он — путь нечестивых навсегда в этой страшной пропасти, приведя наперед к ней и погубив в ней всех шествовавших им.
Весть Господь путь праведных, и путь нечестивых погибнет [21]. Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, не увлекается их образом мыслей, их нравственными правилами, их поведением, но в законе Господни вся воля его.
Так воспевает небесный, чудный Певец; к святой вдохновенной песне его прислушивался пустынножитель.
1847 года. Николаевский Бабаевский монастырь.
Иосиф [22]
Священная повесть,
заимствованная из книги Бытия
(гл. 32–50)
Чудно приходит к праведникам посреди их бедствий мысль благодарения Богу [23]. Она исторгает их сердца из печали и мрака, возносит к Богу, в область света и утешения. Бог всегда спасает прибегающих к Нему с простотою и верою.
Возвращался святой патриарх Иаков из Месопотамии в землю Ханаанскую, в землю рождения своего, в предопределенное Богом свое наследие [24]. Внезапно пришла к нему весть, что гневный Исав, брат его, идет к нему навстречу, что при нем четыреста вооруженных мужей. Еще в лета юношества Исав, волнуемый завистию, покушался на жизнь Иакова. Чтоб избегнуть преждевременной, насильственной смерти, Иаков удалился в Месопотамию. Он пробыл там двадцать лет. Время могло бы исцелить уязвленное злобой сердце Исава… нет, он идет навстречу брату с вооруженною дружиной. Многочисленность толпы, воинственный вид ее обличали злонамеренный умысел. Время не исцелило ненависти в Исаве: возмужал он, возмужала в нем и ненависть к брату.
Испугался Иаков: не знал, что делать; он решился разделить имение свое, состоявшее из домочадцев и многочисленных стад, на два полка. «Если разъяренный Исав, — рассуждал он, — изрубит один полк, может быть, истощится гнев его, и он не прикоснется к другому полку». За двумя полками стояли жены и дети Иакова; позади всех стояла вторая супруга его, Рахиль, с единственным сыном своим Иосифом, юнейшим из сыновей Иакова. Они заняли последнее место, как младшие, но это место дала им также особенная предусмотрительная любовь супруга и отца, как безопаснейшее. Глаз любви сметлив; сметлив и глаз ревности. Сделав такое распоряжение, праведник спешит в обычное пристанище праведников, спешит встать пред Богом в благоговейной молитве. «Довлеет ми, — исповедуется он Богу, — от всея правды и от всея истины, юже сотворил еси рабу Твоему: с жезлом бо сим преидох Иордан сей, ныне же бех в два полка» [25]. Отвсюду окруженный напастию, праведник изливает сердце свое пред Богом, сводит расчет свой с судьбой, находит себя вполне удовлетворенным, находит, что Бог, заповедовавший ему путешествие в Месопотамию и возвращение из нее, сделал все по обетованию Своему. «Довлеет ми от всея правды, от всея истины, юже сотворил еси рабу Твоему». Глубокое, истинное смирение! Оно одно достойно предстоять Богу, оно одно достойно беседовать с Богом: никогда оно не оставляется Богом. Ему внимает милостиво Бог, изливая обильные щедроты на молящегося со смирением. Изменилось, по мановению Божию, сердце Исава: доселе оно пылало враждою, теперь внезапно запылало любовию к брату. Исав кидает меч, бежит в объятия брата, и плачут два брата в объятиях друг у друга [26].
