Амвросий Медиоланский - О девстве и браке. О покаянии две книги
О девстве (de virginitate)
Глава первая
1. Передают, что в древности Соломон совершил такой славный суд (3 Цар. 3:16 и след.). К нему обратились две тяжущиеся женщины; одна из них неловким поворотом во время сна задушила своего ребенка и предъявила притязания на чужое дитя; другая же, обнаруживая действительную любовь и не зная за собою вины, признавала своего сына принадлежащим ей по праву. Так как та и другая упорно стояли на своем, то судья колебался в своем решении; Соломон, конечно, не мог быть судьей скрытой тайны, когда мысли той и другой тяжущейся были ему еще не известны. И вот приведенный в недоумение, он приказал приготовить меч, и, распорядившись, чтобы слуги притворно показывали печальный вид при исполнении своих обязанностей, он велел рассечь ребенка пополам, так чтобы каждая мать могла получить по половине. Когда женщина, требовавшая себе чужого ребенка, услышала это решение, то не только осталась спокойной, но даже еще просила рассечь дитя, ведь ее не волновало при этом материнское чувство. Напротив, та женщина, которая знала своего ребенка и боялась вовсе не того, что она проиграет дело, а того, что лишится сына, выразила заботливость не о своем утешении, а о дитяти: она начала умолять, чтобы ребенка лучше передали невредимым чужой матери, нежели рассеченного на части возвратили ей. После этого Соломон, – не обладающей, конечно, божественным величием, а, как просто человек, узнавший о внутреннем расположении (матери) при помощи очевидных доказательств – рассудил, что ребенка справедливее будет возвратить той, которая чрез собственную скорбь выказала себя истинной матерью, а ту, которая не тронулась состраданием к мальчику, даже ввиду предстоящей ему смерти, Соломон объявил чуждой ему по природе, потому что, как он увидел, в ней не было любви к нему.
2. Итак, истина не укрылась; она оставалась только невыясненной вследствие притворства (другой матери); и добрая мать долго находилась в двусмысленном положении, пока оставалась в неизвестности относительно решения. Хотя это событие совершилось в прошедшие времена, однако оно описано для нашего вразумления, дабы мы могли понять, что все вымышленное может обнаружиться и все выдуманное открыться.
3. Итак, эти две, – говорю: просто две (ведь мы решили не рассуждать в этом месте о женщинах), – эти две, говорю, обозначают веру и искушение. Искушение, говорю я, от начала является виновником всеобщего (communis) греха: оно, после того как потеряло свое собственное потомство вследствие порока в телесных сношениях и душевного сна, пытается похитить плоды чуждого ему потомства. Итак, когда (человека) связывает искушение, вера (его) колеблется, (и это бывает до тех пор), пока меч Христов но сделает явными тайные душевные движения. Что же это за меч Христов? Это тот меч, о котором написано: Я пришел принести меч на землю (Мф. 10:34). Это меч, о котором написано: «И тебе самой оружие пройдет душу» (Лук. 2:35). Узнай же, что это за меч и что это за оружие: «Слово…, – говорит (апостол), – живо и действенно и острее всякого меча острого; оно проникает до разделения души и духа, суставов и мозгов» (Евр. 4:12). Добрый меч – это слово Божие: добрый в том смысле, что он, как исследователь сердца и печени, может отделять ложь от истины, и, пронзая душу людей, не губит их, а спасает.
4. Итак, вот что можно сказать на основании книги Царств, а также прибавить (к этому) на основании обстоятельств дела, позаимствовать из истории, взять из показаний сознания и извлечь от веры. Теперь мы рассмотрим ряд пройденных нами выдержек из книги Судей. Конечно, не для праздного разговора было совершено убийство. Но повторим самую историю.
Глава вторая
5. У иудеев был судья Иеффай. Беспокоясь неопределенностью состояния военных действий и испытывая страх пред неизвестностью исхода сражений, он дал обет такого рода (Суд. 11:30, 31): если он прогонит врагов, то принесет в жертву Богу, первосвященнику его триумфа, первого, кто только выйдет ему навстречу из ворот его дома. И так, выиграв сражение и прогнав неприятеля, он возвращается домой; и вот в самых воротах дома выходит ему навстречу дочь, полная любви и (ничего) не знающая об обете. Отец тотчас же вспомнил о своем обещании и при мысли о нем начал сожалеть, что поклялся исполнить долг обета. Горе мне, сказал он, ты, «дочь,… сразила меня; … я отверз уста свои о тебе пред Господом». А она сказала: О, «отец…, ты отверз уста свои обо мне пред Господом, делай же со мною то, что произнесли уста твои» (Суд. 11:35 и след.). И она потребовала отсрочки но только на два месяца, пока, вошедши на гору, не оплачет своего девства. Когда затем два месяца прошло, она возвратилась к отцу. Тот исполнил обет: именно такими словами нужно выразиться, коль скоро Божественное Писание не поведало нам о самом исполнении обета и избегло упоминания об убийстве родного человека.
