Митрополит Федченков - Молитва господня
Следовательно, в христианстве главное дело сводится к духовному настроению – к беззаботности и любви. Если же это общение имуществ имеет целью довольство, изобилие, богатство, то это совсем не то, для чего приходил на землю Господь и дал заповедь о "хлебе насущном". Наоборот, такое общение возбуждает лишь большее желание изобилия, т. е. развивает в конце концов аппетиты наши. Да и исходит-то оно из корыстного материализма, плотскости, любви к богатству, довольству. Это две вещи различные.
Но даже и при таком несовершенном состоянии христианства, учение о "хлебе насущном" и о любви имеет немалое значение: оно вносит в жизнь умеренность, ограничивает наши аппетиты.
Один иностранный общественный политик недавно выразился так: люди не хотят до сих пор понять такой простой вещи, даже с чисто экономической точки зрения, как совесть. И это верно. Хотя не нужно смотреть на благочестие как на путь для "прибытка", по слову апостола, но несомненно, что искреннее благочестие поведёт непременно и к экономическому благоденствию. "Ищите прежде Царствия Божия, а все остальное, т. е. земное, – приложится вам", – говорил Господь. И Сам Бог даст нам нужное, если мы не соблазняемся в душе желанием богатства и изобилия, если оно не опасно нам. "Богатство, если оно течет к тебе, не прилагай к тому сердца", – говорится еще в Ветхом Завете. И Златоуст зовёт: "Хочешь богатства – беги от богатства: и богатство побежит за тобой".
Но истинный христианин и не будет даже хотеть богатства, как вещи опасной. Да оно его и не прельщает, есть другое истинное богатство: благодать Святого Духа, Царство Божие – внутри нас. Тогда довольно будет одного хлеба насущного. Даже того меньше! Это показывает нам жизнь святых.
Но Молитва Господня дана была не для исключительных подвижников, а для всех христиан. Здесь и хлеб насущный необходим. И вообще т. н. частная собственность дозволяется: "Чем ты владел, – говорит апостол Пётр Анании, – не твое ли было, и приобретенное продажею, не в твоей ли власти находилось?" (Деян. 5, 4).
Христианство разрешало и разрешает это. Только бы не было стремления к изобилию, а довольствовались бы мы необходимым: "хлеб наш насущный даждь нам днесь". И когда один человек просил Господа разделить его справедливо с братом, Он сказал ему: "Кто поставил Меня судить или делить вас?" И далее: "Смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения" (Лк. 12, 13—15). Тем более – Царство Небесное.
Ещё мне хотелось б остановиться на маленьком вопросе. Как ни мало думать лишь о "хлебе насущном", да и то только "днесь", на нынешний день, но зачем ещё и об этом нужно молиться Богу "даждь нам"!
Приведу такое впечатление о молитве из своей ранней жизни. Когда, бывало, я читал Молитву Господню, то мне непонятно было: зачем нужно просить Бога о таком предмете, как насущный хлеб, ведь хлеб-то был в изобилии даже у любого нищего! В молодости я видел такого в моем округе: у него всегда были довольно полны два мешка, один для муки, другой для "кусков", т. е. для ломтей хлеба. И мне казалось, что чего-чего, а хлеба-то уже всегда всем хватит. Зачем же просить его у Бога: "даждь нам"?
Прошло после этого много лет. Я жил тогда в Москве, будучи членом Церковного Собора. Началась революция. И нам не хватало простого хлеба! Тогда я был в Москве, и нам давали всего лишь по 1/8 фунта в день, да и тот был с кострикой. Однажды я шёл по улице и увидел голодную, шатающуюся небольшую собаку: она беспомощно пошаталась-пошаталась и околела. Вот тогда я понял: да, и о хлебе насущном нужно молить и просить Бога! Иначе можно от голода погибнуть!
Ведь мы, собственно, постоянно присутствуем при чуде: из одной и той же земли вырастают тысячи хлебов разного сорта. Мы этому не дивимся только потому, что привыкли. А если бы увидеть это чудо в первый раз, мы не могли бы надивиться. Откуда всё это? Одна и та же земля родит разное. Недаром одна северная старушка, кушая арбуз, восхищенно сказала: "Хотела бы я хоть посмотреть, где эти арбузы растут!"
Всё это сотворено Вседержителем Богом. Им и сейчас держится, – хотя неверующие этого не признают, а объясняют "природой". Но разве бездушная природа разумна? Конечно, нет! И тот, кто ссылается на природу, в сущности прикрывает свое незнание.
