Иоханн Таулер - Царство божие внутри нас
Точно так же поступает и внутренний человек: покоясь во внутреннем состоянии божественного присутствия, он сразу же видит во внутреннем свете внешние задачи и потребные для того силы и указывает им, что следует делать, внутренне же оставаясь погруженным в покой и созерцание Господа, и труд его не мешает его внутренней свободе. Этому внутреннему состоянию служат все внешние труды, и ни один из них не будет чересчур ничтожен, чтобы послужить ему. Подобным же образом хороша всякая многообразность, если она направлена на внутреннее единство.
Именно в этом смысле говорил Павел о corpus misticum, о духовном теле, голова которого — Христос (Ср. Еф. 1, 22—23). У духовного тела или внутреннего человека много членов и органов, каждый из которых имеет собственную задачу и выполняет свою особую работу; но все они принадлежат телу и следуют за головой.
И здесь должно господствовать такое же единомыслие, как в земном теле внешнего человека, в котором ни один член или орган не противостоит другому и не причиняет ему страданий, но, напротив, в них господствуют любовь и забота друг о друге, и каждый все делает для всех, как все для одного.
И это единомыслие внутреннего человека никоим образом не ограничивается им самим, ибо мы все внутренне объединены Христом в нас, как учил Павел (Рим. 12, 4—5): «Ибо как в одном теле у нас много членов, но не у всех членов одно и то же дело, так мы, многие, составляем одно тело во Христе, а порознь одни для другого члены», и служит один другому, выполняя особую возложенную на него задачу. Такое единство взглядов и единомыслие присуще внутреннему человеку. И где царит оно, там духовное тело служит голове, Христу, и в равной мере причастно сущности Божьей и полноте Царствия Божия.
На пути к этой высокой цели можно различить три ступени:
Первая ступень внутренней жизни, ведущая в близость к Богу, состоит в том, что человек постоянно обращается внутрь, воспринимая дары Божии.
Вторая — через лишение божественных даров ведет в темноту души.
Третья заключается в просветлении души через соединение духа с Богом.
Первой ступени достигают, зорко следя за явлениями и знамениями Божьими, за теми дарами, которые он извечно посылает человеку, открывая ему, как все, что цветет и плодоносит, исполнено Богом, как Бог переполняет все сущее Своими дарами и как особенно взыскует и одаряет он человека, не оставляя его и ожидая, чтобы отказался он от своей воли, дабы раствориться в Боге, и если знание этого наполнит человека все возрастающей внутренней радостью и блаженством и поведет к тому, чтобы, смирив самого себя, выйти за пределы себя и из всякого многообразия и неподобия погрузиться в единомыслие и подобие с Богом, то поторопит он его, покуда тот еще во времени, сподвигнуть как можно большее число людей на такой же благодатный опыт и убежденность.
Вторая ступень такова: когда Бог уведет человека так далеко за пределы всякой зависимости от вещей, что тот, возмужав, станет на собственные ноги, он лишит его блаженной уверенности в присутствии Божием и вместо молока и меда даст более твердую пищу.
Неожиданно он окажется в темноте, про которую думал, что давно уже ее преодолел, на неизведанных путях, где отобрано у него все, что дал ему Бог. он столь всецело предоставлен здесь самому себе, что делается неуверенным в Боге, и становится ему так жутко, что мир и жизнь становятся ему тесны. он больше не ощущает Бога, ничего не знает о Нем и чувствует себя так, будто ощупью пробирается через глубокое мрачное ущелье, подстерегаемый спереди и сзади неведомыми опасностями, так что не отваживается шагнуть ни взад, ни вперед...
...Тогда нужно сесть и спокойно обдумать, что произошло, и вопреки всему, что открывается взгляду, не терять уверенности, что мрак превратится в свет.
Затем мгновением сильнейшего толчка человек достигнет третьей ступени: внезапно мрак поредеет и его озарит свет божественного солнца, мгновенно освободив от всякой неуверенности и нужды. Словно он восстал из могилы и из смерти шагнул в жизнь. И Бог всецело выведет человека из него самого и приведет в Себя — из всякой самости и человеческих путей спасения в божественность, из всякого притеснения — в безопасность и укрытие. Ибо человек так облагодетельствован, что все, являемое им теперь и свершаемое, вершит в нем Бог и есть в нем Бог.
Человек же чувствует себя несуществующим и знает, что нет ничего, кроме его существования в Боге.
Так совершенное отвержение Я и погружение в Бога приводит в сокровеннейшую глубину. И чем глубже, тем выше, ибо высота и глубина там одно.
Сподоби и нас, Боже, причаститься этому!
