Дмитрий Щедровицкий - Беседы о Книге Иова
Последнее выражение мы, согласно взглядам самого Вилдада, не можем применить к каждому из живущих на земле. Вилдад не говорит, что человек вообще есть «червь» и «моль». Нет, Бог печется о человеке, Он дозволяет ему пользоваться тем светом предания, который просвещает землю со времен первых поколений, так что не каждый человек – червь, и не каждый – моль. Но отступая от света предания, погружаясь во тьму своеволия, человек уподобляется животному, а отступая еще далее – червю и моли. Червь – существо ничтожное, на него легко наступить; а моль еще и вредна. Вот так же и нечестивый: сначала он становится бесполезным, никчемным, а потом – и врагом Самому Творцу и Его творениям. Моль поедает одежду, и поэтому ее уничтожают; так же и нечестивый вредит всей вселенной, наносит ей ущерб, почему Бог его и устраняет.
Таким образом, изменив священному преданию и перейдя все границы дозволенного отцами, человек вычеркивает себя из списка живых, и нет уже ему возврата. Разве что в самом начале своего отступления он покается и возвратится, пока еще искра традиции не угасла в его сердце.
Сравним также, как представляет себе «нечистоту» в небесном мире Вилдад, и как – Елифаз. Мы помним, что у Елифаза «Бог усматривает недостатки» не в луне и звездах, но в служителях своих – ангелах:
Вот, Он и слугам Своим не доверяет, и в ангелах Своих усматривает недостатки... (Иов. 4, 18)
У Вилдада же ангелы не упоминаются – лишь луна и звезды:
Вот даже луна, и та несветла, и звезды нечисты пред очами Его. (Иов. 25, 5)
И это логично, потому что у Елифаза причина страданий – падение души из состояния ангельского в состояние человеческое; соответственно, основа его учения – откровение свыше: откуда человек пал (ранее будучи ангелом), оттуда (от Бога) к нему и приходит спасительная весть. У Вилдада основа нечестия – в падении человека до состояния скота, поэтому опора учения – в традиции, которая всегда пребывает на человеческом уровне; ведь в любом случае человек должен подняться до того уровня, с которого ниспал. И если он изгнан из ангельского мира, как у Елифаза, то для возвращения туда ему нужна ангельская весть, т. е. откровение; если же он лишился человеческого облика, дойдя до скотского состояния, то ему для возвращения нужна весть из человеческого мира, которая и сохраняется непрерывной передачей традиции: только держась ее, можно спастись.
... Мы видим, что каждый из двух друзей Иова – великих мудрецов древности – формулирует по-своему стройную, последовательную теорию бытия, иллюстрируя ее красивыми поэтическими образами; это – отличительная черта мудрецов Древнего Востока. Но оба их учения не объясняют причин страданий самого Иова.
Лекция 6
Рационалист Софар. «Пред тобою – совершенный в познаниях»
Третий друг Иова также излагает пред ним свое учение, свою философскую концепцию. Его зовут ??? ?????? <Цофа?р ґа-Наамати?>, в Синодальном переводе – Софар Наамитянин. Что же означает его имя? «Цофар» – это «лучистый», «рассветный», «встрепенувшийся», «бодрствующий». И, несомненно, имя, как и в предыдущих случаях, связано с мировоззрением человека. В отличие от Елифаза, который проповедует откровение, мистическое Богопознание, Софар восхваляет разум. В отличие от Вилдада, который превозносит традицию, идущую от предков, Софар опирается на мыслительные, логические способности самого человека. Именно разум, разгоняющий тьму неведения, подобен свету («лучистый», «рассветный»); вспомним, сколько раз в мировой поэзии восходящее солнце ассоциировалось с разумом, – например, у Пушкина:
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума...
И в то же время разум «бодрствует», он всё время пытается «встрепенуться», отбросить ложь, обрести истину, он очень активен; вот почему имя его «провозвестника» – Софар («встрепенувшийся», «бодрствующий»).
Голос Софара, в отличие от троекратно повторяющихся речей Елифаза и Вилдада, мы слышим лишь дважды: в главах 11-й и 20-й. Он говорит о необходимости жить наяву, не погружаясь в сон разума, который, по известному изречению Франсиско Гойи, «рождает чудовищ». Согласно Софару, человек всё время должен бодрствовать пред лицом Бога и собственными силами доискиваться истины.
По учению Софара, Бог познается разумом, хотя и не может быть познан до конца. И всякое зло, всякое нечестие и беззаконие, по мысли этого философа, происходят лишь оттого, что люди не напрягают всех сил разума для познания Божественной истины. Стоит им полностью опереться на собственный ум, задействовать все свои мыслительные способности – и они найдут истину и вследствие этого сразу станут праведными.
