Митрополит Макарий - История Русской Церкви в период постепенного перехода ее к самостоятельности (1240-1589). Отдел второй: 1448-1589
Взысканный милостию государя и пользуясь его неизменным благоволением, митрополит Даниил, естественно, должен был платить государю взаимною совершенною преданностию и старался во всем угождать ему, хотя иногда, быть может, и более надлежащего. По крайней мере, известны два такого рода случая. В 1523 г. позван был в Москву, и уже не в первый раз, внук известного князя Димитрия Шемяки северский князь Василий Шемячич по подозрению его в тайных сношениях с Литвою. Великий князь и митрополит наперед выслали ему свои «опасные» грамоты с удостоверением его в личной безопасности. И когда он прибыл в Москву, то принят был с честию; но чрез несколько дней его схватили как уличенного в измене и заключили в темницу. Некоторые не верили этой измене и осуждали великого князя и митрополита за неправду. Боярин Беклемишев-Берсень, находившийся под опалою князя, сказал однажды в домашней беседе, будто Даниил выражал радость, что Бог избавил государя от «запазушного» врага Шемячича, а «то митрополит позабыл, что сам писал к Шемячичу грамоту, и приложил к ней свою руку и печать, и взял его на образ Пречистой и чудотворцев да на свою душу», хотя впоследствии Берсень отказался от этих своих слов. Другие, напротив, говорили, что Шемячич точно был виноват, что уликою ему послужило его собственное письмо, которое он послал было к польскому королю чрез киевского воеводу, а воевода доставил прямо Василию Ивановичу. Это последнее известие нам кажется более вероятным. Шемячич и прежде два раза (в 1511 и 1517 гг.) был вызываем в Москву по бывшим на него доносам о сношениях его с польским королем, но каждый раз оправдывался пред государем и с честию был отпускаем в свой удел. Теперь же, верно, не мог оправдаться и обличен был неопровержимою уликою. А если бы Василий Иванович хотел только погубить Шемячича, даже безвинно, чтобы воспользоваться его уделом, то, конечно, в состоянии был бы сделать это и в оба первые раза. И следовательно, обвинения, взводимые на митрополита Даниила по делу князя Шемячича, может быть, несправедливы.
Другой случай гораздо важнее. Прошло уже около двадцати лет, как Василий Иоаннович вступил в брак (4 сентября 1505 г.) с дочерью князя Юрия Константиновича Сабурова Соломониею, но не имел от нее детей. Такое неплодство жены сильно огорчало государя, тем более что он желал оставить по себе наследником на престоле своего сына. Однажды Василий открыл свою скорбь пред боярами и начал с плачем говорить им: «Кому по мне царствовать на Русской земле и во всех городах моих и пределах? Братиям отдать? Но они и своих уделов управить не умеют». Бояре отвечали: «Неплодную смоковницу посекают и извергают из виноградника», намекая на необходимость развода. Бояре, конечно, знали слабость государевых братьев, могли страшиться за будущность отечества и в видах государственной пользы могли дать такой совет. Но не боярам предлежало решить этот вопрос, а власти церковной. Сохранилось предание, будто великий князь по совету митрополита Даниила посылал грамоту ко всем четырем патриархам Востока и просил у них разрешения развестися с неплодною женою и вступить в новый брак и будто патриархи все отвечали князю решительным отказом. Дело весьма возможное, хотя самое сказание мало возбуждает к себе доверия. Да и в России, если верить Курбскому, нашлись люди, которые смело объясняли Василию Ивановичу всю противозаконность его намерения. Но Даниил, глава Русской Церкви, вопреки ясному учению Евангелия и церковных правил дозволил государю развод с его женою за одно только ее неплодство. И несчастная Соломония, по одним известиям, добровольно, а по другим – вследствие крайнего насилия, пострижена в черницы под именем Софии 28 ноября 1525 г. и потом отпущена в суздальский Покровский монастырь. Этого мало: не прошло двух месяцев после незаконного развода, как митрополит, опять вопреки церковным правилам, благословил Василия вступить в новый брак с княжною Еленою Глинскою, и даже сам 21 января 1526 г. обвенчал их. Быть не может, чтобы Даниил не понимал своей вины, но он мог успокаивать себя мыслию, что берет на душу грех из любви к отечеству, ради государственной пользы, или мог извинять себя тем, что действует поневоле, уступая силе и власти. У него недостало мужества отказать государю и чрез то подвергнуться его гневу и, может быть, лишиться сана и даже жизни. Но многие ли способны к такому героизму? Вспомним, как в последующее время наши святители находились вынужденными уступать слову Грозного царя, требовавшего себе разрешения на незаконные браки. Достойно замечания, что Даниил счел нужным как бы объясниться со своею духовною паствою по этому случаю и написал целых три Слова, в которых доказывал на основании церковных правил, что ни развод, ни второй брак после развода не позволительны и что уступка против церковного закона по государственным нуждам не может служить примером для частных лиц.
