Брюс Липтон - Биология веры: Недостающее звено между Жизнью и Сознанием
Эмоции: восприятие языка клеток
Развитие мозга высокоорганизованных многоклеточных организмов привело к появлению уникального механизма преобразования химических коммуникационных сигналов в доступные всем клеткам сообщества ощущения, которые сознательная составляющая нашего ума воспринимает как эмоции. Речь идет о так называемой лимбической системе*.
Она не только регистрирует поток координационных клеточных сигналов, составляющих, если можно так выразиться, «интеллект» многоклеточного организма, но и генерирует эмоции, материальным субстратом которых являются контролируемые нервной системой выбросы регуляторных сигналов.
В то время, когда я, изучая механизмы работы клеточного «мозга», шел к пониманию того, как функционирует наше сознание, мне навстречу — от человеческого мозга к «мозгу» клетки двигалась Кендис Перт. В своей книге «Молекулы эмоций» [Pert 1997] она рассказывает о том, как ей, с помощью достаточно тонких экспериментов, удалось показать, что «сознание» не сосредоточено в голове человека, а распределено, благодаря сигнальным молекулам, по всему его телу. Не менее важен и другой вывод Перт: «молекулы эмоций» синтезируются не только вследствие реакций организма на информацию, полученную из окружающей среды, но и в результате активности сознания. Это значит, что влияние сознания на организм может вести как к физическому выздоровлению, так и к телесным заболеваниям — я намереваюсь более подробно поговорить об этом в главах VI и VII. «Молекулы эмоций» — чрезвычайно познавательная книга, в которой прекрасно описан процесс научного открытия. Она также проливает свет на некоторые причины ожесточенных дискуссий, провоцируемых попытками представить новые идеи в кругах официальной науки — увы, эта тема хорошо знакома и мне!
Лимбическая система, способная воспринимать и координировать поток регулирующих поведение клеточного сообщества сигналов, дала многоклеточным организмам величайшие эволюционные преимущества. Большая эффективность внутренней сигнальной системы обусловила увеличение объема мозга. Как следствие, существенно увеличилась доля специализированных клеток, ответственных за реагирование на широкий спектр сигналов внешней среды. Возросшая мощь мозга позволила многоклеточным организмам объединять простейшие сенсорные ощущения в целостные образы — скажем, распознавать красный, круглый, ароматный и сладкий объект как яблоко.
Возникшие в ходе эволюции основополагающие паттерны поведения передаются потомкам в виде генетически обусловленных инстинктов. Многоклеточные организмы, обладающие большим мозгом, благодаря возросшему количеству нервных клеток получили возможность не только действовать инстинктивно, но и учиться на собственном жизненном опыте.
Освоить новый способ поведения — значит приобрести определенный условный рефлекс. Возьмем для примера опыты Павлова с собаками. Сначала Павлов извещал собак о начале кормежки звоном колокольчика, а потом позвонил в колокольчик, но пищу им не дал. И что же? Собаки были запрограммированы на то, что звонок означает кормежку, и потому у них без всякой пищи начинала рефлекторно выделяться слюна. В данном случае мы имеем дело с приобретенным бессознательным рефлекторным поведением.
Рефлекторное поведение может быть и совсем простым — вроде коленного рефлекса при ударе молоточком, и весьма сложным — достаточно вспомнить водителя, ведущего автомобиль по оживленной трассе со скоростью сто километров в час, притом что его ум занят разговором с сидящим рядом пассажиром. При всей своей сложности, такое поведение не требует мышления — благодаря механизму условного рефлекса нервные пути, соединяющие стимулы и реакции, превращаются в жестко заданную структуру, обеспечивающую безошибочное повторение заученных действий. Мы называем это «привычками». Мозг животных, стоящих на более низкой ступени развития, чем человек, поддерживает исключительно привычные, рефлекторные реакции. Собаки Павлова выделяли слюну рефлекторно, а не намеренно. Рефлекторны по своей природе и действия человеческого подсознания; они не подчинены разумным соображениям. Эта часть нашего ума обусловлена активностью тех мозговых структур, которые господствуют у животных, не пришедших в процессе своего развития к самосознанию.
