Василий (Кривошеин) - Преподобный Симеон Новый Богослов (949-1022)
Пр. Симеон прославляет поэтому таинство и полученный им дар — что он был удостоен держать существенно в руках своих Плоть Господа. В то же время он подчеркивает жертвенный характер Евхаристии. Все это в качестве личной исповеди: «Ты, неприступный серафимам, Творец всяческих, Создатель и Владыка, Ты не только видишь и говоришь со мною и питаешь, но и удостоил меня существенно Твою Плоть и держать и есть, и пить Твою всесвятую Кровь, излиянную для меня, когда Ты был заклан. И Ты соделал меня, которого Ты знаешь, служителем и литургом и таинником их»[341]. Причастие дает ему такую чистоту, такой свет, что он сам удивляется. Потому что мы не можем вынести видение Христа, «даже если веруем, что принимаем Тебя всего от Духа, Которого Ты даешь, о Боже мой, и пречистых Крови и Плоти Твоих, причащаясь которых, мы исповедуем, что нераздельно держим и едим Тебя, Боже, и неслиянно. Ибо Ты не приобщаешься тления или скверны, но преподаешь мне Твою нетленную чистоту, Слове, и омываешь скверну моих зол, и изгоняешь мрак моих грехов… и делаешь меня светом, прежде омраченного, и прекрасным меня двояко соделываешь, облистаешь меня сиянием бессмертия, и я поражаюсь и горю внутренне, желая поклониться Тебе Самому»[342].
Пр. Симеон озабочен парадоксальной антитезой «держимого-недержимого» и «видимого-невидимого», выявляемой Богом в причастии Его Тела и Его Крови, подаваемом Им нам без какого-либо принуждения. «Господь сказал, — говорит он, — что ядущие Его Плоть и пиющие Его Кровь в Нем пребывают, но и что Сам Владыка обитает в них. Говоря это, я провозглашаю Недержимого (άληπτον) держимым, и что в держимом теле находится Недержимый, и что совершенно Недержимый является держимым и видимым. И я не знаю, о несчастный, что в тех, в которых Ты хочешь, Ты существуешь, как чувственный, держимый и вместимый, и видимый Создатель. Но в нечистых, как я, и недостойных, Ты вернее боготворишь Твое чувственное Тело и Кровь и изменяешь его неизменно неудержимое и совсем несхватываемое, вернее же воистину пересозидая его в духовное, невидимое»[343]. Следовательно, пр. Симеон утверждает здесь, что евхаристические Тело и Кровь становятся для недостойных всецело духовными и потому неудержимыми. И он объясняет: «Как некогда, когда двери были затворены, Ты вошел и вышел, и как Ты стал невидимым из глаз Твоих учеников при преломлении хлеба, так и теперь Ты совершаешь хлеб и соделываешь Твое духовное Тело. И я думаю обладать Тобою, хочешь ли Ты или не хочешь, и я считаю, причащаясь Твоей Плоти, что приобщаюсь и Тобою, и настроен бываю, как святой, о мой Христос, как наследник Бога и Твой сонаследник и брат, и причастник вечной славы. Из этого, однако, я показываю, что я совсем бесчувственный»[344]. Как раз духовный характер причащения не позволяет недостойным действительно причащаться, и они не получают от причастия никакой пользы. Напротив, человек, очищенный покаянием и слезами, причащается обоженного Тела как Самого Бога и всецело обожается сам: «Ибо очистившись покаянием и потоками слез, — говорит пр. Симеон, — причащаясь обоженного Тела, и я становлюсь Богом неизреченным соединением. Смотри, какая тайна! Душа таким образом и тело… единое в двух сущностях. Итак, эти оба, единое и двойственное, причастившись Христу и испивши Крови, обеими сущностями, а также природами соединившись с моим Богом, становятся Богом по причастию и называются одноименно по Его имени, Которому они причастились существенно»[345].
С другой стороны, Хлеб и Вино причащения — это Святой Дух, как утверждает пр. Симеон: «Какой готовый хлеб или вино в мире, — это говорит Христос, — как Моя благодать, как Божественный Дух, как Хлеб жизни, который Я подаю, Мое Тело и Кровь, ядущим и пиющим чистым сердцем и верою несомневающейся, со страхом и трепетом, Меня умственно и чувственно?»[346] Это Хлеб, дающий бессмертие: «Это есть и Хлеб, оттуда (с небес) нисходящий, так что ядущие его совершенно никогда не видят смерти, ибо, будучи бессмертными, они навсегда будут всецело разоблачившимися от тления, облачившимися же в нетление, отбросившими смерть и прилепившимися к жизни. Они становятся нетленными и бессмертными и вследствие этого называются небесными»[347].
