Алексей Павловский - Ночь в Гефсиманском саду
…Однако вернемся к крупице истины, содержащейся в библейском рассказе о сотворении мира.
Здесь мне хочется вспомнить еще одного своеобразного исследователя Библии, видящего в легенде о сотворении мира даже не одну крупицу, а целую россыпь зерен, из которых, если их тщательно просеять и перемолоть, можно успешно испечь хлеб истины. Это знаменитейший американский писатель Айзек Азимов, хорошо известный всем читателям фантастической литературы и научно-популярных книг. Он в результате многолетних исследований написал книгу «В начале», посвященную библейскому рассказу о сотворении мира. Она вышла в 1981 году и переведена с тех пор на множество языков. Строку за строкой читает он Библию, в особенности ее первые одиннадцать глав, и приходит к выводу, что изображенное там начало Земли и Вселенной не так уж фантастично. «Самая первая фраза Библии („В начале Бог сотворил небо и землю“) — пишет Айзек Азимов, — утверждает, что у всего сущего когда-то было начало.
Почему бы и нет? — спрашивает он риторически. Все известные нам объекты имели свое начало. И вы, и я когда-то родились, а до этого мы не существовали, по крайней мере в том виде, как сейчас. Повседневные наблюдения подтверждают справедливость этого в отношении всех прочих человеческих особей, и всех растений, и животных… Да и с научной точки зрения начало имело место — не только у Земли, но и у всей Вселенной…» I
Конечно, писатель не ограничивается первой фразой Библии, рассказывающей о сотворении мира; самое интересное, что и во всех последующих фразах, где идет речь, например, о том, что вначале земля была «без видна» и как бы смешана вместе с небом, и тогда, когда рассказывается, что вода и суша отделились друг от друга, и даже тогда, когда в Библии говорится о поочередном сотворении растений, животных и человека, — во всех этих случаях исследователь не находит ничего, с чем можно было бы спорить, так сказать, по существу процессов. Другое дело, что, с точки зрения сегодняшней науки, иногда последовательность в чередовании фазисов творения могла быть другой. Все упирается в объяснение самого начала. Библия утверждает, что начало всему положил Бог, он и сам по себе есть начало. Наука, отвергая божественный первотолчок, говорит о проявлении естественных законов, возможно совершенно одинаковых для всей Вселенной. Астроном Е. Шкловский говорит О гигантском взрыве — первовзрыве, положившем начало туманным раскаленным образованиям, из которых и склубилась в конце концов наша Солнечная система, а в ее недрах Земля. Но что касается Вселенной, то, вопреки только что приведенным суждениям А. Азимова, ученые считают, что Вселенная не имеет ни начала, ни конца.
Что касается Библии, то она, как известно, не только утверждает самый факт начала — сотворения мира, но и рассказывает по порядку, в какой именно последовательности это грандиозное событие, растянувшееся на шесть дней, происходило. По Библии, не имеет ни начала, ни конца Бог, что же до Земли и окружающих ее светил, а также всего, что на Земле растет и живет, летает или плавает, то все это имело свое начало.
Библия в своем рассказе основывается на приоритете веры, поэтому ее суждения совершенно категоричны и безапелляционны. Наука, отвергая божественный первотолчок, оперирует теми данными, которыми она сегодня располагает, и потому, что касается начала жизни и возникновения Вселенной, а также Земли, предпочитает высказываться предположительно, что, кстати, совершенно обязательно для ученого до тех пор, пока он не соберет всех необходимых сведений и данных.
Сотворение мира, по Библии, поражает не только грандиозностью «сведений», но поистине первобытной, какой-то космической мощью, вызывающей у читателя, тем более верующего, озноб страха и восхищения, то есть ту особую смесь чувств, какие обычно вызывает знакомство с подлинно гениальным поэтическим произведением.
Возникает при чтении этих начальных библейских страниц и еще одно странное, но совершенно неотвязное и определенное ощущение: его можно было бы выразить — как ни неуместно здесь это выражение — словом… «достоверность».
