Георгий Чистяков - Над строками Нового Завета
Таковы эти пути: путь жизни и путь смерти, путь погибели и путь дальнейшего процветания. О двух путях говорит не только Библия, но и греческие философы. Ксенофонт, современник Сократа и его ученик, оставивший среди своих сочинений «Воспоминания о Сократе», тоже рассуждает о двух путях – пути праведников и пути нечестивцев. Можно привести много мест из книги Притчей Соломоновых, из книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова, где именно о путях – узком и широком – говорит Бог. Но нигде в Ветхом Завете нет образа ворот. Зато у греческого философа Кебета, почти современника Нового Завета, есть такой образ. Кебет говорит: «Видишь эти воротца и маленькую дверцу, и перед ней совсем немного народа? Это дорога, которая ведёт к истинному знанию». Немногие входят в узкие ворота и немногие входят в маленькую дверцу. Для греческого философа это дверь, ведущая к истинному знанию, а для Иисуса – к истинной жизни, к правде, к Богу, к спасению.
В Евангелии от Иоанна Иисус говорит: «Я есмь дверь: кто войдёт Мною, тот спасётся» (Ин 10:9).
Значит, эти ворота – опять-таки не что-то, а Кто-то. Узкие ворота – это Сам Христос, Который говорит: «Я есмь дверь» и далее – «Я семь путь и истина и жизнь» (Ин 14:6). Поэтому путь, который предлагает нам Иисус, – это Он Сам. Следовательно, вне нашей личной встречи со Христом не может быть христианства, из которого доктрины всё равно не получается, как бы этого нам иногда ни хотелось. Христианство осуществимо только как личная встреча с Человеком из Назарета по имени Иисус. Вне этого в какой-то момент жизни мы непременно окажемся на пороге полного духовного краха. В этом смысле христианство, в отличие от любой философской теории, не интеллектуально, а реально. Это хорошо понял Л. П. Карсавин в годы своего мученичества в лагерях. Больной старик, он оказался на тюремных нарах – и не сдался, и не сломался. Всю жизнь он писал о христианстве, изучал и исследовал его, но когда наступил момент быть христианином, он понял, что христианство – это не теория, а путь, по которому надо идти. Понял и прошёл по нему – подобно мученикам первых веков, подобно тем, кого мы почитаем как святых и чьи имена носим.
Все мы, люди XX века, привыкли мыслить теориями, доктринами, системами. Перейти от такого способа мышления к жизни во Христе нам очень трудно. Но это задача для каждого. Задача, решение которой часто не даётся. Задача, заключающаяся в том, чтобы жить, а не смотреть на жизнь со стороны.
Десять чудес Иисуса
В 8-й и 9-й главах Евангелия от Матфея рассказывается о десяти чудесах, которые совершил Господь. Это исцеления прокажённого, сына или слуги сотника, тёщи Петра, многих бесноватых, усмирение бури, исцеления гадаринских бесноватых, расслабленного, кровоточивой жены и дочери Иаира, двух слепых и бесноватого слепого.
Обычно в современных изданиях Нового Завета эти две главы так и названы – «Десять чудес». Но почему именно десять? В небольшом трактате «Перке авод» («Поучения отцов»), который печатается обычно вместе с иудейским молитвословом, сказано: «Десять чудес были сотворены для праотцов наших в Египте, и десять – на море». И дальше: «Десять чудес совершилось для праотцов наших в Храме».
Таким образом, для подготовленного читателя, человека живой иудейской традиции, десять чудес – это нечто теснейшим образом связанное с присутствием Бога. Бог выражает Себя как в библейском тексте, так и в Храме Господнем через десять чудес. Следовательно, евангельский рассказ о десяти чудесах – это рассказ о полноте Божией, которая явлена в Иисусе, присутствует в Нём Самом, в Его действиях и проповедях.
Из этих десяти чудес выберем одно, больше всего похожее на чудеса Ветхого Завета, – усмирение бури.
Апостолы плывут вместе с Иисусом на лодке через Галилейское море. Начинается буря, и заснувший было Спаситель встаёт и усмиряет её. Наступает великая тишина, как говорят евангелисты. Увидев испуг учеников, Иисус спрашивает: «Почему вы боитесь?» Эти слова живо напоминают ветхозаветное «Не бойся». Являясь человеку, Бог обозначает Своё присутствие среди людей именно этими словами: «Не бойся». «Не бойся», – говорит ангел Гедеону. «Не бойся», – говорит ангел Иосифу, Аврааму, Исааку, Иакову. В Ветхом Завете мы найдём десятки мест, когда являющийся человеку Бог обращается и нему именно так: «Не бойся».
