Виктор (Мамонтов) - Таинство детства БЕСЕДЫ С АРХИМАНДРИТОМ ВИКТОРОМ (МАМОНТОВЫМ)
А бросить все ради пения.… Это учение так и осталось незавершенным. Я не жалею, значит, так и должно быть.
И.Г. Вы были живым ребенком, шаловливым или тихим?
О.В. Я был разным, в зависимости от среды — как все, любил и играть, и шалить…
И.Г. Много у Вас друзей было, или Вы предпочитали одиночество?
О.В. Нет, друзья были. Я был общительный. Но любил и побыть наедине.
И.Г. Какие были самые любимые книжки, авторы в детском возрасте?
О.В. Очень мы любили Пушкина, Лермонтова. Потом были рассказы Чехова. «Мир сказок», где были самые разнообразные сказки. Много знали наизусть стихов. Моя сестра Раиса, допустим, читала все «Бородино» Лермонтова, когда была маленькой. Ее ставили на стул, когда хотели, чтобы все слышали…
Так что поэзию любили. Это благодаря старшим сестрам, которые учились и читали стихи вслух, даже не специально для нас, а для себя. Но нам это очень нравилось, и мы все запоминали.
И.Г. Все смогли закончить школу?
О.В. Да, все получили специальность. Высшее образование не все получили, но никто не остался неграмотным. Раиса закончила историко–архивный институт в Москве, единственный в мире. Она потом работала директором архива.
И.Г. Это Великий подвиг Вашей мамы — дать всем детям образование. В те времена это было невероятно трудным и очень редким событием.
О.В. Да, если бы этого не было, то сестра не смогла потом в более зрелый период жизни поступить в институт.
И.Г. Батюшка, Вам было легко учиться в школе, или были какие–то проблемы?
О.В. Нет, учиться было легко. Конечно, таких педагогов, какие были в столице, было мало. Но встречались и очень талантливые педагоги, особенно в начальной школе, которая очень много дала для моего развития.
В средней школе была очень талантливый педагог, естественник. Она дала мне такой пример, как можно в советских условиях, в советской школе, создать настоящую семью. Она не была авторитарным человеком, для нее мы все были друзья. Это не было каким–то заигрыванием. Я помню, когда она появилась, кабинет физики в нашей школе был очень жалкий, там не было никаких полок, вообще ничего не было. Потом все появилось. Не потому, что было закуплено в магазине учебных пособий, а она сама смогла из ничего сделать. Она показывала всем, как это можно сделать. Мы все были очень увлечены ее предметом.
Потом начались лабораторные работы, которые она сама придумывала. Она была очень образованным человеком, в том числе — литературно. Кто не горит, тот коптит. Она сама, своей жизнью показывала, что она служит. У некоторых учителей была работа, а у нее — служение. Я видел человека, который служит. К тому же она была очень милосердным человеком, нас подкармливала всегда. Какую пищу давала? Конечно, то, что мы не могли сами купить. Как только начиналась лабораторная работа, она отлучалась. Оказывается, она шла в школьный буфет и там покупала конфеты шоколадные — купит на 30 человек. Нам — это было и в утешение, и в награду. Это стоило больших денег. Никто так не делал. Потом она помогла некоторым ученикам из нашего класса поступить в Питере в институт. Близкие ей люди их там пригрели, потому что негде было остановиться. Такой она была…
М.Г. Вы под ее влиянием решили стать учителем, или это родилось еще раньше?
О.В. Я думаю, что, да, хотя она была не литератор. Но она хорошо знала и литературу, поэтому я нашел образец литератора не в образе того, кто получил эту профессию, а вот именно в ней. Потому что она была очень творческим человеком. Учила преодолевать скуку советской жизни тем, что начинала что–то делать с себя, и всем такое творческое отношение передавала.
И.Г. А как ее имя, батюшка?
О.В. Ирина Яковлевна Ланина. Может быть, она еще жива…
Она была еврейкой по национальности, и некоторые подсмеивались над ней, был этот комплекс бытового антисемитизма. Но она сумела подняться и ответить на понижение нравственного, духовного уровня его повышением. От нее можно было научиться именно такому поведению. Она умела жить при любых обстоятельствах жизни. Она была человек больших знаний и культуры, но когда она как бы вышла из привычной питерской культурной среды и попала в среду некультурную (в России Сахалин был местом ссылки), то победила своим незлобием, великодушием.
И.Г. Батюшка, Вы помните, как впервые в жизни Вы почувствовали присутствие Христа в Вашей жизни?
