Михаил Тареев - Искушения Господа нашего Иисуса Христа
§ 2.
О безгрешности искушений Иисуса Христа по их исходу: posse et non posse peccare.
42. Выражение ап. Павла кроме греха (χορίς αμαρτίας Евр. IV, 15), ограничивающее подобие искушений Иисуса Христа нашим, означает не только то, что Его искушения были безгрешны по своему происхождению, но и то, что Он всегда и неизменно выходил из искушений победителем. На чем же основывалась эта неизменность победы Христа? Так ли важно понимать эту победу, что она была неизбежна, или же она была счастливою, хотя бы прочно обоснованною, случайностью? Значит ли абсолютная безгрешность Христа то, что Он и не мог согрешить, или же Он достиг победы при возможности падения? Этот вопрос обычно ставят в тесную связь с вопросом о внутренней действительности искушений Христа. Искушение, говорят, возможно только при свободе выбора между добром и злом; победа мыслима только при возможности падения. Посему не предполагается ли такая свобода и такая возможность внутреннею действительностью искушений Иисуса Христа? Но с другой стороны Ему, как воплотившемуся Сыну Божию, как посланному волею Отца Небесного Спасителю міра, надлежало быть необходимо безгрешным: не исключается ли такою неизбежностью победы возможность (греха и) искушения? Так возникает вопрос о posse et non posse peccare по отношению к лицу Иисуса Христа. Что этот вопрос весьма трудный, это видно уже из полного разнообразия его решений. Одни богословы приписывают Иисусу Христу возможность греха, другие отрицают у Него свободу выбора между добром и злом, третьи одновременно усвояют Ему и возможность и невозможность грешить.
Вопрос о posse et non posse peccare у Феодора Мопсуестского, Юлиана и бл. Августина.
43. В древности горячим защитником человеческой свободы Иисуса Христа, как свободы выбора между добром и злом, был Феодор Мопсуестский. Это учение о свободе человеческой воли Христа составляло одно из звеньев в стройной христологии Феодора Мопсуестского, по которой соединение Логоса с человеком Иисусом признавалось постепенным и заслуженным свободною добродетелью человека. Приписывал ли при этом антиохийский учитель собственно возможность падения Иисусу, как требовала бы последовательность, этот пункт остается невыясненным [213]. — В этом отношении более определенно выражался пелагианин Юлиан. Усиленно раскрывая (пелагианское) понятие свободы в применении как к каждому человеку, так и к человечеству Иисуса Христа, он решительно утверждал, что свобода как в каждом человеке предполагает, так и в Христе предполагала возможность греха, что без этой возможности не было бы свободы [214].
Противник Юлиана, бл. Августин соглашался с ним, что невозможность грешить принадлежит одному Богу, qui peccare nec vult posse, nec potest velle, человеку же святость принадлежит не по природе, а по действию, ему свойственна при возможности не грешить возможность греха posse peccare et non peccare [215]. Однако вопреки Юлиану бл. Августин не признавал за Иисусом Христом свободы выбора между этими возможностями. Наряду с природным состоянием воли человеческой он принимал иное, благодатное, предопределенное, состояние её. По действию благодати и предопределения, учит он, для человеческой природы вместе с возможностью не грешить доступна и невозможность грешить (posse non peccare et non posse peccare), подобно как вместе с возможностью бессмертия и невозможность смерти (posse non mori et non posse mori etc.) [216]. Такова свобода святых, спасаемых благодатью Христовою. Такова же была, по мнению бл. Августина, и свобода Христа. При этом он полагал, что предопределение не стесняло свободной воли Христа, что, напротив, Христос был тем свободнее, чем далее была от Него возможность греха [217]. Возможность выбора между добром и злом, по учению бл. Августина, не относится к сущности свободы воли. В доказательство он указывал на свободу Бога. Бог не может грешить, однако кто же осмелится сказать, что Бог не имеет свободной воли? В Боге, Который, не может грешить, высшая свобода воли [218]. Впрочем, человеческая святость Христа отличалась от святости Божией так, что добродетель Христа была Его заслугою. Хотя Христос не имел в Себе похоти и даже Его облагодатствованная природа (сама по себе) не могла иметь склонности ко злу; но Он имел плотские чувства и поэтому Свою природу, как имевшую плотские чувства, мог бы актом чистой воли сделать склонною ко злу; Он мог бы пожелать, чтобы Его природа стала склонною ко злу. И в том, что Он этого не пожелал, бл. Августин указывает Его заслугу [219].
