Адин Штайнзальц - Социология невежества
Мы уже останавливались на том, что разница между знанием, достойным свободного человека, и знанием, обладать которым свободному человеку не пристало, превратилась в разницу между знанием теоретическим, которое требует лишь умственных усилий и является поприщем свободных людей, и техническими ремеслами. Верно то, что христианство, добившись господства над западным миром, навело мосты между теоретическими и практическими знаниями, ибо по христианским понятиям, хотя и в меньшей степени, чем по иудейским, ремесло не унижает того, кто им занят, скорее даже наоборот. Христианский идеал, и в частности идеал монашества, — это идеал труда; умственные занятия тоже считаются одним из видов труда, чем-то сродни рукоделию.
Тем не менее даже в средние века все еще оставался разрыв между теоретическим и практическим. Иллюстрацией служит то, что в средние века(а кое-где такое положение сохранилось до наших дней) врачи подразделялись на две категории: университетские медики, которые занимались лишь диагностикой и лечебной теорией, и практикующие лекаря, которые делали операции и оказывали пациентам конкретную медицинскую помощь. Университетский медик все еще избегал прикасаться к пациенту, и, когда возникала необходимость в операции, больной отсылался к хирургу. В Англии и в наши дни существует разница между врачом, именуемым доктором, и врачом, называемым сорджен (surgeon), который не удостоился академических степеней, поскольку свою медицинскую деятельность начинал, занимаясь черной работой, и не сумел достичь образовательного уровня врача, изучавшего медицинскую теорию в университете.
В этой связи понятно, откуда берется презрение, которое те, кого принято называть культурными людьми, испытывают к абсолютному большинству естествоиспытателей, ибо естественные науки с 17 века развиваются как науки экспериментальные, а культурный человек избегает практической деятельности, и знания его носят сугубо умозрительный характер. Напряжение или разрыв между теорией и практикой дают о себе знать и в современном обществе.
Тем не менее следует добавить, что 17 столетие дало Западу новый идеал знания. Знать что-то — это значит знать, как это делается, как воспроизводится это в лаборатории, и наоборот — как осуществляется теоретическая реконструкция сделанного. Так, например, интегральной частью астрономии или астрофизики наших дней является теория происхождения вселенной, потому что зная, как возник мир, можно понять его сущность и законы его существования. Знание, проистекающее из практики — это новый идеал эксперимента и теории, возникший в 17 веке. Этот идеал, разрушивший перегородку между теорией и практикой, является по сути дела идеалом такого знания, которое в средние века считалось привилегией одного лишь Бога. Бог знал, потому что создал или способен был создать, а мы, жалкие смертные, способны что-либо познать, лишь размышляя. Итак, в 17 столетии появился новый идеал практического знания, который существует и ныне и с помощью которого мы, говоря образно, надеемся разгадать загадку жизни, научившись воспроизводить жизнь в лаборатории. Этот новый идеал знания в конце концов преодолел разрыв между теоретическим и практическим знанием, но он же несет ответственность за профессионализацию весьма специфических отраслей знания. На счет этого идеала, помимо того что он оказался фактором, приведшим к некоторым социальным изменениям, о которых мы упоминали, таким, например, как исчезновение буржуазии в качестве отдельного класса, следует отнести разрушение понятия чисто теоретической культуры. Тем не менее даже в наши дни в отдельных отраслях знания все еще существует разделение между теоретической и практической частями. И это относится не только к экспериментальным естественным наукам, но и к такой специальности, как математика. Все еще имеются математики, внимание которых сосредоточено исключительно на проблемах чистой математической науки. Еще в начале века некоторые ученые утверждали, что между чистой и прикладной математикой существует пропасть, а на одном из математических конгрессов один известный математик заявил, что между теоретиками и прикладниками не может быть никакого диалога, и причина этому та, что они являются специалистами двух совершенно разных наук, не имеющих точек соприкосновения.
Зеленая борода и веер
Из предыдущей главы мы узнали, что в древности и в средние века невежество ассоциировалось именно с практикой, практическими знаниями. Практическая деятельность рассматривалась как нечто недостойное свободного человека, и в определенном смысле как то, чего такой человек знать не должен. Ибо знание было чисто интеллектуальным знанием, лишенным какой бы то ни было связи с практикой. Мы говорили, что начиная с 17 века ситуация изменилась на диаметрально противоположную; знание превратилось в то, что получено из практики, а невежество стало рассматриваться как недостаток практики — в прямом или в переносном значении этого слова. Поэтому в новое время, начиная с эпохи Просвещения и до наших дней, и именно в нашем обществе, оправдания, которые стали находить для невежества, совершенно отличаются от тех, что существовали прежде. Этим оправданиям, а также тем формам, которые в нашем обществе получает как профессиональная, таки общая легитимация невежества, мы собираемся уделить внимание.