Иисус спит во время бури. Лодка раскачивается под ветром. Но в греческом тексте Евангелия «буря» обозначена словом сейсмос – «землетрясение на воде», если можно было бы так сказать по-русски. «На море начался сейсмос», – говорит евангелист. Это «землетрясение», подобное тому, в котором Господь является Моисею и его соплеменникам в пустыне, на горе Синай (книга Исход, гл. 19). Это «землетрясение» подобно тому, какое было при явлении Бога Илии. Бог говорит пророку: «Выйди и стань на горе пред лицем Господним, и вот, Господь пройдёт, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь, после огня веяние тихого ветра…» (3 Цар 19: 11-12). Если сравним греческую Библию с еврейской, в первой найдём прибавление: «И здесь Господь». Значит, «веяние тихого ветра» – Господь. В этой тишине Иисус являет в Себе полноту Божию.
Конечно, речь здесь не только о плавании через Галилейское море, а о всяком «плавании» по жизни, потому что на мистическом уровне море – это наша жизнь, наш мир, в котором, как нам часто кажется, Иисуса как бы и нет – Он спит – среди наших тревог и волнений. Но стоит только воззвать, и Он здесь, и Он помогает.
Рассказ кончается вопросом: «Кто это, что и ветры и море повинуются Ему?» Вопрос будет многократно повторён в Евангелии от Луки. В главе 7-й, после того как Иисус прощает грешницу, люди восклицают: «Кто это, что и грехи прощает?» И дальше, в главе 9-й, у Ирода возникает тот же вопрос: «Кто же Этот, о Котором я слышу такое?»… В Евангелии от Матфея вплоть до 16-й главы, до исповедания Петра, не отпускает вопрос: кто Он, этот Человек, Который усмирил бурю, Который явил Себя в великой тишине, неожиданно наступившей после бури?… Не случайно мы начали разговор именно с этого чуда – усмирения бури (хотя в Евангелии оно пятое по счёту в числе десяти чудес), ибо оно более всего связывает десять чудес Евангелия от Матфея с ветхозаветным повествованием.
исцеление прокажённого
Первое же чудо из этих десяти – исцеление прокажённого. В Ветхом Завете из всех болезней чаще всего упоминается именно проказа. Именно с ней связано большинство ритуальных запретов, именно это заболевание считалось неизлечимым и опасным для окружающих. Современная наука пришла к выводу, что проказа не столь заразное заболевание, как думали раньше, но люди древнего мира и даже средневековья жили, загипнотизированные страхом заразиться ею.
Прокажённый приходит к Иисусу и произносит фразу – одну и ту же в Евангелиях от Матфея, Марка и Луки, – которая абсолютно точно переведена на русский язык:
«Если хочешь, можешь меня очистить».
Именно так она звучит по-гречески, так её передают три евангелиста.
Эта фраза обычно ставит в тупик комментаторов: почему прокажённый не восклицает, подобно слепому: «Помилуй меня»? Почему он говорит: «Если хочешь, можешь…»? Обычно мы употребляем этот оборот речи, если говорим о чём-то малозначащем – когда, скажем, приятель берёт уже не нужную мне газету и я, видя, что он заинтересовался какой-то статьёй, говорю: «Если хочешь, можешь взять её себе». Фраза, которую произносит прокажённый, нас смущает. Почему «можешь»?… Мы бы на его месте сказали: «Очисти меня, Господи, если у Тебя есть на это силы». Я думаю, что после «если хочешь» можно было бы поставить три вопросительных и три восклицательных знака. То же самое – после слова «можешь». В этом «можешь» – и вопль, и мольба, и вопрос, и отчаяние, и безнадёжность, и прорывающаяся через всё это надежда. А в словах «если хочешь» звучит отголосок молитвы «Отче наш»: «Да будет воля Твоя». Потому что по гречески «хотеть» – фело, глагол с тем же корнем, что и слово «воля», фе'лема. «Если есть на то Твоя воля, то можешь… А вдруг не можешь?! Нет, наверное, всё-таки можешь!…» – это вопль прокажённого. И словно на выдохе: «… меня очистить». Вот что скрыто за этой странной, на первый взгляд, и непонятной фразой.
Три евангелиста, тоже, думаю, не вполне понимая эту фразу, тем не менее передают её дословно. Но, вероятно, в этом заключается одна из удивительных тайн и одно из чудес Евангелия. Непонятное евангелист передаёт предельно точно, не пытаясь, как иногда это делают переводчики, расшифровать, дать истолкования: быть может, тот, кто прочитает, поймёт, если передам точно. Евангелие – не роман, не биография и не богословский трактат. Евангелие есть свидетельство, и задача свидетеля не в том, чтобы рассказать красиво, понятно и убедительно, а в том, чтобы точно всё передать, даже то, что непонятно самому рассказчику.
