Ярослав Шипов - «Райские хутора» и другие рассказы
…Святки. Первый день. Сидим в келье Троице-Сергиевой лавры. Один — ездил в тюрьму, поздравлял с Рождеством заключенных, другой — служил в интернате для слепоглухонемых, третий — только что из Чечни, где крестил воинов… Четвертый — звонит из Антарктиды: там у нас храм, и наш приятель в дальней командировке. Ближе к полуночи меня разыскивает по телефону знатный чиновник. Некогда я освящал ему загородную усадьбу и автомобиль. Поздравляет с праздником, говорит, что видел богослужение по телевизору, но понравилось ему далеко не все. И начинает журить: дескать, тут вы не боретесь, тут недоделываете, это — из рук вон, а то — вообще никуда…
Интендант.
Авария
Разбудила ее соседка по купе:
— Простите, но мне сейчас… кто-то сказал, что надо выйти в коридор — будет авария…
Они оделись и вышли.
— Еще раз простите: может, это приснилось мне, а я вас вот так потревожила…
В следующее мгновение пассажирский поезд столкнулся с товарняком. Было множество раненых, были даже погибшие, но две женщины не получили и синяка. Они так крепко держались за перильце, установленное под окном, что в момент удара выдрали его вместе с креплениями, после чего перильце, цепляясь за стенки и сгибаясь в дугу, совершенно смягчило падение: в конце концов попутчицы просто уселись на пол…
Едва ли можно утверждать, что именно это событие изменило жизнь ее семьи — и сама она, и ее муж были людьми верующими, воцерковленными и к чуду отнеслись как подобает: заказали благодарственный молебен да пожертвовали храму что-то из незначительных своих сбережений. Быть может, дали они и некий обет — не знаю. Однако со временем в действиях и поступках этой дружной четы стала обнаруживаться строгая последовательность и закономерность.
Сначала муж — а он был офицером — уволился в запас, и местный батюшка взял его в храм алтарником и чтецом. Потом они переехали из приволжского городка в подмосковный поселок — поближе к Троице-Сергиевой лавре. Благоверный нанялся в монастырь и честно отработал на разных трудовых должностях немало лет. Лаврские старожилы до сих пор вспоминают этого добродушного, могучего дядьку-бессребреника. Здесь же, в семинарии, учились двое его сыновей.
Наконец он вышел на пенсию и был рукоположен для служения в родном городке, однако служил недолго — заболел и вернулся. Помню, встретились в Сергиевом Посаде, разговорились о приходской жизни. Он грустно сказал:
— Живешь в лавре и думаешь, что люди только и заботятся, как бы душу свою спасти, а выйдешь за стену: человеку семьдесят лет, одной ногою в могиле, а все — про деньги, про деньги, про чьи-то долги… За каждым из нас — долг любви и благодарности: Богу, людям… Хоть сколько-нибудь вернуть бы…
Через несколько месяцев он скончался. Отпевали его сыновья — оба к этому времени стали священниками.
Новый ревизор
Похожий случай описал однажды Николай Васильевич Гоголь — прозаик, которого уже никто и никогда не сможет превзойти. И дело здесь не только в гениальности автора, а в том, что он умел обличать грех, не осуждая при этом самого человека. Впоследствии великая русская литература утратила это высоконравственное качество и насквозь пропиталась пагубным духом критицизма… Что уж говорить о нашем времени, когда осуждение превратилось в разменную монету человеческого общения? Вот я и думаю: как бы мне рассказать одну действительную историю и при этом сильно не нагрешить — там ведь все люди реальные, узнаваемые… Пожуришь — осуждение, похвалишь — лесть: и так и эдак — грех неукоснительный. Нет уж: придется кое о чем умолчать, а кое-что затуманить.
Главный участник событий — батюшка, из монашествующих. Для скрытности и затуманивания имя его не назовем, да и сан доподлинно именовать не будем, скажем: игумен или архимандрит. И вот во время грандиозного торжества — не упомню уже по какому случаю — этот самый батюшка оказывается рядом с очень большим деятелем всего нашего государства. Теперь такое случается иногда… Оба они люди вежливые, и потому завязывается между ними беседа, в которой этот архимандрит сообщает, вполне между прочим, что должен по церковным делам побывать в некоем отдаленном краю все еще бескрайнего Отечества нашего. Или игумен… А у большого деятеля в том краю какие-то свои интересы были, он и говорит: дескать, не могли бы вы и мою просьбочку заодно исполнить — встретиться с местными руководителями и посмотреть, каковы обстоятельства тамошнего существования. Деятеля понять можно — ему захотелось свежего взгляда, а то чиновники норовят в таких поездках достичь высот отдохновения, а отчеты списывают с прошлогодних, которые в свой черед тоже списаны. Наш игумен или даже архимандрит, как человек в высшей степени обязательный, отвечает: мол, отчего же не исполнить вашу просьбочку — это посильно.