О.В. Я почувствовал призыв. Это было присутствие Бога, Духа Святого. Тогда я понял, что это не зависит от меня. Я даже не был крещен. Но призыв был очень сильный. Это дало такое равновесие, что мне казалось, что все уже совершилось. И, когда мы встретились с Анастасией Ивановной Цветаевой, она думала, что я уже крещен. Это Господь взял за руку. Потом я тянулся к Нему.
Знакомство ребенка со смертью и Воскресением
И.Г. Для малышей смерть невместима. Я знал детей, которые были напуганы рассказами о смерти, и потом этот страх оставался надолго, если не навсегда. Таких людей я встречал и среди взрослых, даже проходящих оглашение. Они говорили, как трудно им просто подойти к храму. Потом, ближе к концу оглашения, вспоминали, что в детстве им говорили про смерть, неосторожно связывая ее с храмом, потому что «храм — место, где покойники». И люди десятилетиями боялись войти в храм.
Как маленьких детей готовить к знакомству со смертью и с воскресением?
О.В. Мне очень понравилось, как этот вопрос решал митрополит Антоний в беседах «Жизнь, болезнь, смерть». Там он описывает ситуацию, когда родители не хотели допустить внуков к их любимой умершей бабушке. Они боялись, что это испугает и травмирует детей. Владыка много говорил с родителями, пока не убедил их привести детей к ней, пообещав взять на себя ответственность «за все последствия». Все обернулось радостью, потому что дети увидели на лице бабушки неземной покой, ощутили необычную тишину у гроба. И дети вышли оттуда другими. Шли запуганные, с недоверием, страхом, а в тот момент, когда они соприкоснулись с этой тайной, случилось удивительное. Поэтому нельзя идти по пути запрета.
Мир сейчас, конечно, хочет удовольствия, приятной жизни, люди восклицают: «Какая приятная обстановка! Какие приятные встречи!» А смерть — это неприятно. Поэтому возникает реакция: долой! Люди думают, что они уводят детей от чего–то страшного, а на самом деле они уводят их от жизни. Смерть надо увидеть и понять, что она не исчезает, она присутствует.
М.Г. И тогда смерть тоже оказывается частью жизни.
О.В. Да, конечно, так рассудить может только человек верующий. А неверующий будет отстаивать свое право не травмировать детей.
Так поступают, например, в Германии. Все делается для того, чтобы смерть прошла как бы незаметно. Чтобы, например, никакой земли на похоронах не было, потому что это не эстетично. Все выстлано зеленым сукном, как газон. И вместо земли — корзиночки с лепестками роз и белых хризантем. Хотят, чтобы это было красиво. Смерть предпочитают забыть. Тогда не понятно, куда ушел человек. Если продолжать эту логику, человек ушел — и забыт. Не надо о нем больше думать.
Детям можно сказать, что этот человек не уходит от нас, он с нами остается.
– Ты же любила дедушку. А разве теперь не любишь? Представь себе, что дедушка уехал в какую–то страну. Разве тогда ты не думаешь о нем? Так и сейчас, он просто от нас ушел. Когда ты уезжала в лагерь, уходила в поход, мы тебя тоже не видели, но ты же была! Мы знали, что мы встретимся с тобой. Но можно встретиться через короткое время, а можно — через очень долгое. Может пройти не месяц, а годы.
С детьми можно говорить таким языком, если, конечно, он не затемняет и не усложняет смысл. И Священное Писание также использует язык метафор, поэтических образов.
Короткое время, в 70–х годах, я служил алтарником в Подмосковье, в замечательном местечке Татаринцево за Бронницами. Это был кладбищенский храм в дворянской усадьбе, фамильное место, где хоронили всех — и господ, и слуг. Однажды привезли отпевать молодого мужчину, Николая. Священник этого храма, отец Михаил, не говорил длинной проповеди, просто подошел ко гробу и тихо сказал: «Николай, жди нас!» Вот и вся проповедь. Это — как разлука, расставание. Николай — он живой, и поэтому священник обращается к нему, к живому.
И.Г. Очень непросто рассказывать детям о Воскресении Христовом. Можно рассказать малышам почти как сказку — и они поверят! Они всему, что рассказывают им взрослые, да еще те, кого они любят, верят. Но страшно, что Воскресение займет в их сознании то же место, что Дед Мороз и Снегурочка, Баба Яга и Кащей, как любая хорошая сказка. Тем более, что в сказках погибшие герои нередко оживают. Но потом, в более старшем возрасте, уйдут в область сказочного, выдуманного, Дед Мороз и другие любимые персонажи, а вмести с ними и Христос, Его Воскресение.
