Станислав Сенькин - Афонские рассказы
Чем выше взбирался мул, тем гуще был туман. Уже у самого поворота на Кармил отец Косма вдруг увидел фигуру старца; как ему показалось, это был его друг. Неизвестный монах пробирался сквозь лес и был где-то на расстоянии двадцати метров от тропы. Косма привязал мула и пошел к нему:
– Эй, подождите!
Монах не останавливался и шел все дальше в дремучий лес. Косма вскоре потерял его из виду. Туман все густел, и, чтобы не заблудиться, иеромонах решил возвращаться к тропе. Вдруг он увидел на ветви дерева висящие шерстяные четки со «слезками Божьей Матери» вместо косточек – так называлось растение, твердые и красивые плоды которого монахи приспособили в качестве бусинок при плетении четок. Отец Косма сразу их вспомнил – четки принадлежали его пропавшему другу.
– Значит, глаза меня не обманули – это шел Сергий. – Он, подобрав четки, поцеловал их и пошел к мулу. – Так ты все-таки жив, друг мой!
Старец прослезился и понял, что Сергий таким образом решил его поприветствовать и дал о себе знать. Он сел на Гриваса и медленно потрусил на Кармил. Туман все сгущался, и монах думал, что мир выплевывает святых, словно жеваную бумагу, а Бог бережно принимает их в Свои объятья, заграждая к ним доступ туманом неведения.
Шаолинь против Афона
Прежде всего Жак Пьер был искателем приключений. С детства наш герой зачитывался Майн Ридом и любимым Жюль Верном, захватывающие испытания героев их книг овладели его детским разумом, побуждая искать подобное и в действительности. Но, увы, реальность оказалась куда более прозаичной и скучной. Мечтатель вырос, закончил философский факультет Сорбонны, а сказка так и осталась заключенной в клетку книг.
Преподавая в университете китайскую философию, Жак Пьер тратил все свое свободное время, читая всевозможные легенды, и, копаясь в библиотеках, зарывался в груду древних рукописей. Отпуска он проводил в разного рода экспедициях: дважды он отправлялся на берега туманного Альбиона в поисках загадочного Грааля, в Армении искал Ноев ковчег, облетел весь Синайский полуостров, разыскивая знаки, которые якобы оставили землянам инопланетяне. В Мексике, на Юкатане, он сломал ногу, в Гималаях заболел сенной лихорадкой, в ЮАР был ограблен туземцами, в России жестоко избит пьяными селянами, принявшими его за шпиона. В Японии Жак Пьер учил дзен-буддизм в школе самого Судзуки, фотографировал снежного человека на одном из островов Филиппин, искал знаменитый «Летучий голландец» в Тихом океане, изучал загадку каменных истуканов на острове Пасхи. Он ночевал на развалинах Стоунхенджа, пытаясь понять язык друидов, кочевал с аборигенами Австралии, где его чуть не покусал ядовитый тайпан, однажды на него набросились обезьяны, обитавшие в развалинах буддийского храма. В Пиренеях Жак Пьер лазил по пещерам, где прятались когда-то от крестоносцев катары, записывал легенды шерпов в Непале, был гидом в Египте, познавая тайны пирамид, брал образцы грунта на месте святилища Ваалу в Баальбеке и участвовал, по обстоятельствам, во всех возможных авантюрах. Но сердце его не насыщалось, даже наоборот – с каждым разбитым идолом его сказка все больше становилась иллюзией. Лучше бы эти загадки и оставались таковыми, но это было для любознательного парижанина слишком мало. Он жаждал большего.
В общем, с трудом разобравшись в вышеназванных загадках, наш Жак Пьер впал в депрессию. Если говорить серьезно, то во всех этих тайнах есть элемент сознательной или бессознательной мистификации. Тут он ощутил, что в его жизни что-то должно измениться, потому что так больше продолжаться не могло. Он ходил к психоаналитику, но последний вместо помощи настроил его против собственного отца, Жак Пьер был буквально на грани отчаяния. И вот судьба, смилостивившись, показала ему срединный путь.
Все началось, для столь великого события в его жизни, достаточно просто. Как-то он сидел в одном парижском ресторанчике, глядя из окна на порядком поднадоевший силуэт Эйфелевой башни, и увидел на ее фоне двух маленьких китайцев, сидящих за крайним столом. Китайцы о чем-то спорили на хорошо знакомом ему мандаринском диалекте. По очереди, давая оппоненту слово, они ели пиццу, запивая ее кока-колой. Жак Пьер не мог не прислушаться к их беседе. Один убеждал другого в том, что китайцы совсем не националисты, с чем тот был совершенно не согласен:
– Послушай, Ду Веймин, мы, китайцы, великие националисты. Как ты можешь с этим спорить? – Китаец, так сказать, передал микрофон соседу и принялся за грибную пиццу.
– Ты все передергиваешь! Настоятель сказал мне, что мог бы принять одного-двух иностранцев, если бы они хорошо владели китайским. Это неправда, будто Шаолинь опирается только на коренных китайцев. – Ду Веймин стал есть свою пиццу с беконом, видя, что другой спорщик доел свой кусок.
– Но монастырь не приемлет западную культуру! – Китаец апеллировал к таким историческим фактам, как опиумные войны, боксерское восстание, культурная революция Мао Цзэдуна и современные расстрелы наркодилеров на стадионах. – Шаолиньские монахи поддержали восстание хунвейбинов, разгромивших Шанхай, некоторые историки даже считают, что они были истинными зачинщиками бунта. – Китаец взял стакан с красной шипящей колой.
– Да, конечно, китайская культура почти самая замкнутая в мире, но Ван Дэминь, шаолиньский монастырь, уже готов раскрыть свои секреты миру, поэтому настоятель и ищет европейцев, которые смогли бы перенять истинную китайскую культуру, самую древнюю на земле…
Китайцы заказали еще по пицце и продолжали спорить, но французский ученый уже впал в состояние транса. Таких чувств он давно не испытывал. Последний раз, может быть, когда он в четырнадцать лет прочитал «Невероятные приключения экспедиции Барсака».
Слово «секреты» послужило для Жака Пьера, как звонок для собак Павлова, самым сильным естественным раздражителем, разгорячившим его любознательность, словно медную руду в доменной печи. «Перенять истинную китайскую культуру, – эти слова симфонией радости звучали в его сердце, – самую древнюю на земле». Через три дня он уволился из университета и полетел в Китай.
Поднебесная приняла француза настороженно, но, увидев его искреннее восхищение китайской культурой и желание даже пожертвовать своей европейской сущностью ради ее познания, она раскрыла свои сокровищницы. Настоятель Шаолиня взял Жака Пьера в число послушников. При первой их встрече он коснулся рукой его пульса и сказал:
– У вас, европейцев, есть одна Женщина с Ребенком в руках – я вижу это, как и крест на твоем лбу. – Она хранит вас от зла. Но наш китайский бог сильнее всех. – Увидев склоненную в почтительности голову парижанина, настоятель довольно ухмыльнулся и почесал бритый затылок.
Через двадцать лет Жак Пьер, ставший к тому времени монахом Сюй Чжуншу, изучил стиль пьяной обезьяны кун-фу, а также стал мастером цигун. Он носил шафрановую накидку, брил голову и почти забыл родной французский язык. Но настоятель готовил его для одной миссии, о которой ему самому пока ничего не было известно.
Однажды брат пришел в его комнату. Сюй Чжуншу медитировал, представляя в уме разлагающийся труп. Он, почувствовав на периферии сознания присутствие человека, по всем правилам вышел из медитации и кивком головы приветствовал брата, который поклонился и сообщил ему известие – настоятель приглашал его на беседу.
Настоятель медитировал, когда Сюй Чжуншу подошел к его террасе. Он сидел, погруженный в глубокий транс, его оранжевая накидка и сосредоточенное лицо гармонировали с лучиком солнца, оставившим на ровной поверхности его черепа сияющий блик. Прождав с полчаса в почтительной позе, француз услышал, как учитель, не выходя из медитации, произнес:
– Один мудрец говорил, что великое царство – это низовье реки, удел поднебесной, самка поднебесной. Самка всегда невозмутимостью одолевает самца. – Он приоткрыл глаза и поднял свою руку. – Сюй Чжуншу, наша великая культура готова подчинить себе западный мир. И мы сделаем это не так агрессивно, как европейцы, но мягко, превосходством своей древней мудрости. – Настоятель кивком головы повелел сменить почтительную позу на дружескую. Это была великая честь, и француз впервые ее удостаивался. – Сюй Чжуншу, хотя ты и не приобрел прекрасный узкий разрез глаз, и цвет твоей кожи такой же белый, как прежде, но душа твоя, без сомнения, китайская, как и у меня.
– Спасибо, учитель. – Бывший Жак Пьер млел от восторга.
Настоятель вновь поднял правую руку в знак того, что ему следует молчать:
– Мне надлежит тебе сейчас изречь один секрет. Слушай! Мастерство наших великих учителей достигло того, что мы видим каждое явление этого мира, каждый его уголок открыт взору китайских мудрецов. Ха! – Старый монах с огорчением продолжил: – Вот только одно место на земле недоступно нашему видению, смотри, – настоятель поднял лежащий на полу свиток и раскрыл его, это была карта Средиземного моря, – смотри, Сюй Чжуншу, это так называемая Святая гора Афон.
