Р Блайс - Мумонкан. Застава без ворот. Сорок восемь классических коанов дзэн
Ответ на вопрос, можно ли убивать кошек, проходит четыре стадии. Первая из них: убить кошку можно. Это неморальное, примитивное отношение, которое мы часто наблюдаем у детей, а иногда и у взрослых. Это своеобразный дзэн, точнее, пред-дзэн.
Вторая: кошку убивать нельзя; это то же самое, что убить человека. Возможно, это и есть буддистское отношение, хотя любовь к животным едва ли можно привить человеку, тогда как сторонники неубивания подчас руководствуются предрассудками, основанными на вере в перевоплощения.
Третья: убить кошку «можно», если она находится за пределами добра и зла. Предполагается, что именно так поступил Нансэн, хотя он отчасти стремился запугать монахов — заставить их «сказать слово дзэн». Убивание кошки во имя других существ, убийство Гитлера, убивание из жалости — каждый из этих случаев имеет что-то общее со случаем Нансэна. Смысл сказанного не в том, что смерть кошки — это ничто по сравнению со спасением человеческой души (которое, в любом случае, сомнительно). Смысл сказанного в том, что любые действия спасающих, спасаемых и тех, кого невозможно спасти, должны рассматриваться за пределами относительности. Но хотя наши действия подчас могут быть абсолютными, они всегда относительны — и кошка либо погибает, либо остается жить.
Таким образом, мы приходим к четвертой точке зрения за пределами ортодоксального дзэн, согласно которой убивать животных «нельзя». Но мы живем в мире, который требует от нас убивать для того, чтобы мы могли продолжать жить. Ортодоксальный дзэн отвечает: «Я готов убивать и готов быть убитым». Мой собственный ответ таков: «Да, я буду убивать, но с сожалением; да, в конце концов я буду убит, но с сожалением. Я не желаю, чтобы это было так для меня и для других».
С ортодоксальной дзэнской точки зрения Нансэн был прав в том, что убил кошку, потому что любое действие следует считать правильным, если оно совершается абсолютно. Вопрос тогда в том, может ли конечный, несовершенный, лишенный чувства юмора, глупый, заблудший, нечувствительный, плохо образованный человек действовать абсолютно? Другими словами, сделал бы Нансэн то же самое, если бы обстоятельства снова повторились? Если нет, если, подумав о случившемся, он нашел способ выйти из затруднения, мы должны признать, что абсолютность его поступков весьма относительна.
В тот злополучный день Нансэн поставил в неловкое положение себя — не только монахов, которые, он знал, ничего не ответят. Они не могли сказать слова дзэн. Было ли его убийство кошки словом дзэн — или же это было всего лишь выполнение дурацкого обещания, которое лучше было бы не выполнить? Даже Нансэн понял это, о чем свидетельствуют его слова: «Я бы пощадил кошку, если бы…». В любом случае, если бы Нансэн очень любил кошек, он никогда не сделал бы того, что он сделал. В этом он подобен Гутэю, который с удовольствием отрезал палец другому человеку. Но если бы Нансэн уподобился Второму патриарху и отрезал палец себе, его можно было бы уважать за смелость, но не за здравый смысл.
Самый интересный момент случая — когда Дзёсю кладет себе на голову туфлю или соломенную сандалию (думаю, что одну, а не две) и уходит прочь. Дзёсю проявил свое безразличие к проблеме произнесения слова дзэн и смерти кошки, прибегнув к безразличию туфли, которая может идти по дорожной пыли, а может находиться на самом почетном месте — на голове человека.
Но поступок Дзёсю не имеет ничего символического. Каждое его действие было безразличным, и каждое действие других людей он также видел безразлично, то есть не различая личностей, твоего и моего, жизни и смерти, туфли на ноге и туфли на голове.
Дзэн Нансэна кажется мне незрелым. Дзэн Дзёсю намного выше его, но все же слишком эксцентричен. Насилие Нансэна напоминает нам о том, как Христос изгонял торговцев из храма. Оба действия, возможно, были спонтанными, незапланированными и поэтому не хорошими и не плохими. Следуйте своей интуиции, но никогда не запрещайте ей меняться.
КОММЕНТАРИЙСкажи мне, зачем Дзёсю положил туфлю себе на голову? Если ты можешь выразить смысл его слов и действий, они были не напрасны; если нет, ты в опасности.
Комментарий Мумона напоминает молочко для младенцев после сырого мяса, о котором говорилось в случае. Однако нет никакой необходимости объяснять или выражать смысл поступка Дзёсю, потому что, во-первых, этот поступок бессмысленный, а во-вторых, нам отмерены недолгие дни этой жизни для того, чтобы мы выражали свой смысл, а не смысл других. Если бы я вернулся, и Нансэн рассказал мне о случившемся, что бы я сделал или сказал? Предположим, я ударил бы Нансэна в живот в наказание за его нервный опрометчивый поступок; в результате у него могла бы появиться язва желудка или склонность к аппендициту. Предположим, я размазал бы окровавленные остатки кошки по его лицу — но какой в этом смысл? Предположим, я сдержанно, но с отвращением сказал бы ему: «Ты поступил, как китайский дзэнский монах девятого века!» Предположим, я заплакал бы из жалости к кошке.[94]
Предположим, я сказал: «Принеси мне еще одну кошку и собери монахов!» Предположим… Но ведь Дзёсю — это подлинный гений! Его поступок — воистину космический жест.
СТИХОТВОРЕНИЕЕсли бы Дзёсю был там,
История приняла бы другой оборот.
Он выхватил бы нож,
И Нансэн умолял бы о пощаде.
Стихотворение великолепно. «Нансэн умолял бы о пощаде» означает, что Дзёсю взял бы инициативу в свои руки, и Нансэну пришлось бы признать его духовную непобедимость. Это не соревнование, а спонтанно проявленный принцип «Да будет победителем лучший!», другими словами, «Да будет лучший хозяином положения!» Нансэн (в какой-то мере) желал спасти кошку, но глупость, нерешительность, привязанность к словам и нерадивость монахов одержали верх. Если бы Христос, Торо, Бах и Шекспир не родились…
Случай XV. УММОН УЧИТ ТОДЗАНА
Уммону посвящены пять из сорока восьми коанов в Мумонкане и восемнадцать из ста в Хэкиганроку. Истории о нем (те из них, которые легко поддаются переводу) занимают двадцать восемь страниц второго тома серии Дзэн и дзэнские классики. Уммон был основателем одной из пяти дзэнских сект, но его секта просуществовала только двести лет. Как Бах, Шекспир и Христос, он был слишком гениален для своих последователей. Он достиг просветления, изучая дзэн под руководством Бокудзю, о ком можно судить по двум историям.
— Что может быть выше учения Будд и Патриархов? — спросил монах.
Бокудзю, не задумываясь, поднял вверх посох и сказал:
— Я называю это палкой. Как вы назовете это?
Монах молчал. Тогда Бокудзю снова поднял посох и спросил:
— Что может быть выше учения Будд и Патриархов, — разве ты не об этом меня спрашивал?
Монах по-прежнему молчал.
Великолепно. Поднимание посоха подобно преломлению хлеба Христом (без всех последующих комментариев и символов). Это половина жизни. Другая половина состоит в неизбежном опускании посоха и вкушении преломленного хлеба.
Другая история о Бокудзю — это история о том, как он, закрывая тяжелую дверь, (случайно) сломал Уммону ногу и тем самым (случайно) просветлил его. Слово «случайно» означает, что абсолютное действие тоже ущербно и подвержено случайностям, не говоря уже о таких не очень привлекательных его аспектах, как грубость, беспощадность, упрямство и внезапность. Что Бокудзю сделал потом? Оттолкнул сломанную ногу Уммона и как следует закрыл дверь? Извинился? Отвел пострадавшего к врачу? Об этом можно сказать не больше, чем Байрон говорит о смерти и браке:
Будущее обоих состояний принимается на веру,
Ибо писатели боятся своими домыслами недооценить
Все то, что следует потом.
Так, все дзэнские истории заканчиваются просветлением или продолжением неведения. Иногда мы желаем, чтобы они начинались там, где они кончаются.
Чтобы отличать Тодзана из этого случая от его тезки, основателя секты Сото, его называют Дзёсю Тодзаном, а второго — Кинсю Тодзаном, прибавляя к их имени место, где они жили. Тодзан родился далеко от Уммона и прошел длинный путь, чтобы увидеть его. Он встречается в случае XVIII, в одном из самых известных дзэнских коанов.
СЛУЧАЙТодзан пришел к Уммону, чтобы учиться у него.
— Откуда ты пришел? — спросил Уммон.
— Из Сато, — ответил Тодзан.
— Где ты был летом?
— В храме Ходзи в провинции Конан.
— Когда ты ушел оттуда?
— Двадцать пятого августа.
— Побить бы тебя хорошенько! — воскликнул Уммон. На следующий день Тодзан пришел к Уммону, поклонился ему и сказал:
