Архиепископ Никон Рождественский - Меч обоюдоострый
Что такое «рациональное миропонимание»? Это попытка слепорожденного написать сочинение о художественной картине Рафаэля, попытка глухого от рождения сочинить трактат о музыке и пении. Известно, ведь, что рационализм стремится исключительно на почве материализма; подобно древним саддукеям, рационалисты чистой воды не хотят знать ни духа, ни ангела, ни духовного сверхчувственного мира; для них вся область бытия заключена в тесных рамках чувственного мира; в своей гордыне они не хотят примириться с мыслию об ином мире, который познается не пятью чувствами, а тем органом духа, которого нет ни у одного в мире живого существа, кроме человека, и который называется «верующее сердце». Казалось бы: с древнейших времен, с той поры, как стало помнить себя человечество, люди верили в бытие этого иного мира, — правда, представляли его различно, но важен факт этой веры, этой потребности веры, чтобы и так называемое «положительное знание» признало его как факт, не отрицало его, если хочет быть честным... Но, вот, подите же: как будто пришельцы с луны, наши научники притворяются, что и не подозревают о существовании этого факта, а когда факт сей бьет в глаза — отделываются самым нелепым, не выдерживающим никакой критики объяснением его и затем уж больше не хотят и говорить о нем... Что им за дело до истории, до миллионов душ верующих, до поразительных чудес, совершающихся в Церкви, даже просто — до того величайшего всемирного чуда истории, каким является Христианство?.. Что им за дело до того чуда, какой представляет собою их собственный ум с его законами мышления, с его способностью воплощать идеи в слово, распределять их по категориям, разбираться во всем том хаосе, какой представляет мир идей, представлений, образов и отвлеченных понятий?.. Ведь, это же все факты, ведь, все это, если угодно уж сочинять «рациональное миропонимание», надо поставить на свое место, объяснить, изложить, и притом на основании тех именно принципов, какие положены в основу рационализма, т. е., принципов исключительно материалистического объяснения всех сих явлений. — Нет ни духа, ни ангелов, ни чуда, ни Бога... Все — естественно, все — законы природы, все объяснимо... Да в том-то и вопрос: как вы, господа, объясните хотя бы вот это чудо: вашу собственную духовную деятельность, — вот этот ваш ум, который мыслит сейчас? Полсотни лет тому назад ваши предшественники Фохты и Молешотты пытались, ведь, толковать нам, что мысль выделяется из мозга так же, как моча из почек, да что-то ничего из такого объяснения не вышло, кроме остроумных шуток на счет изобретателей таких теорий. Нет, не теории нам нужны, а — если уж вам так угодно — воистину точное знание, аксиомы науки, ясные и для детей, опытные доказательства ваших теорий, стремящихся объяснить все, что касается духовного мира, духовной жизни... Но, ведь, этого пока еще нет, пока мы слышим только одни глаголания и гипотезы, и — ни одного факта. И простительно было бы вам, господа научники, довольствоваться своими гипотезами, если бы вы жили не среди христиан, если бы не имели вы возможности беспристрастно и научно проверить то, что проповедуем мы, если бы не могли наблюдать воочию факты нашего соприкосновения с тем миром, который так отрицаете, который, очевидно, так вам не мил, а нашему сердцу так близок... И сбывается на вас вечное слово Христово: утаил еси сия от премудрых и разумных, и открыл еси та младенцам. Ей, Отче, яко тако бысть благоволение пред Тобою!
Слава Богу: есть и среди ученых люди честные, которые откровенно говорят, когда коснется вопрос о предметах духовного мира: «доступное науке знание пока есть не более, как невежество с открытыми глазами. Великий океан истины продолжает пребывать неисследованным пред нами. Современный ученый исследователь сущего есть не больше, как младенец, сидящий на берегу моря и пытающийся переливать морскую воду в выкопанную им луночку в песке — ложечкой, своим маленьким умом. Истинная наука и истинная религия никогда не противоречили друг другу. Они движутся по параллельным путям и никогда не могут столкнуться одна с другой». Вот почему всякое «миропонимание» помимо веры есть ложь, ибо понимать мир можно только при свете Божественного откровения. И как скоро рационализм отвергает сей источник истины, созидаемое им мировоззрение строится на песке человеческих мудровании, которые вчера еще казались подобием истины, а сегодня стали несомненною ложью.
