Алексей Лебедев - Церковно-исторические повествования
______________________
Вообще христианские юноши, проходя курс тогдашнего школьного образования и посвящая себя различным наукам, ставили для себя законом отдавать свою "любовь" не "столько приятнейшим урокам, сколько совершеннейшим, способствующим для молодых людей образовать себя в добродетели"*. Даже более того: "Они изучали различные науки в юности для того, - по рассказам одного из них, - чтобы передать мысль свою божественнейшему Духу, чтобы потом везде отыскивать следы сокровенных красот (божественных), непрестанно восходить к свету и божественные внушения почитать мерилом жизни, а это все для того, чтобы и помощником, и спутником, и вождем имея Христа, с легкими надеждами вознестись отсюда, сподобиться жизни чистой и непрекращающейся, не издали, как бы в зеркале и воде, видеть слабые изображения истины, но созерцать чистыми очами самую Истину". Особенно прекрасны следующие слова того же богомыслящего христианина, посвятившего себя науке: "Последним ключом своего учения соделаем Христа"**. Христианские юноши, как видно отсюда, высшей целью научного образования ставили то, чтобы все свои знания повергнуть к подножию Креста, где все истины находят для себя полную гармонию и действительное совершенство.
______________________
* Григорий Богослов. Надгробное слово Василию Великому//Там же. С. 75. ** Письмо Никовула-сына к отцу//Творения Григория Богослова. Т. V. С. 274-275.
______________________
В хорошей, правильно организованной школе юноши не только обучаются разным полезным наукам, но и дисциплинируются. Достигала ли этой последней цели языческая школа, и насколько достигала? - Дисциплина языческих училищ, к сожалению, стояла на низком уровне и не могла удовлетворять даже самым скромным требованиям. Свидетельств о том, что языческие школы были распущенны, можно встретить очень много; но тщетно мы стали бы искать хотя бы одного прямого свидетельства, удостоверяющего, что школьная дисциплина была благоустроена. Вот несколько черт, рисующих неприглядное состояние дисциплины в языческих школах. "Школьники отличались чрезвычайным своевольством, доходившим до безобразия. В школу они входили с бесстыдством и наглостью, не разбирая того, вовремя ли они пришли или нет. Подобно одержимым горячкой или безумием, нарушали порядок, вводимый учителем для лучших успехов учеников в науках. Школьники осмеливались делать множество оскорблений самого грубого свойства". Печально было в особенности то, что законом не полагалось надлежащим образом наказывать за подобные нетерпимые шалости. "Ибо обычай покровительствовал дерзости ребят". А сами школьники ни во что не ставили свои проделки, считая их "за нечто позволительное"*. Любимой песней "косматых юношей" была какая-то песня, носившая странное название "Завещание свиньи". Неизвестно, что это была за песня. Во всяком случае, она была хуже известной современной студенческой песни: Gaudeamus igitur (нужно сказать, что и эта последняя песня не может быть причислена к лучшим, так как она проникнута эпикурейским духом). Что "Завещание свиньи" было нескромного характера, об этом, отчасти, можно судить по тому, что песня пелась на шутовских пирушках и признавались знавшими ее "непотребной"**. Между учениками школ царила леность, так что учителя едва могли управляться с ленивцами. "Ученикам больше нравилось играть в кости или кегли, чем учить речи умирающего Катона". Чтобы уклониться от урока, ученики пускались на всякие выдумки. Они "нередко намазывали себе глаза маслом, чтобы придать им больной вид и под этим предлогом не ходить в школу"***. С леностью учеников соединялось крайне небрежное отношение к учителям. Об этом самое наглядное свидетельство дает одно описание отношений школяров к публичным речам учителей, на которых (речах) должны были присутствовать и ученики в образовательных целях. "Если ученики приглашались на публичную речь, то они далеки были от того, чтобы идти на нее так же поспешно, как ходил раб, их приглашавший; еще менее у них было хоть сколько-нибудь охоты идти поспешнее раба; нет, они тащились, точно их волокли на аркане. И прежде чем они войдут в залу, они уже возбуждали своей медлительностью негодование присутствовавших. Но вот началась речь, и они вместо того, чтобы слушать, переговариваются между собой посредством жестов о публичных наездниках, мимах, лошадях и танцорах, о происшедшем или же имеющем произойти состязании. Одни стоят подобно каменным истуканам, не шевельнут ни одним суставом, а другие обеими руками ковыряют в носу. Они рассаживаются, тогда как им