Джидду Кришнамурти - Комментарии к жизни. Книга третья
Физиолог, аналитик и военный медик, был пухлым, с большой головой и серьезными глазами. Он пришел, как он сказал, чтобы обсудить несколько моментов, однако, не будет использовать терминологию психологии и анализа, но будет придерживаться слов, с которыми мы оба были знакомы. Изучив известных психологов и побывав у одного из их, он познакомился с ограниченными возможностями современной психологии, также как и ее терапевтической ценностью. Как объяснил он, она не всегда имела успех, но у нее были большие возможности в руках нужных людей. Конечно, было множество шарлатанов, но этого следовало ожидать. Он также изучал, восточный образ мысли и восточное идеальное сознание.
«Когда впервые подсознательное было обнаружено и описано здесь, на Западе, ни один университет не нашел для него места, и ни одно издательство не решилось выпустить книгу. Но теперь, конечно, после нескольких десятилетий, это слово у всех на устах. Нам нравится думать, что мы первооткрыватели всего, и что Восток является джунглями мистицизма и уловок, но факт — то, что Восток совершил исследование сознания много столетий назад, но только они использовали иные символы, с более обширными значениями. Я говорю это только для того, что показать, что я стремлюсь изучать и не имею обычной предвзятости в этом вопросе. Мы, специалисты в области психологии, действительно помогаем не умеющим приспособиться возвращаться к обществу, и это, кажется, наша главная забота. Но так или иначе лично я не удовлетворен этим, что приводит меня к одному из пунктов, которые я хочу обсудить. Неужели это все, что мы, психологи, можем сделать? Мы не можем делать больше, чем просто помогать неприспособленным индивидуумам возвращаться в общество?»
Действительно ли общество здорово, и индивидуум должен возвратиться в него? Разве не само общество помогло сделать индивида нездоровым? Конечно, нездоровое должно быть здоровым, что само собой разумеется, но почему индивидуум должен приспосабливаться к нездоровому обществу? Если он здоров, то не станет его частью. Без того, чтобы сначала поставить под вопрос здоровье общества, что проку помогать не приспособленным к жизни людям соответствовать обществу?
«Я не думаю, что общество здорово. Оно состоит и управляется надломленными людьми, ищущими власти, суеверными личностями. Это всегда в состоянии потрясения. В течение прошлой войны я помогал в работе, пытаясь привести в порядок негодных в армии, которые не могли приспособиться к ужасу поля битвы. Они были, вероятно, правы, но шла война, и ее надо было выиграть. Некоторые из тех, кто сражался и выжил, все еще нуждаются в психиатрической помощи, и вернуть их обратно в общество будет настоящей трудностью».
Помогать индивидууму вписываться в общество, которое вечно воюет с самим собой — вот это все, что психологи и психоаналитики, как предполагается, делают? Неужели индивидуума будут лечить только для того, чтобы убивать или быть убитым? Если вас не убивают или не сводят с ума, то должны ли вы вписываться в структуру ненависти, зависти, амбиций и суеверия, которая может быть очень научной.
«Я допускаю, что общество не такое, каким оно должно быть, но что вы можете сделать? Вы не можете выйти из общества, вам приходится работать и зарабатывать на жизнь, страдать и умирать в нем. Вы не можете стать отшельником или одним из тех людей, которые уходят и думают только о собственном спасении. Мы должны спасти общество невзирая ни на что».
Общество — это отношения человека с человеком. Его структура основана на его принуждениях, амбициях, ненависти, тщеславии, зависти, на всеобщей сложности его побуждения доминировать и следовать. Если индивидуум не покончит с этой развращающей структурой, какая фундаментальная ценность может быть в помощи врача? Его только снова испортят.
«Обязанность врача в том, чтобы лечить. Мы не реформаторы общества, эта сфера принадлежит социологам».
Жизнь одна, она не поделена на сферы. Мы должны быть обеспокоены всем человеком полностью: его работой, любовью, поведением, здоровьем, смертью и его Богом, также как атомной бомбой. Именно это дробление человека делает его больным.
«Некоторые из нас понимают это, сэр, но что мы можем сделать? Сами мы не цельные люди с целостным взглядом на жизнь, обобщенным напором и целью. Мы излечиваем одну часть, в то время как остальные распадаются. Мы должны понять, что глубинная гниль уничтожает целое. Что же делать? Что является моей обязанностью как врача?»
Естественно, лечить. Но не является ли также ответственностью врача лечить общество в целом? Не может произойти никакого преобразования общества, может произойти только революция вне образца общества.
«Но я возвращаюсь к моей исходной точке: что может сделать каждый индивидуум?»
Вырваться из общества, конечно. Будьте свободны не просто от внешних вещей, а от зависти, амбиции, поклонения успеху и так далее.
«Такая свобода дала бы больше времени для изучения, и, конечно же, будет больше спокойствия. Но не приведет ли это к довольно поверхностному, бесполезному существованию?»
Напротив, свобода от зависти и страха принесла бы индивидууму состояние объединения, разве не так? Это положило бы конец различным формам бегства, которые неизбежно вызывают смятение и внутреннее противоречие, и жизнь имела бы более глубокое и более широкое значение.