Вот такою ложью, к сожалению, пропитаны и статьи нашей ученой знаменитости — г. Мечникова, собранные в его книге. Он и знать не хочет о существовании христианского мировоззрения, вся цель жизни, весь ее смысл, по его учению, сводится «к возможности человеку прожить полный и счастливый цикл жизни, заканчивающийся спокойной естественной смертью, когда наступит известного рода пресыщение, помимо веры уничтожающее страх смерти». Вот и все...
Стоило ли сорок лет искать такой «истины», такого «рационального мировоззрения»? Оно давно известно, от времен языческих: да ямы и пием, утре бо умрем! В статьях идет речь о том, нужны или не нужны толстые кишки, даже — желудок, что «уже четыре человека (какая точная статистика!) живут без желудка и этим доказывают бесполезность его», что человек, по складу своей организации, в одно и то же время есть и «обезьяний урод», и «действительно усовершенствованная обезьяна» и под. И все это объединяется под новым модным словом «ортобиоз»...
Тяжелое впечатление производит на читателя эта новинка, Если бы профессор дал что-нибудь новое в той специальной области, в которой он работает, может быть, ему сказали бы спасибо. Но он пустился в область, совершенно ему чуждую, в область метафизики и философии, и своими рассуждениями из физиологии и патологии дискредитирует сам себя в глазах читателей: так и видно, что ему хотелось бы подслужиться духу века сего лукавого и безбожного, сказать «новое» новое слово, а сказалось-то старое, давно изношенное и брошенное, и стало ясно, что знаменитый в своей области ученый оказался школьником, списавшим чужую задачку, да еще и неудачную.
А подумал ли наш почтенный соотечественник, издавая свой сборник, что из сего выйдет? Не надо быть пророком, что иудейская и иудействующая печать поднимет шум около его книги: «Наш славный ученый Мечников! Сам профессор Мечников сказал, доказал, что вся цель нашей жизни — пожить подольше и умереть от пресыщения жизнью! Дальше нет цели! А если видишь, что эта цель недостижима, то зачем и жить?.. За гробом нет ничего!»
И вот, наша, падкая на всякую новинку, преклоняющаяся пред всяким авторитетом, лишь бы он поблажал ее вольностям, молодежь набросится на издание г. Мечникова и будет впитывать в себя новую порцию яда отрицания всего, чем жива наша христианская душа, а там — долго ли до греха — начнутся и самоубийства «по Мечникову»...
И что за помешательство такое у современных ученых и — заметьте: у наших соотечественников, как будто, в особенности?
На память о светлом торжестве
Исполнилось, наконец, сердечное желание православных русских людей, удовлетворена потребность их сердца, совершилось давно ожидаемое событие: еще раз разверзлось небо над Русью православной и оттуда в сиянии славы небесной благословил родную землю ее великий печальник, страдалец за нее, святейший патриарх Ермоген. Триста лет почивал безмолвно в благоухании святыни, под сводами первопрестольного храма Успения Владычицы, и вот, теперь будто живой встает он из своего гроба, чтобы во время благопотребно поддержать родную свою Русь в минуту трудную, во дни новой смуты, новой борьбы за святые идеалы Русской земли, за веру православную, за Русского Царя Самодержавного, и являет свое заступление в знамениях и чудесах многих.
12-го мая, когда Церковь празднует память его друга и сотрудника в служении Церкви и отечеству, преподобного Дионисия, Радонежского чудотворца, совершилось торжественное прославление памяти Патриарха Ермогена. Три-четыре дня во время этих торжеств священный Кремль Москвы был переполнен массами народа, со всех концов Руси православной стекшегося к гробнице новоявленного чудотворца. Канун, 11-е мая, был днем последнего поминовения святителя по чину поминовения усопших. В последний раз Церковь приносила имя его, яко единого от нас, в молитве ко Господу, да упокоит его душу Господь во царствии небесном; в последний раз совершены по нем заупокойный парастас накануне и литургия сей день; после литургии сонм святителей и собор священнослужителей приблизились к месту его упокоения и совершили последнюю панихиду, которая скорее напомнила последование утрени великой субботы с ее торжественно-величавым предчувствием близкого воскресения, чем поминовение покойника. Гулко под сводами древнего собора раздалось последнее пение «вечной памяти» святейшему Ермогену, чтобы смениться пением до скончания веков: «святителю, отче Ермогене, моли Бога о нас!»