В другом месте пр. Симеон, говоря о Пресвятой Троице, Которая в то же время и Единица, утверждает, что Она «хлеб и вино, новая приправа верных, пиршество, наслаждение, которым мы таинственно наслаждаемся»[348], - очевидный намек на причащение, которое таким образом связывается с видением Бога. Пр. Симеон обращается с молитвой к Богу, чтобы Его Небесный Хлеб был его спутником в момент смерти, его одеянием и его диадемою: «Этого мы просим и теперь, — говорит он, — об этом мы Тебя умоляем, это, мы припадаем, получить неотъемлемым, Спасе, дабы, как теперь мы питаемся, Всежалостливый, от этого хлеба, умственно нисшедшего с неба и преподающего жизнь всем причастникам, так и при отбытии и творяще путь к Тебе, мы имели бы его попутчиком, помощником и избавителем, и с ним и посредством его мы были бы приведены к Тебе, Спасе, и чтобы он, Владыка, покрыл бы на Страшном Суде наши грехи, чтобы они не открылись бы и не явились бы всем ангелам и людям, но чтобы он был бы нам светоносным одеянием и славою и диадемою во веки веков»[349].
Пр. Симеон как будто бы делает здесь известное различие между Хлебом, духовно сшедшим с неба, и Всежалостливым Спасителем, дающим его[350]. В другом месте пр. Симеон говорит о «Чаше Божественного пития и о бессмертном потоке»[351]. Еще в другом месте, в символическом истолковании Ветхого Завета, пр. Симеон говорит, что манна именовалась «хлебом и пищей ангелов», но что она не давала бессмертие, в то время как «Плоть Владыки моего, будучи обоженной и наполненная жизни, соделывает всех ядущих причастниками жизни и делает бессмертными»[352]. И это немедленно, без необходимости блуждать в пустынях: «И не повелевает нам Избавитель мира шествовать сорок лет… но сразу, крещеных в неколеблющейся вере и причастившихся Крови и Плоти Его, возводит прямо от смерти к жизни и в свет от тьмы и от земли на небеса»[353].
Относительно же самой евхаристической жертвы можно процитировать следующие слова пр. Симеона, вдохновленные литургией св. Иоанна Златоуста, о чем мы говорили выше: «Ибо как Христос Богу Отцу Своему и приносится и Самого Себя приносит, так и нас Он и Сам приносит и Сам нас таким образом опять-таки приемлет»[354].
В Огласительных Словах и Посланиях пр. Симеона особенно выдвигается практическая и аскетическая сторона причащения, то есть приготовление к причащению, как часто следует причащаться, внутреннее состояние, с которым должно причащаться, и т. д. Не опущено, однако, и богословское обоснование. Так, в 4-ом Огласительном Слове, почти целиком посвященном вопросу причащения, пр. Симеон рассматривает тему, очень характерную для его духовности — слезы и причастие. Взяв отправною точкой своей проповеди слова своего духовного наставника, Симеона Благоговейного — «Брат, без слез никогда не приобщайся!» — и отметив критические и иронические замечания, вызванные этим высказыванием среди присутствующих, когда читали книгу Симеона Благоговейного, содержавшую эту фразу, «ибо многие присутствовали, не только миряне, но и монахи из именитых и весьма прославленных за добродетель… и которые сказали, посмотрев друг на друга, как бы слегка улыбаясь, единодушно и в один голос: «Итак, мы никогда не будем причащаться, но останемся все без исключения лишенными причастия!»[355] — пр. Симеон, удивленный и глубоко огорченный такими словами, долго защищает необходимость плакать во время самого причастия и возможность это делать не только во время самого причастия, но также в течение всей жизни. Или, вернее, чтобы быть в состоянии проливать слезы во время причастия, нужно приобрести эту духовную добродетель и вне его. «Потому что во всяком случае, — говорит он, — если кто не имеет делом плакать каждый день и ночь перед Христом Богом, не будет иметь силы, когда захочет причаститься Божественных Тайн, хоть как-нибудь скорбеть и плакать по Богу и проливать капли слез»[356].
Пр. Симеон оплакивает точку зрения своих противников и защищает ежедневное причащение со слезами: «Если же они это считают совершенно невозможным, со слезами ежедневно причащаться страшных Тайн, увы их неведению, поразительно их бесчувствие, горе безумию говорящих это и их нерадению и окаменению!»[357] В связи с этим нужно заметить, что по пр. Симеону способность проливать слезы не зависит от свойств нашей природы, но от нашей доброй воли. Это дар Божий, подаваемый всем, кто в действиях обнаруживает волю к этому. Следовательно, наша вина, если мы не можем плакать. «Ты хочешь никогда не причащаться без слез? — обращается пр. Симеон к одному из своих противников. — Делай ежедневно то, что поешь и читаешь, и тогда ты сможешь и это непрестанно совершать»[358]. Иначе говоря, жизнь монаха (и вообще христианина) должна согласоваться с наставлениями, которые он ежедневно слышит в церкви, в чтениях Священного Писания, песнопениях, творениях св. отцов и т. д. Иначе было бы невозможно достойно причащаться даже раз в год[359]. «А делающий все это, — продолжает пр. Симеон, — и проводящий свою жизнь в стенаниях и слезах, весьма достоин не только в праздник, но каждый день, от самого начала, если и дерзновенно сказать, своего покаяния и обращения своего быть в причастии этих Божественных Тайн… Так поступая и так настроенный, он ежедневно просвещается душой, получая помощь от причастия Святых (Тайн), и скоро возводится на совершенное очищение и святость»[360].
