Епископ Каллист (Уэр) - Внутреннее Царство
«Стяжи дух мирен, — говорил преп. Серафим, — и тысячи спасутся вокруг тебя». Вот в чем смысл духовного отцовства. Утверди себя в Боге, а тогда и других приведешь к Нему. Человек должен научиться быть в одиночестве, научиться слушать в тишине своего сердца безмолвную речь Духа, чтобы открыть истину о себе и Боге. Тогда его слово будет со властью, поскольку оно будет словом, вышедшим из молчания.
Воспитанный общением с Богом наедине, старец способен исцелять одним своим присутствием. Он ведет и направляет людей в первую очередь не словом совета, но общением, жизнью и примером, который собой являет. Он учит настолько же своим молчанием, насколько и словом. «Авва Феофил Архиепископ пришел как–то в скит, и когда братия собралась, сказали авве Памво: 'Скажи что–нибудь Архиепископу, дабы он получил наставление'. Старец ответил: 'Если его не научило мое молчание, то он не получит пользы от моей речи'". [ [259]] Подобную историю рассказывали о преп. Антонии. «Три отца имели обыкновение ежегодно приходить к блаженному Антонию. Два из них спрашивали его о помыслах и о спасении души, а третий всегда молчал и ни о чем не спрашивал. После долгого времени авва Антоний говорит ему: 'Вот, ты столько времени ходишь сюда, а ни о чем не спрашиваешь меня'. Тот отвечал ему: 'Для меня, отец, довольно и смотреть на тебя!'". [ [260]]
Старец уходит не в глубь пустыни, а в глубину собственного сердца. Внешнее уединение, хотя и полезно, не является необходимым, и можно научиться ходить пред Богом, проводя жизнь в активном служении обществу. Преп. Антонию Великому однажды было открыто о враче в Александрии, равном ему по духовному уровню: «В городе некто подобный тебе, искусством — врач, который избытки свои отдает нуждающимся и ежедневно поет с ангелами Трисвятое». [ [261]] Повествование не сообщает нам, каким образом это было открыто Антонию, не называет имени врача. Одно ясно: непрестанная сердечная молитва — удел не одних отшельников; мистическая и «ангельская» жизнь возможна в городе точно так же, как в пустыне. Александрийский врач совершал свое внутреннее путешествие, не порывая внешних связей с обществом.
Можно привести много и таких случаев, в которых бегство и возвращение вовсе не так резко разграничены во времени. Возьмем, к примеру, младшего современника преп. Серафима, епископа Игнатия Брянчанинова (+ 1867). Начав с карьеры военного офицера, он в возрасте двадцати шести лет поступил в один деятельный и влиятельный монастырь близ Санкт–Петербурга. Менее чем через четыре года монашеского возрастания он уже был поставлен на руководящую должность — настоятеля монастыря, а еще через двадцать четыре года рукоположен в епископы. Четыре года спустя он уходит в отставку, посвятив оставшиеся шесть лет жизни отшельничеству. Здесь мы видим, что период активной пастырской деятельности предшествовал отшельническому уединению. Когда его назначили настоятелем, он, несомненно, ощущал себя крайне не готовым к этому служению. Тайное сердечное делание проходило у Игнатия во время долгих лет управления монастырем и епархией, но он сумел избежать внешнего влияния до самого конца своей жизни. [ [262]]
Житие еп. Игнатия может послужить примером для нас, хотя бы нам было и очень далеко до его духовного уровня. Под давлением внешних обстоятельств и обычно без ясного осознания того, что на самом деле с нами происходит, мы принимаемся за учительство, проповедь и пастырское руководство, не познав плодотворной глубины уединения и безмолвия. Но уча других, мы сами начинаем учиться. Постепенно мы осознаем свою неспособность врачевать раны человечества одними филантропическими программами, взыванием к здравому смыслу и психиатрией. Наша самодостаточность разбивается вдребезги, мы видим собственную непригодность для взятых на себя задач и начинаем понимать слова Христа о «едином на потребу» (Лк 10, 42). Вот момент, когда человек может стать на путь, ведущий к старчеству. Через опыт духовничества, через муки от ран своих пасомых он приходит к необходимости углубления в себя, восхождения по таинственной лествице Царства, по пути, на котором только и можно найти истинное разрешение мировых проблем. Конечно, немногие из нас, если вообще найдутся такие, дерзнут считать себя старцами в полном смысле слова, но если мы искренно и смиренно будем искать вход в «тайную келью» своего сердца, многие из нас смогут хоть в некоей малой мере причаститься благодати духовного отцовства. Пусть мы никогда не вели внешним образом уединенную или отшельническую монашескую жизнь (предоставим это воле Божией), но что действительно крайне важно для нас — это чтобы каждый видел нужду в сердечном отшельничестве.
