Александр Мень - Дионис, Логос, Судьба
Мнимый жрец не выдвигает перед царем аргументов в пользу дионисизма, он лишь обещает ему показать мощь бога стихии: ведь в Дионисе явлена сила Природы, которая не может не увлечь в свой водоворот.
Но Пенфей не желает ничего слышать; к ужасу менад, он приказывает связать жреца (самого Диониса!). Жалкие попытки: цепи распадаются, а бог продолжает увещевать и манить царя. Женщины же, одержимые вакханической страстью, лишь ждут сигнала своего владыки, чтобы начать исступленный танец.
"Ведь это бред - безумие сплошное!" - протестует Пенфей. "Безумие? Пусть! В нем слава Диониса",- отвечают ему. Вместо логики и недоверчивой рассудительности царю предлагают священное безумие стихий, опьянение вином, запахом земли и плясками:
Сладки дары Диониса:
В хороводы вакханок вплетать,
Да под музыку флейты смеяться,
Да из сердца гнать думы, когда
Подают за трапезой богов
Виноградную влагу (4).
Между тем Пенфей вовсе не намерен "из сердца гнать думы", он размышляет, колеблется. Старики уговаривают его бросить бесполезное сопротивление. Дионис все равно победит:
Да, перед богом тщетно нам мудрить.
Предания отцов, как время, стары.
И где те речи, что низвергнут их,
Хотя бы в высях разума витал ты? (5)
С такими словами, вероятно, не раз обращались к самому Еврипиду. В драме они звучат с какой-то безнадежной покорностью. Смешны старики, нацепившие на себя венки и шкуры, но они повинуются: можно ли гневить бессмертного! Человек - мошка. Велел ему Дионис плясать - другого ничего не остается - он будет плясать.
С гор приходит пастух и рассказывает о том, что вакханки все сметают на пути. "О, господин,- говорит он Пенфею,- кто бы ни был этот бог, но он велик".
Однако для Пенфея, это еще не доказательство, ему противно превозношение внешней силы. Что из того, что одержимые ведьмы могут творить удивительные вещи? Разве этого достаточно, чтобы признать их бога? "Стыд на всю Элладу!" - в гневе восклицает он.
И, странное дело, Дионис не находит слов в оправдание своему культу. Ведь разум - не его область; он может лишь дать Пенфею совет: смирись! Но царь уже оставил колебания: он снаряжает воинов для похода в горы.
Тогда Дионис коварно расставляет сети, спрашивая, не лучше ли сначала Пенфею одному пойти в разведку: "Хотел бы ты их видеть там в дубраве?" Быть может, прежде чем разгонять вакханок, Пенфею захочется тайно поглядеть за ними? Соблазн велик:
Пенфей. Да! Груду золота бы дал я!
Дионис. Опомнись, что за странное желанье?
Пенфей. Нет, нет! На пьяных и смотреть противно.
Дионис. Противно, да? И все ж хотел бы видеть?
Пенфей. Ну да. Но молча, затаясь под елью (6).
Ловушка захлопнулась, царь пойман. Дионис спешит переодеть его в женский наряд, и они отправляются в путь. Хор провожает их мрачными словами:
Медленным, твердым шагом
Божья сила к нам движется.
Дерзких она карает...
Кто отвергает безумно
Жертвы богам и моленья,
За нечестивцем издали
Зорко следят бессмертные.
Казнь приближается тихо к ним
С каждым мгновеньем.
И кончает решительно, как бы в назидание всем сомневающимся:
Веры не надо нам
Лучше отцовской (7).
Но вот Пенфей и Дионис в лесу. Там царя ожидает страшный конец: его обезумевшая мать Агава принимает сына за льва и ведет против него всю стаю менад. Они разрывают на куски тело Пенфея, и мать с торжеством несет во дворец его окровавленную голову. И только там, встретив своего отца, Агава приходит в себя и понимает, что сделала. Но ее отчаянные крики напрасны. "К богу вы идете слишком поздно",- холодно говорит ей Дионис. "Я, бог, терпел от смертных поношенье".
Теперь Вакх отомщен, скептик нашел конец самый омерзительно жуткий, какой только может измыслить воображение. Пусть все знают отныне силу Диониса.
Но победил ли бог в действительности? Ведь он не сумел завладеть сердцем Пенфея, не мог убедить его и поэтому уничтожил при помощи коварства. В духовном смысле здесь проявляется не сила, а бессилие. Что противопоставил Дионис сомнениям Пенфея? Одну лишь мощь и месть. Языческий бог презирает человека, требуя от него в первую очередь рабской покорности.
Трагедия Пенфея - это в значительной степени трагедия самого Еврипида. Измученный блужданиями в рассудочных пустынях, он искал веры, подобно Пенфею, тянулся к тайнам природной мистики, подобно Пенфею, колебался и противился и в итоге, как показывает конец "Вакханок", отверг Диониса.
