Самуил Лозинский - История папства
Еще II Латеранский собор в 1139 г. лицемерно заявлял, что церковь не жаждет крови, но что в деле истребления еретиков она возлагает все свои надежды на светскую власть, к которой обращается с настоятельной просьбой о деятельной помощи. Тем самым был придан, так сказать, государственный характер сожжениям еретиков, и без того усилившимся с момента предания в 1124 г. костру Петра из Брюи[33] в городе Сен-Жиль. Впоследствии эти сожжения стали совершаться от имени императора, купившего за эту «честь и милость» молчаливое согласие папства на новое укрепление позиций империи. Так на пепле сожженных еретиков выросла неожиданно «дружба» между Фридрихом I и папством после ряда лет столкновений и войн.
По существу, «дружба» эта превращала Фридриха I в прислужника церкви и увеличивала мощь и значение папства. Под предлогом поисков «еретической заразы» папство далеко простирало свои цепкие когти и прибирало к рукам и такие территории, которые еще продолжали находиться вне влияния Рима. Так искоренение катарской ереси послужило усилению господства папства. Для империи же оно могло иметь лишь отрицательные последствия: усиление церковной власти, претендовавшей на исключительное господство в мире, ослабляло шансы того, кто сам стремился к абсолютной власти в пределах своего государства.
Союз с императором на почве преследования еретиков особенно окреп при папе Луции III (1181–1185), яром враге еретиков. По решению созванного Луцием собора кости умерших еретиков, как оскверняющие христианские кладбища, подлежали вырытию и сожжению, их имущество, если оно сохранилось и попало в чьи-либо руки после смерти еретиков, «по недоразумению погребенных по-христиански», должно было быть конфисковано.
Фридрих I поддерживал силой своей власти эти мероприятия Луция и обещал даже отправиться в крестовый поход в «святую землю», чтобы во имя славы католицизма искоренить и на Востоке «врагов веры». Готовность Фридриха помогать папству в деле истребления еретиков требовала от него «государственных» уступок — в первую очередь отказа от соединения Сицилии с Северной Италией и имиерией. На это император согласиться не мог. В ответ на стремление императорской власти защищать «великую Германию», в которую входили бы Сицилия, Северная Италия и Германия, папство прибегло к старой политике — разжиганию междоусобной войны в Германии, усилению того сепаратизма, которому так легко поддавались германские князья.
IIIНовая страница в истории папства открывается с XIII в. правлением папы Иннокентия III (1198–1216).
Как только Иннокентий был избран, он обратился с посланием к ряду итальянских коммун и областей на тему о «зверской» расе («германской»), которая стремится к господству над Италией. Особенно подробно папа описывал зверства Генриха VI, сына Фридриха Барбароссы, в Сицилии (1190–1197), где, по его словам, нет ни одной семьи, которая «не стала бы жертвой этого тирана». Мало того, желая показать, до каких жестокостей доходил этот император, папа собрал в Рим многих сицилийцев и северян-итальянцев, у которых были выколоты глаза и отрезаны уши по распоряжению Генриха. Вид этих искалеченных должен был отбить охоту у итальянцев вернуться под покровительство империи. Возбуждая народные массы против Германии, Иннокентий не допускал, однако, мысли о независимости отдельных коммун и хотел заменить господство Германии своим собственным. Он подавлял всякую попытку к независимости на севере Папской области, в так называемой Римской Тоскане, и жестоко наказал пограничные города Ратикофани и Аквапенденте, не только навязав им своих правителей, но и взыскав с них тысячные штрафы. Под предлогом, что в городе Орвието будто бы выбирают должностных лиц из еретических сект, Иннокентий III наложил на город интердикт и запретил в нем богослужение. Вскоре туда им был отправлен легат, который разрушил много домов, казнил сотни людей и подверг публичной порке всех «еретиков», успевших заблаговременно раскаяться и спасшихся таким образом от верной смерти. Ожесточенные орвиетцы убили папского агента. Летописец не указывает, сколько людей стало жертвой этого кровавого агента Иннокентия III, зато он подробно перечисляет чудеса, будто имевшие место у гроба этого изувера, впоследствии объявленного церковью святым мучеником.