И ныне прославь меня Ты, Отче, у Тебя самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира.
Ин. 17, 5
То, как Сын Божий, подняв глаза к Небу, сказал: «Прославь меня, Отче», учит и нас, подобно Ему, воздевать к небу свои руки и чувства, мысли и силы, молясь в Нем, с Ним и через Него. Это — самый благородный и совершенный труд, который свершает Христос, молитвенно в Духе обращаясь к Отцу.
Такое внутреннее обращение важнее любого внешнего. Многие предаются молитве и созерцанию, дабы достичь чего-то, или просят других помолиться о деньгах и добрых словах для их блага. К этому внешнему торгу Бог не имеет никакого отношения. Для Него существенно правильное внутреннее поведение, которое на самом деле заключается не в делании, а оставлении дел.
Всецело отвернись от себя самого и всего тварного и, уйдя за пределы всякой тварности, погрузи свои мысли и чувства в глубину бездны Божией, в истинную отрешенность от всяких низменных и возвышенных, внешних и внутренних сил, уйди за грань всяких чувств и всех чувственных желаний — в совершенное единение с Богом в сокровеннейшей глубине твоего существа.
Тогда стряхнешь ты с себя все внешние приемы и слова, упражнения и молитвы. И тогда попросишь ты Бога о том, о чем он хочет, чтобы Его просили: о свершении Его воли для твоего блага и блага всякого существа.
Сколь мал пфенниг по сравнению с сотней тысяч золотых марок, столь же ничтожна всякая внешняя молитва по сравнению с молитвой внутренней, являющей собой полное оставление себя самого, погружение и переплавку тварного духа в нетварном духе Божием, истинную соединенность с Богом.
Если такая соединенность допускает устную молитву, не обедняясь этим, то мы молимся устами так же, как и сердцем, ибо два хороших способа лучше, чем один. И если просят тебя помолиться, то хорошо, что ты и внешне молишься, вознося, однако же, при этом мысли свои в светлую высоту Божью.
Если что-то мешает внешней молитве, труд или какое-то занятие, не беспокойся об этом, ибо одна только внешняя молитва — все равно что солома и мякина в сравнении с благородной пшеницей внутренней молитвы, как сказал Христос: «Истинный молитвенник должен молиться в духе и истине» (Ср. Ин. 4,23—24). И сподобиться этого можно в одно мгновение при подлинном и существенном обращении вовнутрь.
И если самоотдача совершенна, то все наше существо в одно мгновение погружается в сокровеннейшую глубину, всецело вытекшую из вечной глубины Божьей, в которой все присутствует вечно, совершенно и едино.
Так молился Иисус и так молятся те праведники, которые все свои дела творят не во времени, но в вечности: они молятся в духе Божием и живут и действуют в нем, отрешаясь от самих себя. Ибо никто не может стать чем-то другим, не отрешившись прежде от того, что он есть. Так, в духе, молятся и действуют дети Божии, отрешаясь от своего вида и образа и тем устремляясь в сверхсущее, где Отец рождает Сына и они сами возрождаются в Нем, все от Него принимая — и блага, и утраты, и радости, и страдания — с равной охотой и полнотой.
И Иисус продолжал: «Молю Тебя, чтобы стали они едины, как едины Мы» (Ср. Ин. 17, 22).
Это единение происходит двумя способами: внутренним и внешним, непосредственным и косвенным, в духе и в естестве.
Часто это понимают неправильно. Ибо человеческий разум не сразу постигает, как именно душа соединяется с телом, как она движет им и как через него проявляется. Как же в таком случае следует понимать единение с Богом?
Достигшие этого, действуют вне тварного — в не-тварности, вне многообразия — в простоте и единстве. Посреди смятения — они спокойны, погрузившись в глубине в совершенный покой и отрешение и возвращая Богу все, что извечно в Нем пребывало.
Такое внутреннее погружение в Бога более приближает к Нему, нежели молитва внешняя, но к нему не могут прийти те, кто живет только во внешнем и знает только о внешнем человеке.
Могут спросить, какие же пути и методы ведут к высотам безмолвной внутренней молитвы и к абсолютной истине и совершенству.
Христос призвал Иоанна тремя способами, которыми зовет он всех людей, стремящихся к наивысшему. Первый раз он призвал его, оторвав от мира и сделав апостолом (См. Мф. 4, 21—22 и пар.); второй — дав ему покоиться на сердце Своем (См. Ин. 13 у 23) ; и третий и самый совершенный — в день Троицы, когда явлен ему был Святой Дух (См. Деян. 2, 1—4): тогда открылись ему врата Царствия Божия и был он в него допущен.