Вопрос о posse et non posse peccare в новейшей богословской литературе
44. Из новейших [220] богословов возможность греха Иисусу Христу усвояют Гесс, Эбрард, Шафф Дорнер [221] и др. Если бы Иисус Христос, пишет Гесс, с самого рождения стоял выше возможности греха, то Он не был бы подобен нам, не был бы истинным человеком. Только чрез свободу человеку можно стать добрым; добрый от природы то же, что треугольный круг. Конечно, пред нашим взором открывается страшная пропасть, если только мы допустим, что Сын Божий согрешил бы один раз, один только раз. Тогда не только наше спасение не совершилось бы, но и во внутренней жизни Св. Троицы произошел бы переворот. Но при всем том, если бы для Мессии наперед исключалась возможность падения в искушениях, в таком случае где же истинное человечество Сына Божия, где Его подобие нам, которых Он называет Своими братьями? Каким образом Он может быть образцом для нас? В чем Его право повелевать нам быть Его последователями? Не уничтожается ли в таком случае существенный смысл принесенной Им за нас жертвы Богу? Только тот, кто действительно может воспротивиться Богу, может действительно и предаться Ему [222].
Подобно Эбрард признает, что Христос мог нарушить послушание воле Отца и чрез то стать неспособным к совершению человеческого спасения [223]. По его мнению, самоопределение Христа к добру всегда совершалось в форме выбора, и для Него каждый момент была реальная возможность греха; только на таком характере свободы Христа основывалась возможность Его искушений [224].
По мнению Дорнера первоначальное соединение божества и человечества, данное в рождении Иисуса Христа, еще заключало в себе возможность разрыва и потому оно не предваряло свободного решения человеческой воли, не действовало на нее принудительно, напротив само совершалось силою нравственной работы, направленной на устранение тех ложных путей, которые были возможны для человеческой воли Христа [225].
Наш русский богослов о. Янышев пишет, что возможность не мнимого, фиктивного, а действительно сознаваемого искушения, предполагает формальную нравственную свободу, как способность столько же ко злу, сколько и к добру, хотя эта формальная свобода в лице Христа была соединена с идеальною божественною свободою [226] и проч.
45. Но не менее сильно другими богословами наших дней отстаивается противоположное воззрение, по которому абсолютная безгрешность Иисуса Христа исключает всякую возможность греха. Это прежде всего воззрение католических богословов, которые возможность греха исключают из понятия свободы и по мнению которых человеческая святость Христа была только обнаружением святости божественной [227].
Но оно разделяется и многими протестантскими богословами, преимущественно так называемыми кенотиками [228]). Так, по словам Гофмана, о возможности греха в применении ко Христу речь может быть только в том смысле, что каждый человек, имея ту природу, которую имел Христос, не иное что мог бы, как грешить. Но воплотившийся Сын Божий не мог отречься от Самого Себя и не мог стать в противоречие Сам с Собою [229].
Франк называет чудовищною и богохульною самую мысль о возможности отпадения Сына Божия от Самого Себя [230].
Гор мысль о возможности греха для Христа называет абстрактным воззрением: в прекрасных, полных глубокого чувства и живой правды, словах он показывает коренное несоответствие этой мысли евангельским свидетельствам о жизни Иисуса Христа [231]. Христос был безгрешен. Правда, Он подвергался искушениям — действительным искушениям, но их победил. — и победил не потому, чтобы не имел истинно человеческой способности чувствовать их силу, но потому, что эта способность управлялась Его волею, неизменно следовавшею водительству Святого Духа. Об отношении безгрешности к свободе Гор пишет, что безгрешность не только не противоречит нравственной свободе, но в ней именно и только в ней истинная свобода. Нравственная свобода состоит не в индифферентной способности выбора между добром и злом, но в неизменном господстве воли, в исполнении разумного закона нашей жизни. Христос не мог согрешить, потому что грех есть возмущение против Бога: Он Мог бы оказать непослушание воле Божией, если бы захотел, но 'было невозможно, чтобы Он этого пожелал [232].