Начинается выступление Софара такими словами:
И отвечал Софар Наамитянин, и сказал:
Разве на множество слов нельзя дать ответа, и разве человек многоречивый прав? (Иов. 11, 1-2)
В чем он обвиняет Иова? В том, что тот пустословит, т. е. слишком много говорит без достаточно разумных на то оснований. Софар приписывает ему следующие слова:
Ты сказал: суждение мое верно, и чист я в очах Твоих. (Иов. 11, 4)
Но Иов, по смыслу всех его речей, никогда не опирается на собственные суждения, не провозглашает их истиной в последней инстанции или хотя бы мерилом правды. Он нигде не доказывает, что правильно мыслит логически («суждение мое верно») и что поэтому якобы чист в очах Божьих; всё это ему приписывает Софар, который в речах Иова видит лишь то, к чему всегда стремится сам. Когда человек нацелен, скажем, на логическое познание, он во всём ищет логики, в любой речи замечает только ее присутствие или отсутствие, не обращая внимания на эмоциональный заряд этой речи. Так и Софар: он видит в словах другого то, что ему наиболее близко – утверждение о преимуществе разума перед всем прочим. Коль скоро ему, Софару, свойственно говорить о безукоризненности собственной логики, о правильности своей концепции, подобное же он старается найти у Иова: «Ты сказал: суждение мое верно.» – но Иов такого не говорил. С колоссальным эмоциональным надрывом, с трагическим криком обращается Иов к Богу, умоляя возвестить, открыть ему истину Божественного суда – и прекрасно понимая при этом, что она выше человеческой логики. Софар как бы эмоционально глух (этакий чистый интеллектуал), он почти не чувствует (или меньше чувствует, чем другие два друга) мучения Иова, строя беседу с ним на основании чистой логики, интеллектуального исследования.
Чего же ожидает Софар от Бога? —
Но если бы Бог возглаголал, и отверз уста Свои к тебе,
И открыл тебе тайны премудрости, что тебе вдвое больше следовало бы понести! Итак, знай, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению. (Иов. 11, 5-6)
По мнению Софара, Иов еще мало страдает, дескать, на самом деле он заслужил еще большее наказание. Бог ему, однако, многое простил, многое изгладил из той книги, в которую вписываются грехи человека.
Итак, Бог открывает «тайны премудрости» – здесь Софар проговаривается, что он и от Бога не ожидает ничего иного, как только умножения его, Софара, мудрости, каких-то новых рациональных предписаний, которые дали бы ему возможность еще более разумно жить. И он обвиняет Иова в том, что тот якобы утверждает незыблемость и непорочность своих логических конструкций. В свете такого понимания им духовных исканий и усилий Иова становятся ясны и следующие слова Софара (очень важные, однако, и сами по себе, поскольку излагают библейскую концепцию непостижимости Бога):
Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя? (Иов. 11, 7)
В данном стихе говорится о такой задаче, таком стремлении, как «исследованием найти Бога» и «совершенно постигнуть» Его; Софар как интеллектуал задается этой целью всё время. Однако, будучи человеком глубоко верующим и поистине религиозно мыслящим, он, в отличие от своих дальних праправнуков – рационалистов эпохи Просвещения, утверждает всё же, что рациональное постижение не только Бога, но и его творений (например, небес, преисподней, земли и моря) в полной мере не осуществимо:
Он превыше небес – что можешь сделать? глубже преисподней – что можешь узнать?
Длиннее земли мера Его и шире моря. (Иов. 11, 8-9)
Вот каковы представления о Всевышнем, которые постулирует Софар, этот древний мыслитель-рационалист. Бог познается разумом, интеллектуально, но до конца не может быть постигнут, потому что «Он превыше небес», «глубже преисподней» (вспомним, что во всех мифологических системах древности вселенная ограничивалась сверху небесами – непременно несколькими, а снизу – преисподней, состоящей также из нескольких «кругов»). Но Бог выше «верхней границы» мира и глубже его «нижней границы». И также «длиннее земли мера Его и шире моря» – т. е. превышает всё, что только можно было представить себе в древности. Таким образом, Бог абсолютно неантропоморфен, не ограничен вообще какой-либо формой, Ему не поставлен никакой предел, Он вездесущ и наполняет всю Вселенную. И единственное духовное препятствие для человека, основной корень его беззакония и нечестия в том, что он мало постигает Бога. Чем же более он продвигается на пути интеллектуального познания, тем более преуспевает и в праведности, и в жизни вообще, как мы увидим из дальнейшего.