6. Итак, что же? Одобрим ли мы это? Ни в каком случае. Но в то же время, хотя я и не одобряю убийства, однако замечаю в себе страх и опасение при мысли о нарушении обета. Тем более, что и Аврааму было сказано: Теперь я знаю, что ты любишь Господа Бога твоею, ибо ты не пожалел единственного сына своею (Быт. 22:12). Итак, ты имеешь свидетельство, которое научает тебя, что не следует выказывать опасения пред обещанием, которое все равно должно быть нарушено. Ведь в том же самом месте (Писания) с очевидностью утверждается, что убийство не угодно Богу; и вместо сына предлагается овен (Быт. 22:13), дабы он был принесен в жертву, а не сын.
7. Следовательно, Иеффай имел пример, которому и мог последовать в том убеждении, что человеческая кровь не умилостивляет Господа. И в самом деле, в одном (и том же) изречении, обращенном к Аврааму, Господь научает, что на первом плане мы должны полагать религиозное послушание, а не жизнь (salutem) детей: родители должны предлагать (offerri) детей Богу, но в то же время не должны их закалать. И именно в том случае, когда дочь была столь сильно озабочена отцовским обетом, почему бы отцу не поколебаться в убиении дочери? Коль скоро она предотвратила отцовскую ложь, почему бы и отцу не предотвратить гибель такой дочери?
8. Кто-нибудь скажет: с какою целью в одном случае Бог не дозволяет совершиться убийству, а в другом допускает его выполнение? Ужели Бог лицеприятен? Нет. Напротив, Он обращает внимание на заслуги и добродетели. Конечно, пока совет оставался неопределенным, Откровению следовало обозначить, как же нужно было поступить в данном случае и что должно служить примером в остальных (случаях). Но раз предшествовал пример, то Откровение не сочло уже нужным (давать разъяснения): пример прежнего события уже показал, как следовало поступить.
9. Или, может быть, потому (это так произошло), что не один и тот же был характер заслуг, а отсюда и самых событий. Отец скорбел, дочь плакала; тот и другая сомневались в божественном милосердии. Авраам же не скорбел и не соображался с родительским чувством. Услыхав Божественное изречение, он не отложил жертвоприношения, а поспешил исполнить его. Не колебался и Исаак (Быт. 22, 3 и след.), когда следовал за отцом, едва поспешая за ним; не плакал он, когда его связывали, и не требовал отсрочку, когда его полагали (на жертвенник). Где вера живее, там и милосердие поэтому обильнее. И хорошо, что Исаак не оплакал поступка отца, ибо он был смехом матери (Быт. 21:6). Ввиду такой пламенной решимости идти на заклание и было повелено вместо Исаака принести в жертву овна, так как и сам он не откладывал своего жертвоприношения; в божественном милосердии он не сомневался и о своем обречении в жертву не беспокоился. Итак, никого не нашлось, кто бы воспрепятствовал столь жестокому чувству отца, ведь каждый считал долгом исполнить возвещенное повеление.
Глава третья
10. Итак, приносится кровавая жертва, и никто не препятствует этому; приносится в жертву целомудрие, и находятся люди, которые поставляют этому препятствие. Отец дает обещание совершить убийство родного человека, и исполняет его. Отец обрекает дочь на девство, и порыв к такому святому приношению встречается с недоброжелательством. Там дочь со скорбью проливает свою кровь во исполнение клятвы отца, а у нас столь благочестивому обещанию, (каким является девство), даже ввиду природного дара и ввиду собственной воли, не дается разрешения.
11. В этом деле обвиняют даже нас. За что же именно? За то ли, что мы запрещаем недозволенные браки? Но в таком случае пусть обвиняют в том же и Иоанна Крестителя. И как раз в то время, когда мы, можем быть, и не заключаем в себе ничего достойного похвалы, – в нас считают возможным осуждать только то, что заслужило одобрения в пророке. Ужели мы упомянули об (этом) виновнике (прославления) для того, чтобы устыдить его? Припомните, по какой причине он принял мученическую кончину? Причиной его страданий было вот что. «Не должно, – говорил он, – иметь тебе ее» женою (Мф. 14:4). Если же так (сказано) о жене человека, то как нужно сказать о посвященной девственнице! Если так сказано царю, то как нужно сказать частным лицам! Благодарение Богу, что здесь нет никакого Ирода; о, если бы не было также и никакой Иродиады.