Дело, наверное, в том, что Библия, будучи глубоко поэтическим созданием, рассказывает о сотворении мира чуть ли не языком документа и тем самым добивается огромной силы почти гипнотического внушения и убеждения.
Обратите внимание, что, сообщая о днях творения, она прямо-таки информативна и исключительно лапидарна: какой-то телеграфный стиль, чуть ли не морзянка из глубины пратысячелетий, когда немногими самыми необходимыми словами сообщается лишь наиболее существенное и, конечно, без подробностей и даже без эмоций.
«В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же был безвидна и пуста, и тьма над бездною…»
И в самом деле, какие могли быть «подробности», если земля, как сказано, была безвидна и пуста?
Сообщается также, что небо и земля были совершенно бесформенны; они были небом и землей, так сказать, условно, ибо царил в буквальном смысле слова хаос.
Странное дело, то ли завораживает библейский стиль, где вскоре чувствуешь не «телеграфность», а высокую лаконичность своеобразной «космической поэзии», то ли причина в гипнотической непререкаемости интонации, но вскоре ловишь себя на мысли, что тебе сообщают совершенно достоверные сведения. А как могло быть иначе, даже по современным космогоническим теориям? Конечно же, безвидность, хаос, земля и небо перемешаны — будущее и Земли и Вселенной возникает в пустом черном космосе, еще не освещенном светилами и не согретом живительным солнцем.
Вся эта трудно представимая человеческому воображению космическая диффузия, о которой так лаконично говорится в Библии, оказывается, пока лишь предшествовала дням творения.
Первый день творения состоял в том, что Бог одним лишь всемогущим словом «Да будет свет!» отделил свет от тьмы и назвал свет — днем, а тьму — ночью. «И был вечер, и было утро: день один», то есть день первый.
В подлинной поэзии, тем более такой лаконичной, как библейская, важно каждое выражение. Первый день творения важен не только тем, что свет отделился от тьмы, но и особой, всемогущей, творящей и творческой ролью Слова. Ведь свет и тьма сделались отдельными, самостоятельными лишь тогда, когда они были названы.
Вот почему сказано: «В начале было Слово».
Можно сказать, что это основополагающее, аксиоматическое положение Библии..
И по правде говоря, если отвлечься от догматического богословия и не менее догматического атеизма, сколько здесь простора для живого поэтического воображения!
Недаром поэты всех времен так высоко ценили эту библейскую строку, поставившую Слово превыше всего.
В стихотворении «Слово» Николай Гумилев писал:
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине
…
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что слово это Бог…
Даже трудно себе представить, какую огромную, ни с чем не сравнимую роль сыграла эта библейская мысль о могуществе слова для развития словесного искусства.
Отныне и надолго — в руках ли писца или в устах оратора — слово признавалось священным. К нему следовало относиться с трепетом — ведь, по убеждению древних и более поздних писателей, слово — божественный дар небес.
Не об этом ли и у Пушкина:
Когда божественный глагол
До слуха чуткого коснется…
Однако вернемся к «дням творения».
Отделив в первый же день свет от тьмы, Бог на следующее утро создал твердь.
Твердью в этот второй день творения называлась не земля, как можно было бы подумать, а небо — небесная твердь со всеми теми бесчисленными мирами, какие и сегодня мы видим на нашем небе, какие и сегодня радуют наш взор. Правда, во второй день творения звезды еще не светились, они были созданы, но не зажжены.
Слово «твердь» по отношению к небу, кажущееся нам странным, для древних людей не было, однако, ни странным, ни непонятным: ведь именно там возник небесный град (небесный Иерусалим), там находился престол самого Бога, туда, к вратам небесного блаженства, встречаемые Петром, отпирающим ворота, направлялись души умерших.
На третий день Бог сказал: «Да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша!»
Вода, которой было покрыто, как оказывается, все пространство, образовала моря, а на обнажившейся суше начала произрастать всякая зелень — трава и злаки.
Надо не без интереса отметить, что это не расходится с данными современной науки об образовании земли. Некоторая разница есть, но она, как говорится, в деталях.