«Разве некоторые формы бегства не выгодны для ограниченного интеллекта? Религия — это роскошное бегство для многих людей, она придает значение, пусть даже иллюзорное, так или иначе их серому существованию».
Так же кино, любовные романы и некоторые наркотики, и вы бы стали поощрять такие формы бегства? Интеллектуалы также имеют свои формы бегства, явные или утонченные, и почти каждый человек имеет слабые места, и когда такие люди находятся у власти, они порождают больше обмана и нищеты. Религия — это не вопрос догм и верований c ритуалами и суевериями, это не культивирование персонального спасения, что является эгоцентричной деятельностью. Религия — это полный путь жизни, это понимание истины, которая не является проектированием ума.
«Вы просите слишком много от среднестатистического человека, который хочет развлечений, бегств, лично его удовлетворяющей религии и кого-нибудь, за кем можно следовать или кого можно ненавидеть. То, на что вы намекаете, требует иного образования, иного мирового общества, и ни наши политические деятели, и среднестатистические педагоги не способны на более обширное видение. Я предполагаю, что человеку необходимо пройти длинную, темную ночь страдания и боли, прежде, чем он появится на свет как объединенный, интеллектуальный человек. В настоящий момент это не моя забота. Моя забота в индивидуальных человеческих несчастьях, для кого я могу и действительно делаю многое. Но это, кажется, так немного в этом море страдания. Как вы говорите, я буду должен вызвать то состояние объединения в самом себе, а это весьма трудное дело.
Есть и другое, что имеет личный характер, о чем бы я хотел поговорить с вами, если можно. Вы ранее сказали кое-что о ненависти. Я осознаю, что я завистлив. И хотя я позволяю, чтобы меня время от времени исследовали, поскольку большинство из нас, психоаналитиков, так делает, и мне было не избежать этого. Я почти стыжусь признавать это, но зависть есть во мне, от мелкой ревности до ее более сложных форм, и я, кажется, не способен избавиться от нее».
Действительно ли ум способен быть свободным от зависти, не в небольших количествах, а полностью? Если нет полной свободы от нее, прямо через целое ваше бытие, зависть продолжает повторять себя в различных формах, в разные времена.
«Да, я это понимаю. Зависть должна быть полностью устранена из ума, как злокачественная опухоль должна быть полностью удалена, иначе она снова будет расти. Но как?»
«Как» — это другая форма зависти, не так ли? Когда кто-то просит метод, он хочет избавиться от зависти для того, чтобы быть кем-то еще, и зависть все еще работает.
«Это был естественный вопрос, но я вижу то, что вы подразумеваете. Этот аспект вопроса никогда прежде не приходил мне в голову».
Мы всегда, кажется, попадаем в эту западню, и навсегда после того, как мы поймались в нее. Мы всегда пытаемся освободиться от зависти. Попытка быть свободным порождает метод, и поэтому ум никогда не свободен ни от зависти, и от метода. Исследование возможности полной свободы от зависти — это одно, а поиск метода помочь себе быть свободным — это другое. Ища метод, вы неизменно находите его, неважно, простой ли он или сложный. Тогда все исследование возможности полной свободы прекращается, и вы увязли в методе, практике, дисциплине. Таким образом, зависть продолжается и тонко поддерживается.
«Да, как вы это заметили, я понимаю, что это совершенно верно. В действительности вы спрашиваете меня, по-настоящему ли я заинтересован в полной свободе от зависти. Знаете, сэр, я обнаружил, что зависть стимулирует время от времени, в ней есть некоторое удовольствие. Хочу ли я быть свободным полностью от всей зависти, от удовольствия и болезненного беспокойства из-за нее? Я признаю, что никогда прежде не задавал себе этот вопрос, и при этом меня не спрашивали об этом другие. Моя первая реакция такая: я не знаю, хочу ли я или нет. Возможно, что то, что мне действительно хотелось бы, — это удержать стимулирующую часть зависти и избавиться от остального. Но, очевидно, невозможно сохранить только желаемые ее части, и нужно принять все содержимое зависти или освободиться от нее полностью. Я начинаю понимать значение вашего вопроса. Побуждение быть свободным от зависти есть во мне, и все же я хочу удержаться за некоторые части ее. Мы, люди, конечно, иррациональны и противоречивы! Это потребует дальнейшего анализа, сэр, и надеюсь, что вы будете иметь терпение дойти до его конца. Вижу, что к этому примешивается и страх. Если бы мной не двигала зависть, которая прикрыта профессиональными словами и требованиями, должно быть было бы понижение. Я мог бы не быть настолько успешным, выдающимся и так материально обеспеченным. Есть едва уловимый страх потери всего этого, страх ненадежности и другие опасения, в которые не стоит сейчас вдаваться. Этот основной страх, конечно, гораздо сильнее, чем побуждение быть свободным даже от неприятных аспектов зависти, не говоря уже о том, чтобы быть полностью свободным от нее. Я теперь вижу, насколько запутана эта проблема, и я совсем не уверен, что хочу быть свободным от зависти».
