Люсьен Реньё - Повседневная жизнь отцов-пустынников IV века
Случай с Антонием Великим и в самом деле уникален в среде Отцов–пустынников. Все прочие старцы так или иначе были учениками других, прежде чем сами стали духовными наставниками. В апофтегмах мы можем отыскать свидетельства об этом у многих старцев: например у Пимена, Иоанна Колова, Феодора Фермейского, Моисея, Лонгина[788]. При жизни в пустыне потребность в «старце» объяснялась не только понятной нуждой в житейской мудрости, которую новички перенимают у опытных людей. Монашеское «ремесло» — это не профессия в собственном смысле слова, это дело, которое заполняет всю вашу жизнь. Двадцать четыре часа в сутки отшельник и душой и телом должен жить по Евангельским заповедям, а это значит, что он должен напрягать все силы, чтобы отсекать зло, лукавых духов и внушаемые ими помыслы, отказывать себе во всех благах и удовольствиях земного мира, чтобы целиком посвятить себя поискам Бога, шествуя путем, указанным Христом. Идет ли речь об аскезе или о духовной битве, о молитве, или о телесных и душевных подвигах — отшельник всегда нуждается в совете, помощи, поддержке. Сначала те, кто приходил в пустыню, могли жить в пещерах и кельях, не получая наставлений старца. Но те, кто пришел вслед за ними, могли зачастую и погибнуть. Сам Антоний как‑то сказал: «Я видел тех, кто изнурил свое тёло в аскезе, но, не имея рассудительности, далеко ушел от Бога». Или еще так: «Я видел монахов, которые после многих трудов пали и стали безумны, полагаясь только на свои труды, презрели заповедь Бога, который сказал: “Вопроси отца твоего, и возвестит тебе”» (Втор. 32, 7)[789].
Позднее, когда была организована отшельническая жизнь в Нитрии, Келлиях и Скиту, старцы следили за тем, чтобы подобные искушения сюда не проникали. Рассказывают, что один брат сразу же после пострига заперся в келье и объявил: «Я — отшельник». Старцы заставили его оттуда выйти и повелели ему обходить кельи других монахов, простираясь ниц пред каждой и говоря: «Простите меня, ибо я не отшельник, но только начинающий»[790]. В то время послушник мог быть доверен старцами кому‑то из монахов. Так, авва Арсений, после того как пришел в Скит, попал в руки аввы Иоанна Колова, который обходился с ним достаточно сурово. Но и авва Иоанн прошел ту же школу у аввы Амоя[791]. Палладий рассказывал, что и он сам был передан аввой Исидором авве Дорофею[792].
Прием старцем ученика
Большинство желающих вести пустынническую жизнь хорошо осознавали необходимость помощника, который научил бы их такой жизни, весьма отличной от обычного мирского существования. Именно по этой причине они искали старца, который захотел бы возложить на себя трудности по их обучению. Вначале найти себе учителя в пустыне было нелегко. Мы уже видели одиноких отшельников в кельях и пещерах, занятых молитвой и трудом и проводящих жизнь по вдохновению Божьему в очень простых условиях. И хотели они только одного — продолжать пребывать в своем уединении, ни на что не отвлекаясь. Мы хорошо понимаем, что вновь пришедшего принимали совсем неохотно. А вновь прибывшие хотели чаще всего поселиться рядом со старцем. Один брат разыскал авву Эллия и просил дозволения пребывать вместе с ним[793]. Другой явился к авве Агафону со словами: «Позволь мне поселиться с тобой»[794]. Даже когда просьба формулировалась в более общем смысле: «Хочу стать монахом» или «Сделай меня монахом»[795], как говорил Павел Простой Антонию Великому, — она все равно скрыто содержала в себе желание поселиться подле старца. Двое юношей, пришедших к авве Макарию, сказали ему: «Где келья аввы Макария? Мы узнали о нем в Скиту и пришли его увидеть». Он ответил им: «Это я». Тогда они заявили ему прямо: «Мы хотим поселиться здесь», то есть — возле тебя[796].
В большинстве случаев старец начинал с отказа вновь прибывшему и пытался испугать его трудностями пустынной жизни. «Ты слишком стар, — сказал Антоний Павлу, — и не сможешь вынести скорбей пустыни»[797]. Любой отшельник, достойный такого звания, просто не мог сразу же принять к себе ученика. Это противоречило бы его стремлению к уединенной и смиренной жизни, скрытой от посторонних глаз. Но это сопротивление в свою очередь являлось доказательством того, что он вполне заслуживал быть духовным наставником. И, после того как старец удостоверился в твердости намерений «соискателя», он соглашался принять на себя эту ношу, посланную ему Господом. Впрочем, он делал это с тем, чтобы укрепить в себе желание тишины, уединения и отсечения собственной воли.