И вот отправился батюшка в поездку по церковным делам, а когда завершил все необходимое, его на вертолете перенесли в город, где была назначена встреча. Выходит он на аэродромный бетон, ступает по ковровой дорожке, а впереди полукругом — встречающие. Они, конечно, ожидали полномочного представителя, но не знали, кто он. И потому, когда игумен или архимандрит уже подошел, всё заглядывали ему за спину — где же уполномоченный?
— Это я, — объяснил его высокопреподобие.
Те поняли свою оплошность и протягивают руки, чтобы поздороваться. А он складывает им ладошки лодочкой, благословляет да еще левой рукой пригибает высокоумные головы, чтобы к его деснице прикладывались. Тут самый главный человек этого края и говорит, что запланировано посещение форельных прудов, охотничьего хозяйства и базы отдыха местной администрации. Этот самый игумен или архимандрит пожимает плечами: мол, если вам надобно посетить какие-то заведения — занимайтесь. Они — в растерянности:
— А отужинать?
— Благодарствую, — отвечает, — с дороги можно.
Прибывают в хоромы, приглашают гостя занять почетное место во главе стола. Он прочитал молитву, благословил «ястие и питие», сел. Тут к нему приблизился человек, командовавший в крае известным учреждением — некогда серьезным и закрытым, а теперь, после ряда разгромных реформ, почти утратившим былые достоинства.
— Французский коньяк? — склонившись над ухом, спросил генерал в штатском.
— Не пью, — пояснил игумен или архимандрит.
— И правильно, — согласился генерал, — чего в нем хорошего? Самогон самогоном… Лучше — водочки… Я и сам больше водку люблю.
— Не пью, — повторил гость.
— Понимаю, — снова согласился генерал, — вино… Крепленое или сухое? Красное или белое?
— Вообще не пью, — взмолился уполномоченный.
— Не понимаю, — промолвил генерал и обескураженно посмотрел на самого главного.
Тот нервно махал рукой: мол, заканчивай с этим, переходи к следующему пункту. Генерал кивнул и продолжил оглашение протокола:
— Как насчет баньки?
— Можно с дороги, — сказал батюшка.
— А девочки? — шепнул контрразведчик. — Есть блондинки — ноги от ушей, народ проверенный…
Наш аскет пристально и с настороженностью, как на тяжкоболящего, посмотрел на него.
— Понимаю, — кивнул генерал, — я и сам не люблю блондинок: одна видимость, а толку — никакого…
Но тут даже главному хозяину стало ясно, что разговор зашел совсем не туда:
— Чем будете угощаться? — громко спросил он через весь стол.
Игумен или даже архимандрит оглядел жареных поросят, осетров и попросил свеколки.
— Чего? — не поверил своим ушам доблестный генерал.
— Свеколки. Или капустки. Сегодня среда — постный день…
Никто ничего не понял. Но через несколько минут, управившись с невесть где добытой свеколкой, гость встал, извинился, прочитал благодарственную молитву и сказал:
— Совещание — завтра в восемь утра.
— Не рано ли? — робко поинтересовался главный, окидывая взором праздничный стол.
— В самый раз, — твердо заключил игумен или даже архимандрит.
Собрались за полчаса до назначенного времени. Полномочного представителя еще не было.
— Вечером мылся в бане, — доложил исполнительный генерал, — потом прошел в номер, а утром исчез…
— Куда исчез? — прошептал главный.
— Не знаю. Перед сном он так долго читал молитвы, что ребята на прослушке уснули… Сейчас поднял по тревоге все управление — ищем…
Главный схватился за сердце. Но тут отворилась дверь и вошел уполномоченный:
— Был на ранней литургии в соборе, — объяснил он. — Сколько сейчас времени?
— Восемь ноль-ноль, — отрапортовал контрразведчик.
— Я и думал, что к восьми закончится. Тогда начинаем…
Вернувшись, он написал отчет для очень большого деятеля. Тот, говорят, остался доволен и даже оскорбел, что игумен этот или архимандрит трудится не в его ведомстве. Документ действительно вышел преудачнейшим — батюшка давал мне почитать: жизнь целого края там — как на ладони. И разные полезные рекомендации даны: какие отрасли следует развивать, во что средства вкладывать…