Вот Иаков уже давно в Ханаанской земле. Уже скончалась его любимая супруга, Рахиль, родами второго сына Вениамина. Уже много скорбей испытал Иаков от буйных сыновей, которые вели себя в обетованной земле, как бы в земле приобретенной завоеванием [27]. В окрестностях кущи [шатра. — Ред.] его, раскинутой близ Хеврона, они пасли многочисленные стада свои, иногда уходя и довольно далеко, на другие, более тучные пастбища. Иаков пребывал постоянно дома, где удерживали его и лета, и духовное преуспеяние. Оно привлекало ум и сердце старца к Богу, и потому полюбил он уединение в куще. Некогда и несродно такому человеку вдаваться в житейские попечения. Неотлучно при нем был — его утешение — любимый сын, прекрасный душою и телом, Иосиф. Услуга старцу-отцу и внимание глубокому, святому учению отца-Боговидца составляли все занятие, все наслаждение юноши. В душу его падало слово благочестия, как падает семя на тучную землю, и скоро принесло плод: засияла в душе Иосифа святая чистота. В чистоте сердца начинает отражаться Бог, как в зеркале тихих, прозрачных вод отражается солнце. Добродетель Иосифа возбудила в братьях не соревнование, а зависть: так, по несчастию, всего чаще случается в человеческом обществе. Братья изобрели и вознесли злую клевету на Иосифа — какую именно, умалчивает Писание. Но проницательный и благодатный Иаков не был обманут хитро-сплетенной выдумкой, он продолжал любить — любить Иосифа, и в знак особенной любви подарил сыну пеструю одежду. Яркость и разнообразие цветов особенно уважались и доныне уважаются на кочевом Востоке. Не была ли эта одежда символом испещренной противоположными обстоятельствами жизни, предстоявшей юноше? Вдохновение внушило прозорливому старцу изобразить пророчество не словом — символом: пестрою одеждою. Отсюда начинаются странные приключения Иосифа. Он служит προобразованием, дальней Библейскою тению Господа нашего Иисуса Христа, а для деятельной жизни является примером благочестивого и добродетельного человека, подвергающегося разнообразным, странным бедствиям, во время которых сохраняет он верность благочестию и добродетели, никогда и нигде не оставляется Богом, повсюду храним, и, наконец, прославляется дивно. Послушаем, послушаем любопытное сказание о чудных и наставительных приключениях облеченного пророком-отцом в пеструю одежду.
Братья Иосифа [28], увидев, что отец их любит его более всех других сыновей, возненавидели его: при каждом слове с ним, при каждом взгляде на него, закипало в них мрачное смущение. А он не понимал объявшего их недуга: чистая душа его видела всех чистыми, благонамеренными. С доверчивостию открывал он пред ними сердце. Это незлобивое сердце уже избрано Богом в сосуд таинственных откровений. Благодать Святого Духа, сообразно юношеским летам Иосифа, начала являть свое присутствие и действие в знаменательных сновидениях. Живо рисовались таинственною рукою странные сновидения в девственном воображении. Иосифу было семнадцать лет, когда приснился ему первый пророчественный сон. С откровенностью, не подозревающей никакого зла, он пересказывает его братьям: видно, сон оставил в душе юноши необычайное впечатление, которое нуждалось в объяснении. Он хотел вызвать, услышать это объяснение из уст старших братьев. «Привиделось мне, — говорил он им, — будто все мы вяжем снопы на поле; мой сноп вдруг поднялся и встал прямо, а ваши снопы обратились к снопу моему и поклонились ему». Братья отвечали: «Неужели ты будешь в самом деле царствовать над нами или сделаешься господином нашим?» И удвоили братья ненависть к нему за благодатный сон, за уязвившую их, перетолкованную, искаженную ими, святую откровенность его. Иосиф видит новый сон. С детскою невинностью, как бы в оправдание первого сна и в доказательство, что знаменательные сны приходят к нему невольно, независимо от него, рассказывает он сон отцу и братьям: «Видел я, — говорит он, — будто солнце, луна и одиннадцать звезд поклонились мне». Отец, услышав рассказ сына, остановил юношу. «Что — сон, виденный тобой? — сказал он ему. — Неужели я, мать твоя и братья твои поклонимся тебе до земли?» Опытный и духовный отец остановил сына не потому, что признал сон его суетным мечтанием, собственным произведением души, недугующей высокоумием, но чтоб предохранить юную душу от впадения в высокоумие и, вместе, строгим замечанием сколько-нибудь погасить зависть и ненависть в братьях.
