Людьмила Крискович - Просто поверь в себя
Однажды, ещё в начальных классах, я увидела мою дочь с мальчиком из соседней квартиры, сидящими под крыльцом нашего дома и тщательно вытирающими плохие оценки из дневников. Я так была удивлена этим. Я никогда не ругала её за плохие оценки (они были исключением из правил), я даже шутила и говорила, мол, какой это ученик без двойки? Почему же ей хотелось скрыть от меня этот факт?
Она всегда любила говорить неправду, а я воспринимала это как детские фантазии. Но в дальнейшем жизнь показала, что говорить неправду стало её привычкой, от которой очень трудно избавиться. Нужно ли с ней бороться? Любая борьба вызовет сопротивление. Я просто говорила ей, что я замечаю её обман. Она продолжала обманывать, что воспитало в ней чувство замкнутости, сдержанности. Это только выглядело, что она спокойный и послушный ребёнок, ни кому не причиняющий беспокойства. Только через многие годы я поняла, что когда ребёнок удобен для родителей, то надо проверить его здоровье и понаблюдать за его поведением повнимательнее. Это я сейчас так вижу эту ситуацию, а тогда, поскольку я была совсем молодой мамой, многие простые и мудрые мысли отсутствовали в моей голове.
Я сама сделала ремонт в нашей однокомнатной квартире. В кухне на розовых стенах я нарисовала краской большие белые ромашки. Моя доченька спала на своей кровати, за шкафом, что создавало иллюзию её крошечной изолированной спальни. Она ложилась спать рано, а я могла смотреть телевизор. Моя работа и школа находились рядом с домом. Всё, насколько это было возможно, устроилось, установилось для нормальной жизни.
У меня были чёткие приоритеты в жизни. Самое важное – это моя дочь. Приготовление завтрака, обеда и ужина, стирка белья, уборка квартиры, покупка новых игрушек, билетов в театр – всё это было моими обязанностями, которые я ни разу не нарушила. Я записала её на занятия, обучающие игре в теннис, и в музыкальную школу, обучающую игре на пианино. Я пыталась ей предложить делать то, чему я научилась в своё время. Других занятий я ей предложить не могла, так как я ничего другого не знала. Она училась игре на пианино, ходила на тренировки по теннису и никогда не сказала, что ей это не нравится, но никогда и не проявила восторг от того, чем занимается. Я была рада, что мой ребёнок занят и не бездельничает.
Вот даже теперь, спустя много лет, я почувствовала, что я как бы оправдываюсь, как бы всё ещё доказываю себе, что я была хорошей мамой. Да, я старалась быть во всём безупречной. Я никогда ничего не делала наполовину. Если уж готовить еду, то готовить с полным вниманием; если убирать квартиру, то до блеска; если покупать билет в цирк, то на самые лучшие места; если читать книгу, то наслаждаться. Трудно сказать, хорошо это или плохо. Одно очевидно, что эта привычка осложняет жизнь. Я сама себе не позволяла расслабляться, действовать согласно своему истинному желанию. Ведь иногда я чувствовала себя не совсем хорошо, или устала очень, но, независимо от этих или других обстоятельств, я продолжала самой себе доказывать, напрягаясь, переутомляясь, что я безупречна. Это происки моего эгоизма. «Эго» любит всё доказывать, «эго» всегда ждёт похвалы. Если никто меня не хвалил, то я старалась, при явной поддержке моего «эго», достичь ещё большего совершенства, в надежде когда-нибудь услышать похвалу. Похвалу от кого? От моего удовлетворенного Эго! А ему всегда мало!
Мой эгоизм был напрямую связан со взаимоотношениями с моей дочерью. «Моя дочь». В этой фразе уже говорит мой эгоизм. У моей дочери всё есть, у меня всегда чистая квартира, у меня обед, приготовленный строго ко времени её прихода со школы, и т. д. и т. п. Это всё говорит о том, что я сама себя поставила в жёсткие рамки своих правил и законов, утверждённых своим же собственным эгоизмом. Я никогда не приобщала своего ребёнка к совместному труду: уборке квартиры, приготовлению обеда. Я нашла очень хорошее оправдание: «Она ещё настирается, наубирается и наготовится в своей жизни». Звучит красиво! Любой человек со стороны (моё «эго» себе это так представляло) должен оценить эту материнскую жертвенность. Быть жертвой для «эго» – верх блаженства! Да, я умею быстро и организовано делать всё. Эту способность я получила при рождении, это либо есть у человека, либо нет. Достичь организованности во всём, что ты делаешь в жизни, возможно только в результате долгих тренировок, но нет гарантии, что у человека это когда-либо получится. Мне это Бог дал, и я не приложила к этому никаких усилий. Бог-то дал, а вот как я этим распорядилась? Я верю, что всё, что дает Бог, это дано с любовью. Я верю, что мне было дано это качество, чтобы у меня было больше времени для полезных дел, но не для «выкармливания» эгоизма своего собственного и других людей.