Наиболее важное, а может быть и основное оправдание невежества основывается в наши дни на справедливом утверждении, что количество знаний увеличилось настолько, что человек просто не в состоянии знать все обо всем. Образ всестороннего мудреца, сведущего во всех профессиях и во всех науках и при этом являющегося специалистом в каждой из них, уже неактуален и не может быть актуальным в наши дни. И поэтому человек обязан не только определить для себя ту сферу, в которой он будет специализироваться, то есть те знания, которые он заинтересован получить, но и те области знания, в которых он обязан быть несведущим.
Шерлок Холмс игнорировал многие области знания и даже не знал того, что Земля обращается вокруг Солнца, потому что эта подробность не входила в сферу его профессиональных интересов. В известном смысле подобного рода феномен существует и ныне, когда многие достойные уважения люди не просто специализируются в каких-то отраслях знаний, но становятся узкими специалистами внутри своей профессии, поскольку это диктуется все увеличивающимся объемом знаний. У такого рода специализации имеется дополнительный смысл; человек, который специализируется не в своей общей специальности, например в математике, философии или химии, а ограничивается изучением какого-нибудь подраздела этой специальности или даже ограниченной части этого подраздела, и не желающий ничего знать о том, что происходит за пределами этой сферы, делает это не потому, что общие знания бесполезны для него или безразличны ему, а потому, что обладание чрезмерными знаниями даже в своей отрасли, не говоря уже о других областях, изобличает в нем дилетанта, человека несерьезного. Серьезный человек должен иметь исчерпывающие знания по какой-то узкой теме, и предпочтительно, чтобы он не знал ничего, что имеет отношение к любым другим темам.
Истинная мудрость — это мудрость неведения. Это великое, главное оправдание, предписывающее воздерживаться от всезнайства и поэтому обходить своим вниманием определенные вещи. Разумеется, существуют оправдания и системы, предельно далекие от такой позиции и включающие в себя те или иные специфические формы распространения невежества. Вместе с тем вполне очевидно, что если мы знаем слишком много, то наше знание может коснуться сфер не вполне релевантных, то есть неуместных с профессиональной точки зрения или вовсе неуместных. И посему лучше ничего не знать о них, ибо это может нанести вред, вызвать сумятицу, перегрузку знания излишними сведениями или даже привести к смешению релевантного знания с нерелевантным, — такому, например, как смешение астрологии с астрономией, делающее того, кто занимается этим, человеком весьма подозрительным с профессиональной точки зрения.
В итоге мы остановимся на пяти разных видах оправданий, которые даются невежеству. Первый вид: намеренное невежество, которое отвергает всякое нерелевантное знание, неуместное для определенной профессии или для всего общества. Так, например, астрология нерелевантна для того, кто занят астрономией, или знание техники нерелевантно для того, чья профессия не имеет никакого отношения к технике.
Второй вид: знание искажает интеллектуальную систему, которой придерживается определенное общество. Системы мысли, как научные, так и ненаучные, стремятся достичь предельно возможной степени совершенства. Не только по причинам самосохранения, но и благодаря внутреннему побуждению люди склоны считать систему знаний, в которой они подвизаются, содержащей в себе все, или по крайней мере такой системой, которая в принципе верна и нуждается лишь в углублении и развитии, а не в существенных изменениях. Но время от времени появляются новые объяснения фактов (или идей), которые не вписываются в существующую систему взглядов. Как мы упоминали в другой главе, примитивные общества старались уничтожить все те факты, которые не соответствуют принципам, принятым в обществе. Но и в современном обществе имеются подобные явления, хотя место крутых мер заняли защитные средства иного рода, заключающиеся в сознательном игнорировании тех феноменов, которые противоречат существующей системе знаний. Средневековые карты, на которых изображение неисследованных областей снабжалось надписью: здесь обитают львы, представляют собой один из способов игнорирования того, что неизвестно. Современные карты знаний заполняются более изощренно, временами — путем тщательного утаивания определенных фактов или путем уделения этим фактам минимального внимания. Метод определять нечто как исключение из правила существует не только в грамматике, но и, в измененном виде, в различных научных дисциплинах. Другой способ, доказавший свою неменьшую эффективность, — это попытка скрыть подлинное значение некоторых фактов, присваивая им научные названия и как бы включая их таким образом в сферу действия научной таксономии.