У нас существует мнение, что дело о разводе и втором браке великого князя Василия Ивановича имело влияние на судьбу Максима Грека и князя-старца Вассиана Косого и было первою причиною их несчастий. Мнение это основывается, сколько известно, на словах Курбского, Паисия, старца Ферапонтова монастыря, и одного хронографа, но не заслуживает полной веры. Курбский свидетельствует, что в числе многих, возбранявших великому князю развод и второй брак, действительно находился Вассиан и что Василий Иванович не только их не послушал, но велел невинного Вассиана схватить, сослать в Иосифов монастырь и уморить скорою смертию, равно и «других св. мужей овых заточил на смерть, от нихже един Максим философ, а других погубити повелел». Паисий также говорит о гневе великого князя на Вассиана и ссылке его в Иосифов монастырь. Наконец, в хронографе сказано, что великий князь прогневался на Максима и прочих за их обличения против развода, которого он желал, и что потому старец Вассиан сослан в Иосифов монастырь, а Максим – в Тверь. Но сохранился самый подлинник одной грамоты Василия Ивановича, которую он дал 14 сентября 1526 г., следовательно уже после своего развода и второго брака, Ниловой Сорской пустыне, по ходатайству старца-князя Вассиана, и грамоты важной – о неподсудимости пустыни власти епархиального архиерея. Что же это значит? Значит, что старец Вассиан не только не был удален или сослан куда-либо, но продолжал оставаться в силе у государя. А отсюда следует одно из двух: или Вассиан вовсе не делал возражений против развода и второго брака государева, или если и делал, то государь за эти возражения не прогневался на него, по крайней мере настолько, чтобы лишить его своего благоволения. Странно было бы, если бы за то же самое государь мог прогневаться только на Максима Грека и в такой степени, что решился преследовать его из мести. С другой стороны, известно, что и старец Вассиан и Максим Грек действительно были сосланы: первый – в Иосифов монастырь, а последний – в Тверь, но уже в 1531 г. и вовсе, как увидим, не за сопротивление разводу и второму браку Василия Ивановича. Нет, были другие причины и обстоятельства, по которым изменилась судьба Максима Грека и старца Вассиана.
Главный труд, за который принялся Максим после перевода толковой Псалтири, состоял в пересмотре и исправлении наших церковных книг. В списках этих книг он встретил множество ошибок, нередко грубых, а иногда и еретических, и имел неосторожность оглашать их, да и не мог утаить. Между русскими явился ропот; стали говорить, что Максим «прилагает досаду» воссиявшим в нашей земле чудотворцам, которые именно «сицевыми священными книгами благоугодиша Богу», т. е. по ним спаслись. Сверх того, Максим, приступая к пересмотру наших книг, еще не знал достаточно русского языка, а пользовался пособием переводчиков, вследствие чего при исправлениях и сам легко мог допустить невольные погрешности и не мог предотвратить ошибок или описок со стороны своих сотрудников. Такие погрешности действительно оказались, даже значительные, и неизбежно поднялся новый говор: Максим не исправляет, а портит наши священные книги, сеет еретичество. Обвинение слишком важное, особенно при тогдашней степени просвещения в нашем духовенстве и во всех мирянах. Князь-инок Вассиан один превозносил Максима и говорил: «Здешние книги все лживы, а здешние правила – кривила, а не правила; до Максима мы по тем книгам Бога хулили, а не славили, ныне же мы познали Бога Максимом и его учением». Подобные отзывы и из уст известного защитника еретиков-жидовствующих и врага православного духовенства могли только еще более возбуждать русских против Максима. Кроме исправления богослужебных книг, Максим занимался переводами других книг и писал много своих сочинений, хотя необширных.
В некоторых из них он позволил себе резко нападать на современные недостатки и пороки в народе, в вельможах, в духовенстве. Еще более неосторожности было в том, что он усвоил себе мысль старца Вассиана Косого о неприличии монастырям и святителям владеть недвижимыми имуществами и для распространения ее написал несколько статей; этим он шел не только против Собора, недавно решившего вопрос совсем иначе, не только против иноков, святителей, митрополита, но и против великого князя, который продолжал наделять монастыри новыми владениями и новыми жалованными грамотами. Митрополит Даниил сначала был, кажется, в добрых отношениях к Максиму, приводил в своих Словах места из толковой Псалтири, переведенной Максимом; а последний окончил в 1524 г. перевод Бесед святого Иоанна Златоустого на Евангелия Матфея и Иоанна «благословением, радением и тщанием Даниила митрополита». Но когда Даниил предложил Максиму перевесть «Историю» блаженного Феодорита и повторял это предложение три раза, Максим не послушался под тем предлогом, что в «Истории» помещены и письма некоторых еретиков, которые могут быть опасны для «простоты». Даниил глубоко оскорбился этим троекратным непослушанием. Самая же важная неосторожность Максима состояла в том, что он позволял себе действия, которые могли восстановить против него непосредственно великого князя: например, принимал у себя бояр, находившихся под опалою государя и беседовал с ними наедине; имел сношения с турецким послом, находившимся тогда в Москве и враждебным России. За такие-то действия прежде всего и пришлось Максиму поплатиться.