Общение друг с другом
Старец и ученик обычно жили отдельно друг от друга. Так, авва Эллин, обитавший в пещере, поселил своего ученика в другой пещере[798]. Иногда старец давал вновь прибывшему монашеское одеяние[799], затем лишь показывал ему, как построить келью и обеспечить себя тем минимумом, который необходим для его существования. Если старец соглашался принять ученика к себе, то чаще всего не более чем на несколько дней или на несколько месяцев, после чего селил его по соседству. Антоний Великий пробыл с Павлом Простым всего несколько месяцев. Макарий Египетский лишь показал двум молодым монахам, пришедшим к нему, где и как построить келью и каким образом плести корзины. После чего он три года их не видел[800].
Встречи старца и ученика могли происходить через более или менее продолжительные промежутки времени — все определялось их желанием и потребностями. Три брата посещали Антония Великого раз в год, чтобы спросить его о своих помыслах[801]. Авва Пафнутий навещал авву Ануба и авву Пимена дважды в месяц[802]. Во время искушений монах мог приходить к своему старцу по нескольку раз за сутки — днем или ночью. Строгих правил не существовало. Иногда, как мы уже видели, желание навестить старца было внушаемо бесом, но гораздо чаще искушение состояло в том, чтобы, наоборот, не ходить к нему, из‑за гордыни или стыда сознаться в прегрешениях или скверных мыслях. Постепенно вошло в норму открывать старцам не только грехи и искушения, но и поступки, внешне абсолютно нейтральные. Уже Антоний Великий говорил: «Монах, если возможно, должен открывать старцам все шаги, которые он совершил, и все капли воды, которые он выпил в келье, чтобы знать, не грешит ли он в чем»[803]. Авва Пимен позже скажет: «Во всем, что ты делаешь, спроси совет, ибо действовать без совета — это безумие»[804]. «Даже человек, который подобен Адаму в раю, все еще нуждается в совете», — говорил авва Авраам[805]. Поскольку до нас дошли и другие апофтегмы такого рода, можно утверждать, что многие монахи советовались со своими старцами. Но более, чем совета, ученик просил у старца молитв о нем. Молитва старца сопровождала ученика повсюду и оберегала его от любой опасности.
Общность жизни
Даже когда старец размещал ученика в своей келье и позволял ему обитать с ним, он не прекращал хранить молчание. Большую часть времени старец не давал ему никаких повелений. Таковы аввы Кроний, Феодор Фермийский, Сисой и многие другие. «Делай то, что видишь», — говорил авва Сисой[806]. И авва Ор наставлял Сисоя тем же: «Ты видишь, что делаю я — делай то же»[807]. Авва Исаак рассказывал, что получил духовную пользу от аввы Крония, затем от аввы Феодора, когда обитал вместе с ними, но при этом ни один, ни другой не давали ему никаких повелений. На замечание отцов авва Феодор ответил: «Разве я настоятель общины, поставленный управлять им? Я не говорил ему ничего, но если он чего‑то желал, он делал то, что, как он видел, делаю я»[808]. Это изречение говорит нам, что все же были старцы, отдававшие распоряжения своим ученикам, но правилом это не являлось. Кажется, что в пустыне всякая власть осуществлялась против желания, каждый боялся принудить другого к чему‑то своей волей и стеснить в нем свободу Духа. Брату, который спросил авву Пимена, что должен он делать, авва ответил: «Иди, приблизься к тому, кто говорит: “Чего желать мне?”, и обретешь упокоение»[809]. Иными словами это значит: иди, поселись рядом с тем, кто не принуждает других своей волей.
Другому иноку авва Пимен сказал: «Иди, прилепись к человеку богобоязненному, и ты тоже научишься страху Божиему»[810]. Самым важным у Отцов пустыни было не слово, а действие. Монах учился у старца, каждодневно обитая рядом с ним и наблюдая за его жизнью в гораздо большей степени, чем выслушивая долгие проповеди. В Житии Антония несколько раз говорится о том, что посетители приходили к нему просто для того, чтобы «увидеть его»[811], и этого им было достаточно, чтобы утвердиться в добре. Один из трех монахов, регулярно посещавших Антония, никогда не задавал ему вопросов. «Мне достаточно только видеть тебя, отче», — говорил он[812]. А случалось это только раз в год. А что сказать тогда про ученика, постоянно живущего поблизости от своего старца? Его отношения с учителем должны были быть отмечены особой осмотрительностью и значительностью. Приведем в качестве подтверждения случай с одним старцем, который по истечении двух лет все еще не знал имени своего ученика. Благочестивый закон, который запрещал монахам предаваться развязности и болтовне, быть небрежными или вести себя непринужденно, в первую очередь затрагивал отношения старца и ученика. Близость Бога, с которой они жили, накладывала на все их существование такой отпечаток значительности и серьезности, что оно должно было быть просто удивительным, но иногда и невероятно требовательным по отношению к ним самим.