Всё держится Богом Творцом! Его обо всём и надобно просить: даже о куске насущного хлеба, хотя бы на один день. Да и то приходит мне мысль: ведь и это прошение сказано Самим Спасителем. Богом! Уже по одному этому должно верить Ему всецело и просить – и о хлебе насущном. Во всяком случае, подобное прошение говорит о нашей вере и смирении. О вере потому, что этим мы выражаем упование на Бога во всём, даже в самом «насущно» необходимом. О смирении потому, что приучает нас довольствоваться малым. Кроме того, это прошение приносит и добрые результаты всему миру, т. к. учит ограниченности наших пожеланий, а это отражается на всем мире, т. к. всякая борьба, вражда и зависть приводит к ссорам и войнам. И тогда жизнь становится гораздо труднее! А Господь хочет облегчить нам и земную жизнь.
Наконец, слова: "наш", «нам» напоминают нам о любви друг к другу. И пусть даже мы не смиримся настолько, чтобы просить лишь "насущного хлеба", да ещё всем "нам", но пусть хоть христиане покажут эту скромность прошений наших! В крайнем случае, пусть каждый думает лишь о себе самом: ему-то уж несомненно будет душевная польза. Но не может быть, чтобы доброе дело отдельного человека не оказывайте влияния и на других. Впрочем, об этом не должно думать, потому что это не смиренно. Даже было бы ещё грешнее, т. к. ограничивши себя телесно, мы «расширялись» бы духовно: в гордости – своею добротою, в самомнении – о своей мнимой "святости". И наоборот, чем ты будешь скромнее в требованиях и смиреннее, тем влияние твоё будет сильнее. Да у тебя больше останется времени и для духовной жизни, если ты будешь довольствоваться малым! А лучше сказать: вся твоя жизнь превратится в непрерывную духовную жизнь.
Здесь припоминается наставление преподобного Серафима Саровского дивеевским "сиротам". Давая им указания ежедневного жития, он их учил: не следует вычитывать разных акафистов, ни давать подробных обещаний, а прочитав его, Серафимово, маленькое "правильце", немного чего-либо вкусить и сразу на послушание или на работу, какая указывается старшими, но между работой, про себя, творить молитву Иисусову. Так до обеда. После обеда – "правильце", и опять за работу с прибавлением к молитве Иисусовой: "молитвами Богородицы". Потом перед сном опять «правильце» – и спать.
"И уверяю вас: спасетесь", – утешал о. Серафим своих "сирот". Длинный уставной молитвенный саровский порядок о. Серафим не благословил для дивеевских сестёр: он и для монахов-то труден. Но его не всегда в этом слушались: старались уподобляться Сарову в молитвенном уставе. А батюшка по своему опыту знал, как лучше молиться и вообще спасаться. Он не был приверженцем длинной уставности, но в сердце постоянно молился. А Господь именно этого требует: "Сыне! Даждь Ми сердце твое!"
Молитвословие – ещё не есть молитва! И знающим монастырские порядки известно, что истинным молитвенникам даётся свобода в молитве: они в скитах, например, могут позднее вставать и позднее ложиться и не исполняют устава служб, а стараются молиться "непрестанно", по повелению апостола: "непрестанно молитесь" (1 Сол. 5, 17).
Теперь надобно обратиться к человеческим способам избавиться от сложной современной жизни.
Вместо той ограниченности, которую заповедует нам Господь в этом прошении и которая разрешает сложность всей мировой жизни, народы думают об иных путях существования, в частности о государственном способе уравнения имуществ. И, кажется, с первого взгляда, это весьма походит на первые дни христианства, когда у всех было всё общее и никто ничего не называл "своим". Но на самом деле здесь большая разница.
Именно: если Господь хочет разгрузить нас от лишних забот, свести на минимум существования, то в современных поисках улучшения жизни в основу стремлений обещают, а где-то и действительно дают максимум обилия. Не только говорят: будет бесплатный хлеб, и притом в изобилии, но нужно ожидать впереди и вообще сладкой жизни.
Уже здесь – коренная разница: Господь хочет свести наши телесные заботы к минимуму, а в мировом масштабе привлекают изобилием, чтобы, дескать, оставалось время для культурного воспитания и всевозможных удовольствий. Таковы различные источники.
Затем: христианство исходит из нравственных побуждений и стремится к ним; человеческие же способы улучшения жизни имеют целью материальное благополучие, которое будто приведёт их к моральному совершенству, хотя это, собственно, и не очень-то интересует преобразователей жизни. Было бы сладко жить здесь, потом ведь все умрут, и ничего, кроме праха, не останется от них. Так различны цели.
Христианство исходит из религиозных Божественных заповедей, из веры в Бога и вечной ответственности за свою жизнь; земные же пути отвергают всё нематериальное. Мало того, считают веру в Бога не только излишней, но даже вредной для этой жизни потому, что она отвлекает от материальной цели, отрывает от революционных методов, учит смирению, тогда как современные теории стараются возбуждать правовое сознание, гордость.