У человека и ряда других высших млекопитающих в процессе эволюции развилась специализированная область мозга, связанная с мышлением, планированием и принятием решений, так называемая предлобная кора. Эта часть нашего переднего мозга, судя по всему, является местом локализации сознательной компоненты ума, способной к саморефлексии — наблюдению за собственным поведением и эмоциями. Кроме того, сознательная компонента имеет доступ к большей части данных, хранящихся в нашей долговременной памяти, что позволяет нам строить планы на основании своего прошлого жизненного опыта.
Благодаря саморефлексии сознательная компонента ума может отследить рефлекторное запрограммированное поведение, оценить его и изменить программу. Мы можем выбирать, как реагировать на сигналы нашего окружения и реагировать ли на них вообще. Это основа свободы воли.
Вместе с тем способность к саморефлексии, позволяющая нам сознательно изменять паттерны поведения, заложенные в нашем подсознании, порой заводит нас в особого рода ловушку. В отличие от большинства других живых организмов, которым приходится реагировать на сигналы окружающей среды непосредственно, мы можем приобретать опосредованный опыт — через учителей. Вот тут-то и возникает проблема: что, если представления наших учителей, запечатленные у нас в мозгу в результате обучения, мягко говоря, не точны? В этом случае мы начинаем руководствоваться ложными программами. Человеческое подсознание — линейная система, автоматически воспроизводящая реакцию в ответ на раздражение; в этой части «машины» нет «призрака», который мог бы поразмыслить над последствиями совершаемых нами рефлекторных действий. Как следствие, наши поступки в тех или иных ситуациях часто оставляют желать лучшего.
Если бы я в качестве бесплатного приложения к этой главе присовокупил выползающую со страниц книги змею, вы, вероятно, тут же бросились бы вон из комнаты или же отбросили книгу подальше. Ведь тот, кто впервые «познакомил» вас со змеей еще в детстве, надо думать, постарался преподать вашему впечатлительному уму «важный» жизненный урок: «Змея — это бяаака!» Вас запрограммировали, что змея опасна, и потому при ее появлении вы будете рефлекторно (бессознательно) демонстрировать защитную реакцию.
Но что будет, если в той же ситуации окажется герпетолог? Без сомнения, он придет от нее в восторг. Ну ладно, он придет в восторг, как только поймет, что прилагающаяся к книге змея безобидна. Герпетолог возьмет змею в руки и станет увлеченно наблюдать за ее поведением. С его точки зрения, ваша рефлекторная защитная реакция иррациональна — ведь далеко не все змеи опасны. Одна и та же змея, один и тот же сигнал-раздражитель — и какие разные реакции!
Наш рефлекторный отклик на внешние раздражители зависит от впечатлений, которые они на нас производят. Впечатления обусловлены подсознательными программами и, как мы видели, могут быть как истинными, так и ложными. Не все змеи ядовиты! Другими словами, нами управляют даже не впечатления, а верования.
Нами управляют верования!
Вдумайтесь, насколько важен этот вывод. Он означает, что у нас есть возможность оценивать поступающие из окружающей среды раздражения и сознательно изменять свои реакции на них. Нужно только задействовать собственное подсознание. Ни гены, ни вошедшие в привычку пагубные поведенческие паттерны не имеют над нами полной власти! Я собираюсь поговорить об этом более подробно в главе VII.
Как сознание управляет телом
Отстаиваемые мной представления о том, как верования управляют биологией, основываются на моих исследованиях клонированных эндотелиальных клеток, выстилающих изнутри кровеносные сосуды. Эндотелиальные клетки, которые я выращивал, пристально следили за окружающим их миром и меняли свое поведение в зависимости от информации, получаемой ими извне. Когда я вводил в поддерживающую существование клеток среду питательное вещество, они тянулись к нему — можно сказать, демонстрировали клеточный эквивалент протянутых рук. Когда же я вводил туда токсические вещества, клетки устремлялись прочь, как будто пытаясь убежать от яда.
Предметом моих исследований были мембранные вентили, обусловливающие переход от одного паттерна поведения клеток к другому, — в первую очередь, белковые рецепторы, реагирующие на гистамин. Я обнаружил, что существует две разновидности вентилей, реагирующих на один и тот же гистаминный сигнал, — H1 и Н2. Будучи активированными, гистаминные рецепторы типа H1 включают защитную реакцию — тип поведения, демонстрируемый клетками в среде, содержащей токсины. Что же до вентилей с рецепторами типа Н2, они в ответ на присутствие гистамина включают реакцию роста — аналогичное поведение клетки демонстрируют в присутствии питательных веществ.