Смерть этого «святого» Иннокентий сумел использовать для подавления движения ряда городов к независимости. Эти города объявлялись очагами ереси, и папа самым жестоким образом расправлялся с торгово-ремесленными слоями, не желавшими подчиняться тяжкому игу Рима. Под ударами Иннокентия III наиболее зажиточные элементы покинули ряды еретического движения.
Участниками дальнейшей борьбы оставались почти исключительно бедняки как в городе, так и в деревне. Летописцы их называют «безграмотными», «людьми низкого звания», «сапожниками и ткачами». В Лукке, например, секта фратичелли состояла исключительно из ремесленников — «низкого сословия»; много было также «деревенщины». Современник этих событий Монета из Кремоны пишет: «Среди бедняков было много таких, которые умирали с голоду и которых приводили в ужас и возмущение несметные богатства церкви. С напряженным вниманием и с внутренним волнением слушали они „слово божье“, исходившее из уст еретиков, требовавших отказа церкви от мирских наслаждений и возврата к временам, когда бедность считалась величайшей добродетелью. Что же удивительного в том что городсая голь шла в секту катаров и другие еретические секты и пополняла их ряды свежими силами?» Эта вражда к церкви гнала бедняков в императорскую, гибеллинскую партию, хотя она, разумеется, так же мало соответствовала их классовым интересам, как и папская, гвельфская партия. Классовое сознание неимущих элементов как городского, так и сельского населения было настолько низко, что вне существующих группировок — гибеллинов и гвельфов — они не видели для себя места. Тем не менее эти неимущие элементы сочетали религиозную ересь с социальными мечтами, связывали ее с надеждами на лучшее будущее.
К мелким горожанам примыкали и крестьяне. Густота сети североитальянских городов и раннее освобождение крестьян в Северной Италии создавали постоянный контакт между городом и деревней и стирали ту резкую грань, которая существовала между ними в средние века в менее развитых в экономическом отношении странах. Итальянский крестьянин, подобно горожанину, знал подлинную жизнь духовенства, чувствовал его гнилое дыхание и испытывал его гнет и эксплуатацию. Он ненавидел церковь и ее главу так же, как и городской чернорабочий и ремесленник, которые сами недавно вышли из крестьянской среды и с которой не совсем разорвали нити. Эта тесная связь между городом и деревней придавала особую силу еретическим проповедям. Всасывая в себя разнородные политические и социальные элементы, еретическое движение принимало характер серьезной опасности для богатства и мощи церкви.
Папство напрягало всю свою энергию для борьбы с ересью и тратило огромные суммы на борьбу за «чистоту» веры, а также и для искоренения императорского влияния в Италии. Летописец Урсберга отмечает, какие огромные суммы требовались Риму, чтобы расправиться со всеми недругами; даже человеческие пороки, прибавляет он, служили источником обогащения Рима, и папство черпало деньги из этого источника: «Не религиозность и не чистота совести толкают людей к тебе, Рим, а совершенные преступления, желание искупить их и стремление путем денег выиграть какой-либо затянувшийся процесс». Английский историк Матвей Парижский (1197–1259)[34] с возмущением рассказывает, как аббат Сент-Албанса, имевший несчастье предстать перед Иннокентием III, не был выпущен из Латеранского дворца, пока не уплатил 100 марок. Аббат вынужден был сделать заем у папских ростовщиков: ему оставалось лишь утешаться тем, что прочие прелаты оказались в том же положении. Знаменитый немецкий поэт XII в. Вальтер фон дер Фогельвейде восклицает в сердцах: «Пастырь, которого избрал небесный повелитель, стал волком для своих овец».
Крупные средства извлекал Иннокентий III и из императорских владений в Италии. В связи с коммунальным движением и народным брожением, охватившим Северную Италию и принявшим грозный для империи характер, многие части Италии ускользнули из-под непосредственного влияния империи. Этим ослаблением императорской власти воспользовался Иннокентий III, который стал захватывать отдельные местности под тем предлогом, что «иностранный монарх» не может владеть в Италии землей. Однако Иннокентий III стремился не только вытеснить императорскую власть из пределов Италии, не только не допустить объединения Сицилии и севера Италии под властью императора, но и подчинить последнего власти церкви, добиться санкционирования папой избрания императора.