Три дара духовного отца
Три дара в особенности характерны для духовного отца. Первый из них — прозорливость и рассудительность (diakrisis), способность проницать в тайны сердец и разуметь сокрытые глубины их, не осознаваемые самими их обладателями. Взор духовного отца проникает сквозь те привычные жесты и позы, под которыми мы скрываем нашу истинную личность от других и от самих себя; оставляя позади все эти обыденные мелочи, старец сталкивается лицом к лицу с неповторимой личностью, созданной по образу и подобию Божию. Эта способность — духовная, а не физическая; не какое–то экстрасенсорное восприятие или дар ясновидения, но плод благодати, предполагающий сосредоточенную молитву и неослабную аскетическую брань.
С этим даром прозорливости связана способность говорить со властью. Когда кто–либо приходит к старцу, последний уже знает — непосредственно и точно, — что тот хочет услышать. Сегодня мы переполнены словами, но в подавляющем большинстве случаев это беспомощные слова. Старец же произносит немного слов, а иногда и совсем ничего не говорит, но этими немногими словами или своим молчанием он способен изменить все направление жизни человека. В Вифании Христос сказал всего три слова: «Лазаре, гряди вон!» (Ин 11, 43), но эти три слова, сказанные со властью, смогли вернуть мертвого к жизни. В эпоху позорного обесценивания языка чрезвычайно важно заново открыть силу слова, а это означает — заново открыть сущность безмолвия, не как паузы между словами, но как одной из первичных реальностей. Большинство учителей и проповедников слишком много говорят, старец же отличается строгой бережливостью в языке.
Но чтобы слово обладало силой, необходим не только тот, кто говорит с авторитетностью личного опыта, но и тот, кто слушает с ревностным вниманием. Вопрошающий старца из праздного любопытства вряд ли получит от ответа большую пользу, но тот, кто приходит с горячей верой и с искренней глубокой нуждой, может услышать слово, которое преобразит все его существо. Речь старца по большей части проста в своем словесном выражении и лишена литературной изысканности; поверхностному слушателю она часто кажется скучной и банальной.
Дар прозорливости проявляется у духовного отца в практике так называемого «откровения помыслов» (logismoi). В ранней монашеской традиции послушник обычно ежедневно исповедывал своему отцу все помыслы, приходившие к нему в течение дня. Откровение помыслов гораздо шире, чем исповедание грехов, так как включает в себя еще и сообщение мыслей и побуждений, которые послушнику могут казаться невинными, но в которых духовный отец может увидеть скрытую опасность или какой–то особенный знак. Исповедание грехов имеет дело с прошлым, с тем, то уже случилось; откровение же помыслов, напротив, носит профилактический характер, обнаруживая наши logismoi (помыслы) до того, как они привели ко греху, и тем самым обезвреживая их. [ [263]] Цель такого откровения не юридическая (освобождение от вины), но — самопознание: оно дает возможность видеть тебе, каков ты есть на самом деле Наделенный даром прозорливости, духовный отец не просто ждет, когда послушник сообщит ему о себе, но сам открывает ему его помыслы, сокрытые от него самого. Преп. Серафим Саровский иногда отвечал на вопросы еще до того, как посетители могли их задать. Во многих случаях его ответ казался совершенно неуместным, даже бессмысленным и ничего не отвечающим, ибо преп. Серафим отвечал не на тот вопрос, который посетитель держал в уме, но на тот, который следовало задать. Во всех таких случаях преп. Серафим полагался на внутреннее озарение от Духа Святого. По его словам, он старался не решать наперед, что сказать в ответ, потому что тогда, когда делал так, его ответ представлял собой просто человеческое мнение, которое может быть ошибочным, а не мысль от Бога.
В глазах преп. Серафима связь между старцем и его духовным чадом сильнее смерти: он советовал своим детям продолжать открывать ему помыслы даже после его отшествия из этого мира. Незадолго до смерти он сказал матушкам, которых окормлял: «Когда я умру, приходите ко мне на могилку, и чем чаще, тем лучше. Будет у вас что–нибудь на душе, случится с вами что, приходите ко мне, как когда я был жив, поклонитесь до земли и сложите все ваши скорби на мою могилку. Поведайте мне все, и я услышу вас, и все ваши скорби улетят от вас. И как вы беседовали со мной, пока я был жив, так и потом. Ибо я живу и пребуду вовек».