Моя мама тоже никогда не просила меня делать что-либо по дому. Может, это произошло потому, что я была очень занятым ребёнком, может, просто по принципу «скорее сделать самой, чем просить». Этого я уже никогда не узнаю. Я почти ничего не умела делать по дому, пока не вышла замуж. Таким образом, в детстве я не приобрела опыт быть равноправным членом в семье, в смысле совместного участия в уборках квартиры, приготовления пищи и пр. Это создавало для меня своего рода изолированность от семьи, мою ненужность для семьи, в смысле «ничего не дал – ничего и не получил».
Применяя опыт, который я получила в родительском доме, освобождая свою дочь от домашних дел, я была уверена, что делаю благо для неё. На самом же деле я потихоньку отстраняла её от себя, делая её безучастной и равнодушной. Я постоянно приучала её только брать, а давать я её не учила.
Время шло, дочь успешно училась в школе, играла в теннис и играла на пианино. Я всё еще продолжала купать её в ванне, как маленькую. Однажды я нащупала рукой на её животе какое-то уплотнение в виде шарика. Если нажимать на этот «шарик», то он перемещался в сторону. Мне показалось это очень странным, и я решила показать её врачу. Врач не стал делать никаких выводов, но послал мою девочку на дополнительное обследование. Сдача анализов, осмотр врача, осмотр профессора – это стало главной частью нашей жизни.
Никто ничего не говорил, каждый старался выглядеть умным и загадочным. Один профессор из Москвы сказал, что девочку надо обследовать на очень редком в то время оборудовании, которое есть только в одном месте города Минска, и разрешение на проведение этого обследования надо получить у министра здравоохранения. Он добавил, что это разрешение получить очень и очень сложно.
Я и сейчас помню, как холод сковал моё тело, а страх парализовал мои мысли. У меня было только одно желание – получить это разрешение на обследование. Я абсолютно не помню, с кем я договаривалась, что я говорила, куда ходила, куда ездила. Помню только, что делала я это в полном безумии, не позволяя себе даже думать о плохом.
Разрешение было получено. День обследования назначен.
Мою доченьку врачи забрали в кабинет для обследования, а я сидела в приемном покое городской больницы и ждала результатов обследования. Время тогда практически остановилось для меня. Я была так собрана, так сконцентрирована на том, что всё должно быть хорошо, что мне казалось, что вены вздулись у меня на шее.
Вышел профессор и позвал меня в свой кабинет. Он сказал, что, по всей вероятности, у моей дочери рак печени, что лечению это не подлежит, а вот небольшой шанс на выживание есть. Этот шанс – незамедлительная операция.
Мир рухнул для меня в тот момент. В моём сознании существовало тогда представление о том, что моя дочь и я являемся чем-то таким, что невозможно разделить. Очень трудно описать ту душевную боль, которую я испытывала тогда. Это был гнев (за что же такое испытание нам дано?!), это был страх перед тем ужасом, который мне предстояло пережить. Это было абсолютное непризнание у меня внутри, что это реальность! Я дала согласие на операцию, но почувствовала, что силы начали покидать меня.
Как мы с ней вернулись домой, я не помню. Я помню только огромную вину перед моей девочкой за случившееся. Я не знала, как вести себя, что сказать, как ублажить её. Я ей сказала, что всё хорошо и что ей надо ещё немного побыть в больнице.
Я не помню, как я всё это сказала своим родителям. Когда за несколько дней до операции я зашла к ним домой, то мой папа сидел в кресле с поджатыми ногами (чего он никогда не делал в своей жизни) и тихо плакал. Он плакал, как плачут люди, у которых не осталось сил ни плакать, ни жить. Прости меня, пожалуйста, мой папочка, за боль, которую я тебе причинила.
В ночь перед отправкой моей девочки в больницу у неё поднялась высокая температура. Она жаловалась на боль в ушах и в горле. Я сделала ей компресс на уши, дала таблеток, и она уснула. Утром она проснулась с небольшой температурой, но я решила, что она ложится в больницу, а там врачи ей помогут.
В больнице я помогла ей переодеться в больничную пижаму. Моя доченька выглядела спокойной. Но когда пришла сестра, чтобы забрать её в палату, то она прижалась ко мне, как бы ища защиты. Я с большим трудом вытащила её ручку из моей руки. Сестра взяла её за руку, и они пошли в палату. Вдруг моя девочка подбежала ко мне с плачем и попросила:
