Дмитрий Мережковский - Св. Тереза Иисуса
На этот раз ответил Филипп II Терезе и великому делу Реформы не «кинжалом», а «улыбкою».
«Кажется, вся вражда Обутых к Босоногим – только из-за того, что эти ведут жизнь более святую, чем те, – сказал король папскому нунцию, кардиналу Сэга, только что назначенному генеральным викарием обоих Братств. – Вы очень обязали бы меня, монсиньор, если бы защитили это доброе дело,[5] потому что все говорят, что вы Босоногих не любите и несправедливы к ним».
Это было сказано так, что кардинал понял, что противиться королю опасно, и, скрепя сердце, покорился воле его, затаив тем злейшую ненависть к Терезе и к делу Реформы.
«Не говорите мне о ней, – отмахивался он от всех ее заступников. – Это вечная бродяга, беспокойная и непослушная женщина, такая тщеславная, что хотела бы всех учить, вопреки тому, что повелел ап. Павел: „Жены да безмолвствуют“.
В 1580 году буллой папы Григория XII сделано было наконец то, о чем Тереза едва смела мечтать, – разделение Кармеля на два, друг от друга независимых Братства, Обутых и Босоногих. Но, кажется, тайное жало сомнения и страха останется в сердце ее до конца дней: это видно по тому, что говорила она во дни гонений и что кажется, в устах ее, почти невероятным: «Страшны мне дела Рима!»
40
«Знайте, что душа моя из тех, которые не легко вести принуждением». «Лучше сломаться, чем согнуться, antes quebrar que doblar» – так говорит и чувствует Тереза всю жизнь. Что же, «сломалась» она или «согнулась» перед Римскою Церковью? «Страшны дела Рима», и одно из страшнейших – то, что такие люди, как св. Тереза, должны не только «согнуться», но и «сломаться», чтобы войти в Римскую Церковь. Если так, то личный первородный грех ее – тот же, как у Лютера и Кальвина, хотя и совсем в ином религиозном порядке, не против Римской Церкви, а с нею, – отказ от свободы. «Больше для меня значит одно только слово церковного начальника моего или духовника, чем все откровения Свыше, потому что я могу ошибиться в них, а в послушании – не могу». «Истинное сокровище наше есть глубокое смирение, великое самоумерщвление и послушание, которое, видя самого Бога в каждом начальнике Церкви, подчиняется ему во всем». Если это довести до конца, то значит: Церковь для св. Терезы больше Христа, и даже как будто для самого Христа Церковь больше, чем Он сам.
Вместе с Иоанном Креста терпит и она, «как агнец безгласный», гонения Обутых не только на себя, но и на святое дело Реформы; оба терпят эти гонения без всякой пользы для себя и для дела, потому что, как бы ни покорялись Обутым, все-таки для них они «мятежники», «волки в овечьей шкуре».
Может быть, вспоминая всю свою жизнь, видела она себя в самом начале ее между Иисусовым Обществом в монастыре Сан-Жиля, в г. Авиле, и могилой Великого Инквизитора Торквемады в монастыре Санто-Томазо, в том же городе. Будет она и потом, до конца жизни, между двух огней. Плуг Св. Инквизиции взроет для сева ее кровавые борозды. Вся «Жизнь», «Душа» ее, Mi alma, будет под судом Инквизиции.
Как относится дело ее, Реформа, к делу Инквизиции, – этого вопроса, кажется, она не услышит вовсе, а между тем ответом на него, потому что с ним связан и вопрос о том, как относится ее Реформа ко всей Римской Церкви, – решаются судьбы Терезина дела.
Книга Макиавелли «Государь» будет переведена на все языки христианского мира, и язык Макиавелли сделался языком не только св. Игнатия Лойолы, но и всего Иисусова Общества и даже всей католической Церкви. Этого не могли не чувствовать св. Тереза и св. Иоанн Креста. Что же они об этом думали – тоже вопрос без ответа.
Слишком умные и добрые отцы-иезуиты, «эти благословенные люди», esos benditos hombres, как называет их Тереза, будут ее духовниками всю ее жизнь. Жалки и беспомощны робкие попытки ее освободиться от них. «Эти отцы хотят, чтобы мы их слушались во всем… Если то, что они говорят, не всегда хорошо, то надо им это прощать, потому что мы нуждаемся в их помощи… Но они очень боятся, да простит им Господь! Но если мы, дети Кармеля, следуем путем Господним, то и люди, носящие имя Иисуса,[6] не могут от нас удалиться, хотя слишком часто нам этим грозят». «Пусть из вас[7] первая, кто прочтет эту книгу, исправит ее, или сожжет, я ничего не потеряю». Это говорит Мать Основательница сестрам о книге своей, «Путь Совершенства», – основании Кармеля и всего великого дела Реформы. То же могла бы она сказать и слишком умным и добрым отцам-иезуитам. Кто-то из них, «только шутя», как сам признается, велит ей сжечь ее «Истолкование к Песни Песней», и она покорно сжигает его, а между тем «многие сведущие люди» говорили ей, что «читали книгу эту, как св. Писание». Сожгла ли бы она с таким же легким сердцем не только мнимое, свое, но и настоящее Св. Писание, помня великое правило св. Игнатия Лойолы: «Будь послушен, как труп, perinde ас cadaver»?
«Дочь моя, да не будет монастырей с доходами, – такова воля Моя и Отца Моего», – слышит Тереза из уст Господних, стоя перед Чашей со Св. Дарами, а когда услышит из уст отцов Тридентского собора: «Монастыри должны иметь доходы», то послушается не Христа, а этих отцов покорно, «как труп».
41
В 1577 году, том самом, когда началось гонение Римской Церкви на великое дело Реформы, св. Терезе было видение Христа с обнаженным и окровавленным Телом, бичуемого уже не римскими воинами, каким видела она Его, двадцать лет назад, только что приступая к делу Реформы, а римскими священниками, и услышала из уст Его: «Вот что сделали со Мной начальники Церкви!»
Сделали это все начальники Церкви, но, может быть, больше всех – Верховный Начальник Христа, Папа. Если какое-либо из видений св. Терезы подлинно, то уж конечно это.
Очень знаменательно, что почти всеми жизнеописателями ее до наших дней умолчано оно, так что мы ничего бы не знали о нем, если бы один из них, слишком откровенный или простодушный, не проговорился.
Когда очень добрый и умный иезуит, о. Бальтазаро Альварец, духовник Терезы, велит ей «открещиваться» от Того, Кто умер за нее на кресте, и «делать Ему знак презрения», то слушается она и этого «страшного и отвратительного» для нее веления «покорно, как труп», но молит прощения у Господа, и Он не только прощает ее, но и хвалит: «Ты хорошо делаешь, что слушаешься наместников Моих в Церкви». А когда те, кто считает ее обманутой видениями Христа, запрещают ей молиться Ему, то Он кажется разгневанным и велит ей сказать им, что «это – тиранство», «aquello era tirania». Только что требовал от нее Христос послушания этому «тиранству»; чего же требует теперь, – все ли еще «трупной покорности» или восстания, освобождения? Этого св. Тереза не знает и никогда не узнает. Но если бы она не подчинилась «тиранству», не ползала бы, как полураздавленный червь у ног тех самых «начальников Церкви», которые избивают Христа до Крови, то более чем вероятно, что они сожгли бы и ее точно так же, как не менее святую Жанну д'Арк. Это и значит: личный первородный грех св. Терезы и всей внутренней Реформы – тот же, хотя и в совсем ином религиозном порядке, как у Лютера, Кальвина и у всей внешней Реформы – отказ от свободы. Но как бы ни хотела она отречься от свободы, от жизни, она не может этого сделать, потому что живой человек не труп. Кажется, св. Тереза и св. Иоанн Креста, отдаваясь покорно, «как агнцы безгласные», в руки начальников Церкви, гонителей святого дела Реформы и самого Христа, – все-таки, сами того не желая и не сознавая, восстают на них и борются с ними так же точно, как Лютер и Кальвин; вся разница лишь в том, что эти отлучены от Римской Церкви явно, а св. Иоанн Креста и св. Тереза – тайно: «Новую обитель свою в Севилье основала она, как отступница, отлученная от Церкви, que apostata у que descomulgada», – скажет один из ее современников, верный служитель Римской Церкви. Но и св. Тереза и св. Иоанн Креста могли бы сказать так же, как Лютер на Вормском Соборе: «Я здесь стою; я не могу иначе; да поможет мне Бог!»
42
«Пишет мне о. Анжело де Саразар, что я могла бы спастись, обратившись к св. Отцу, как будто это может меня утешить, – скажет Тереза, в те черные дни, когда все дело Реформы кажется ей безвозвратно погибшим. – Но каковы бы ни были муки мои, мне и в голову не пришло бы ослушаться Рима». Это, с одной стороны, а с другой: «Как ни тяжело для меня и ни убийственно идти против моего начальника – <а может быть, и Начальника всей Римской Церкви, папы>, – я не должна покидать великого дела Господня» – Реформы. Это значит: в деле Реформы св. Тереза должна идти, может быть, не только против своего начальника, но и против всех начальников, против всей Римской Церкви. «Я должна слушаться Римской Церкви; я не должна ее слушаться», – это противоречие так же безысходно для св. Терезы, как для св. Иоанна Креста. Может быть, именно здесь, в этой неутолимой муке о Церкви, оба они чувствуют, как вечно, метафизически нужны друг другу. Так же и в той же муке нужны они будут всем, кто, выйдя из католической, православной или протестантской Церкви, будет искать Единой Церкви Вселенской.
