Пауль Тиллих - Систематическое богословие. Т. 3
Гуманизм — понятие более широкое, чем человечность. Мы определяли человечность как осуществление личностной жизни именно как личностной жизни и соотнесли ее и со справедливостью, и (в той более широкой перспективе, которая включает все функции духа) с истиной и выразительностью. Гуманизм и объемлет принципы, и соотносит их с актуализацией культурных возможностей человека. Человечность, как и справедливость, — это подчиненное гуманизму понятие. А гуманизм — это обозначение внутренней цели всякой культурной деятельности.
Гуманизм не может критиковаться в качестве рационализма. Он вообще не может критиковаться в той мере, в какой он утверждает, что целью культуры является актуализация возможностей человека как носителя духа. Однако должна быть отвергнута та гуманистическая философия, которая пытается скрыть амбивалентности в идее гуманизма. Амбивалентности гуманизма основаны на том факте, что, в качестве гуманизма, он игнорирует самотрансцендирующую функцию жизни и абсолютизирует ее самосозидающую функцию. Это не означает того, что гуманизм игнорирует «религию». Обычно, хотя не всегда, он подчиняет религию человеческим возможностям и рассматривает ее соответственно — как творение культуры. Но тем самым актуально гуманизм отрицает самотрансцендирование жизни, а вместе с тем — и глубинность религии.
Поскольку гуманизм (и как термин, и как позиция) тесно связан с воспитанием, наиболее явно его амбивалентности высвечиваются при рассмотрении амбивалентности того воспитания, которое применимо как к личностной, так и к общественной сферам. «Воспитывать» [английское educate] - значит выводить [лат. e-ducere] из чего-либо - то есть из состояния «невежества» (rudeness), как на это указывает слово «э-рудиция» (e-rudition). Но ни эти слова, ни современная практика воспитания не отвечают на вопрос: «Куда же оно, воспитание, вводит?». Безапелляционный гуманизм ответил бы: «Оно вводит в актуализацию всех человеческих возможностей». Однако коль скоро неизмеримая дистанция между индивидом и родом делает это невозможным, ответ, с гуманистической
81
точки зрения, должен бы быть таким: «Воспитание вводит в актуализацию тех человеческих возможностей, которые осуществимы в терминах исторической судьбы отдельного индивида». Однако такой ответ фатален для гуманистического идеала в той мере, в какой он претендует быть окончательным ответом как на вопрос о воспитании, так и на вопрос о культуре вообще. Вследствие конечности человека осуществить гуманистический идеал не может никто, поскольку решающие человеческие возможности всегда будут оставаться нереализованными. И даже хуже:
человеческие условия никогда не дают - ни в аристократической, ни в демократической системе - подавляющему большинству людей приобщиться к высшим формам культуры и получить глубокое образование. Внутренне присущая гуманистическому идеалу исключительность не дает ему стать конечной целью человеческой культуры. Именно амбивалентность гуманистического воспитания и обособляет индивидов и группы от масс, и чем более оно их обособляет, тем успешней оно становится. Однако тем самым его успешность и умаляется, поскольку частью воспитания самого по себе является общение человека с человеком в качестве всегда открытой возможности. Если гуманистическое воспитание сводит такого рода открытость до минимума, то тем самым оно само себя разрушает. Следовательно, на вопрос: «Куда же вводит образование?» следует отвечать так, чтобы ответ включал в себя каждого, кто является личностью. Однако сама по себе культура сделать этого не может — именно в силу ам-бивалентностей гуманизма. Только самотрансцендирующий гуманизм может ответить на вопрос о смысле культуры и о цели воспитания.
В добавление следует вспомнить (часть Ш, раздел I Д-2) о той неудаче, на которую обречен гуманистический идеал, когда речь идет об осмыслении человеческой бедственности и экзистенциального отчуждения. Без самотрансцендирования требование гуманистического осуществления становится законом и подпадает под амбивалентности закона. Сам гуманизм ведет к вопросу о той культуре, которая сама себя трансцендирует.
3. Самотрансцендирование жизни и его амбивалентности
а) Свобода и конечность. — Полярность свободы и судьбы (а также ее аналоги в тех сферах бытия, которые предшествуют измерению духа) создает возможность и реальность трансцендирующей себя жизни. Жизнь в той или иной степени свободна от самой себя, от всеобъемлющей привязанности к ее собственной конечности. Жизнь — это устремленность в вертикальном направлении — к предельному и бесконечному бытию. Вертикаль этой устремленности трансцендирует как круговую линию центрированности, так и горизонтальную линию роста. В словах Павла (Рим.8: 19-22) присущая всем творениям жажда освобождения от «покорности суете» и «рабства тлению» описана с глубоко поэтической силой. Эти слова являются классическим выражением самотрансцендирования жизни во всех измерениях. Можно вспомнить и учение Аристотеля о том, что причиной движения всех вещей является их эрос к «неподвижному Перводвигателю».
На вопрос о том, как именно проявляет себя Самотрансцендирование жизни, невозможно ответить в эмпирических терминах так, как это было
82
возможно в случае самоинтеграции и самосозидания. Об этом можно говорить только в таких терминах, которые описывают отражение внутреннего самотрансцендирования вещей в человеческом сознании. Человек — это зеркало, в котором становится осознанным отношение всего конечного к бесконечному. Никакое эмпирическое наблюдение за этим отношением невозможно, поскольку всякое эмпирическое знание отсылает к конечным взаимозависимостям, а не к отношению конечного к бесконечному.
Самотрансцендированию жизни противодействует профанизация жизни — та самая тенденция, которая, как и Самотрансцендирование, может быть описана не эмпирически, а лишь посредством зеркала человеческого сознания. Но профанизация, как и Самотрансцендирование, возникает в человеческом сознании в виде того опыта, который выражался и бывал чрезвычайно действенным во все эпохи человеческой истории. Человек, где бы он ни достигал полноты человечности, являлся свидетелем конфликта между утверждением и отрицанием святости жизни_.И даже в таких идеологиях, как коммунизм, попытка достичь тотальной профанизации жизни влекла за собой то неожиданное следствие, что само по себе профанное воспринимало славу святости. Термин «профан» в своем исконном значении выражает именно то, что мы называем «сопротивляющимся Самотрансцендированию», то есть стояние пред дверьми храма, вне святилища, хотя в обиходном языке «профаном» называют того, кто грубо или кощунственно хулит святое. Отсюда «профанным» стали называть грубый язык вообще. В религиозной терминологии (хотя и не в немецком, и не в романских языках) слово «профанный» было заменено словом «секулярный», производным от saeculum в смысле «мир». Однако оно не выражает противоположность святому столь же четко, как понятие «профанный», и поэтому я хотел бы сохранить это слово ради важной функции выражать сопротивление Самотрансцендированию во всех измерениях жизни.
В общих чертах можно утверждать, что в каждом акте самотрансцендирования жизни присутствует профанизация или, иначе говоря, что жизнь трансцендирует себя амбивалентно. Хотя эта амбивалентность наиболее заметна именно в религиозной сфере, проявляется она во всех измерениях.
б) Самотрансцендирование и профанизация вообще: величие жизни и ее амбивалентности. - Жизнь, трансцендируя себя, в зеркале человеческого сознания являет себя наделенной величием и достоинством. «Величие» может употребляться как количественный термин и в этом смысле может быть измерено. Однако величие жизни в смысле самотрансцендирования качественно. Великое в качественном смысле выявляет ту силу бытия и тот смысл, которые делают его представителем предельного бытия и смысла и придают ему достоинство подобного представительства. Классический пример тому - греческий герой, который представляет собой высшую силу и ценность в той группе, к которой он принадлежит. Благодаря своему величию он приближается к той сфере божественного, в которой осуществление бытия и смысла видится в божественных образах. Но если он преодолевает пределы своей конечности, то он отбрасывается от нее «гневом богов». Величие подразумевает риск и готовность
83
великого принять трагедию на себя. Если, взяв на себя эти трагические последствия, великие гибнут, то это не умаляет ни их величия, ни их достоинства. Только ничтожность, страх подняться над своею конечностью, готовность принять конечное только потому, что оно дано, стремление удержаться в пределах обычного, посредственность существования и его безопасность — только эта ничтожность и находится в радикальном конфликте с величием и достоинством жизни.