Бог стихий - не его бог; пусть он силен и может растоптать своего противника, но это самое большее, на что он способен.
Как и его великие собратья Эсхил и Софокл, Еврипид нуждался в Боге, который был бы не только Силой, но прежде всего Добром и Истиной.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава двенадцатая
ВО ВЛАСТИ СОМНЕНИЙ. ЕВРИПИД
1. Еврипид. Геракл, 424. Трагедии Еврипида цитируются по переводам И. Анненского.
2. Там же, 1609 сл.
3. На склоне лет Еврипид жил в Македонии, в то время еще дикой лесистой стране. Там им были написаны "Вакханки".
4. Еврипид. Вакханки, 378.
5. Там же, 200.
6. Там же, 810.
7. Там же, 882.
Глава тринадцатая
МЕХАНИЧЕСКАЯ ВСЕЛЕННАЯ. ДЕМОКРИТ
Бывает нечто, о чем говорят:
"Смотри, вот это новое";
но это было уже в веках,
бывших прежде нас.
Экклезиаст
Абдеры во Фракии, ок. 420 г.
Нападая на вульгарные верования масс или строя "научные" космогонии, поэты и натурфилософы в одном пункте оставались верны языческой традиции: они не решались посягнуть на веру в незыблемость и завершенность мирового строя. Каким бы ни представлялся им космос - текучим или статичным,- они исходили из того, что он никогда не будет иным; тем самым просвещенные умы Эллады сохраняли старый фундамент натуралистического магизма. Вселенная со всем, что в ней содержится, представлялась им чем-то вроде заколдованного замка, выхода из которого нет. А внутренний режим этой темницы не может измениться слишком сильно; человек в ней целиком зависит от ее порядка Судьбы и надзирателей - богов.
Неудивительно поэтому, что именно в Греции, где это воззрение выразилось наиболее ярко, было столь сильно трагическое мирочувствие, определившее дух античной драмы. Даже философы, прозревавшие идеи Логоса и космического Разума, то и дело говорили о бездушной Ананке - Необходимости, которая являлась не чем иным, как одной из модификаций Рока. Причина этой зависимости мысли от древнего фатализма заключалась в том, что для греков отправной точкой духовных исканий была Природа. В ней хотели найти все: и первичную реальность, и божественные силы, и нормативы морали.
Наиболее законченную форму это преклонение перед Природой получило в материализме, который, полностью отказавшись от идеи духовного начала, попытался объяснить бытие только через движение вещества.
Хотя предмет нашего повествования - религиозная мысль Греции, мы не можем обойти это учение, ибо, как станет ясно в дальнейшем, оно занимает определенное место в истории натуралистических верований.
x x x
По преданию, основоположником материализма считается уроженец Милета Левкипп, но о нем почти ничего не известно (1). Разработка же этой доктрины принадлежит ученику Левкиппа - Демокриту (ок. 460-370), происходившему из фракийского города Абдеры (2). Подобно другим греческим философам, Демокрит много путешествовал. Диоген Лаэртский говорит, что он был "учеником каких-то магов и халдеев", а другой античный писатель уверяет, что Демокрит побывал у персов, индийцев и египтян, учась у них мудрости. Ездил философ и в Афины: по некоторым сведениям, он жил там инкогнито, чуждаясь славы, но иные утверждают, что он тщетно пытался завязать контакты с Анаксагором, который, однако, не пожелал иметь с ним дела.
Демокрит был, несомненно, одним из крупнейших ученых своего времени и плодовитым автором. В своих книгах, число которых доходило до семидесяти, он трактовал о физике, математике, анатомии, психологии, астрономии, богословии и этике (3). Его попытка дать целостную картину мира была, вероятно, наиболее значительной до Аристотеля. Характерно, что главное его произведение так и называлось: "Диакосмос" - "Мировое устройство".
Странствуя в чужих краях, изучая растения и животных, вскрывая трупы, Демокрит повсюду стремился найти чисто естественные причины явлений. Привычка натуралиста все проверять, взвешивать и расчленять вела к преувеличению роли материальных компонентов мироздания. И до него натурфилософия придавала "вещественному" универсальный характер: даже Анаксагоров Нус изображался своего рода "вещью". У Левкиппа Демокрит заимствовал атомизм - теорию корпускулярного строения материи, которая явилась одной из замечательных научных догадок древности. Китайцы говорили о частицах "ци", образующих мировое вещество; финикийцы - частые гости в Абдерах - были знакомы с понятием о таких частицах и приписывали эту теорию своему земляку Мосху Сидонскому. Мы уже говорили и о "семенах", или "гомеомериях", Анаксагора. Таким образом, идея прерывности материи во времена Левкиппа носилась в воздухе, Демокрит придал ей более стройную форму.