приличнее было бы стоять. Некоторые из них нашли себе занятие в том, что считают тех, кто пришел в залу позже них, а другие находят удовольствие в том, что рассматривают какой-нибудь листок. Они охотнее опозорят оратора, чем заплатят ему внимательностью. Они мальчишествуют: без надобности аплодируют, и тем препятствуют выражать действительное одобрение. Они выдумывают и пускают в ход разные слухи с тем, чтобы, кого можно, отвлечь от присутствия на ораторском празднике, или же увлекают, кого могут, в бани (которые в Риме и Греции доставляли приятное времяпрепровождение) с той же злокозненной целью. Прежде было, - замечал описатель, - совсем не так; тогда один одно, другой другое запоминал из речи оратора, и общими силами старались восстановить всю речь, и печалились, если что-либо не могли вспомнить. Три или четыре дня после говорили по поводу речи" (вероятно, писатель вспоминает здесь времена классической древности)****. Об истинном уважении к учителям не было и помину, - ученики относились к ним пренебрежительно и гордо. Самые злые шутки проделывались над педагогами (педагоги - это что-то вроде помощников учителей; они готовили с учениками уроки и содержали их в своих пансионах). Если педагог возбуждает неудовольствие в своих питомцах, горе ему. В подобном случае озорники позволяли себе следующее: они усаживали педагога на ковер (конечно насильственно), хватали ковер за края и подбрасывали несчастного вверх, а сами разбегались. Иногда педагог успевал схватиться за что-нибудь и оставался невредим; но чаще случалось, что он падал на пол и больно разбивался, так что сама жизнь его подвергалась опасности*****. Чтобы понять возможность подобных явлений, нужно принять во внимание, что в древности большая часть школ были частными заведениями, и переход из одной школы в другую был свободен. А потому, чтобы не лишиться учеников, педагоги должны были сквозь пальцы смотреть на их проделки.
______________________
* Августин. Исповедь. Кн. 5, гл. 8. ** Иероним. Апология против Руфина. Кн. I, гл. 17. *** Фридлендер. Указ. соч. С. 155. **** Sievers. Op. cit. S. 29. ***** Ibid. S. 35.
______________________
В особенности плохо было то в дисциплинарном положении школ, что дети и юноши не отставали от взрослых в пристрастии к различного рода зрелищам. Учеников никто не останавливал, и они тешились всем, чем тешились их отцы и вообще полноправные сограждане. Они присутствовали на конных ристалищах, во время состязания возниц и лошадей; они ходили в театры на представления так называемых пантомимов*. Но что, кроме худого, они могли вынести отсюда? Ристалищные состязания были в то время каким-то беснованием. "Зрители, неотступно следя за колесницами, хлопали в ладоши, кричали изо всех сил, соскакивали с мест, наклонялись вперед, махали платками и одеждами, подгоняли криками лошадей той партии, к которой принадлежали, протягивали вперед руки, как будто хотели достать ристалище, скрежетали зубами, ссорились, грозились, бранились, издавали крики восторга и победы. Вот первая колесница достигает цели, - раздается громкий крик восторга победителей вместе с проклятиями и ругательством проигрывающих"**. Какая дисциплина позволила бы присутствовать на таких скачках учащимся детям, какая, кроме языческой, на этих скачках, где взрослые теряли всякое человеческое достоинство? И что же видим? Дети и юноши уже "увлекаются кичливыми победами на ристалищах", "с большим любопытством устремляются на игры взрослых"***. Еще хуже были представления мимов. Это была школа распутства. Самые ревностные покровители мимов не могли защитить их от упрека в безнравственности и развращающем влиянии. Некоторые молодые люди более серьезного направления намеренно избегали этих зрелищ. Один из позднейших языческих историков императорского периода считает введение пантомим при Августе признаком всеобщего нравственного упадка, начавшегося с Империей. Что такое проделывали мимы, об этом нетрудно судить по одному следующему образцу. Когда прекрасный Батилл танцевал в роли Леды, то самая наглая мимическая актриса могла бы признать себя по сравнению с ним как бы деревенской простушкой и ученицей в утонченном искусстве щекотать чувственность****. И, однако, эти канканные представления беспрепятственно посещались школьниками, даже "увлекали их". Результат такого отсутствия надзора за школьниками понятен. Зрелища мимов преждевременно "разжигали пламень их страстей", - ведь и школьники, бывая в театрах, подобно взрослым развратникам "сочувствовали восторгам влюбленных, когда эти представлялись утопающими в позорных наслаждениях"*****.
