Юлия Вознесенская - Нечаянная радость (сборник)
– А вы сами из Павлинок?
– Да, я павлиновский. Живу тут пока условно.
– Как это понять – условно?
– Да очень просто. В Крутых Волках механические мастерские, я там работаю. Квартира у меня там.
– Вы сказали: «Крутые волки»?
– Ну да. Крутые Волки или даже Крутые Волки, с ударением на последнем слоге. Это так по-местному поселок прозвали. За уголовное и крутое его население. Тут раньше «химия» была, порядки с тех пор и остались хулиганские. Старые уголовники спились – новые народились. По вечерам лучше на улицу не выходить.
– Как же вы там живете? Семья-то есть?
– Живу я там один, потому как работать больше негде. Завод еще как-то держится, хотя зарплату месяцами задерживают. А семья у меня в Павлинках. Неделю я с волками живу, а на выходные – к людям.
– Не пешком же?
– Обычно на своих колесах, старый жигуль у меня. Но сейчас я его на ремонт сдал, сцепление барахлит, так приходится до съезда на автобусе, а от шоссе до дома – пешком.
– И дети у вас есть?
– Есть. Трое и четвертого ждем.
– Тяжело вам приходится.
– Ничего, прорвемся!
Дорога пошла в гору, заброшенные и заросшие поля по бокам сменил светлый березняк, а когда проехали его, Монарх ахнул и затормозил.
Сверху открылся вид, от которого замирало сердце: поросшие березняком да ельником холмы, а между ними широкие зеленые поляны, скорее всего бывшие поля, несколько тянущихся цепочкой больших и малых озер в обрамлении темных камышовых зарослей. На берегу самого крупного из них, окруженного широким песчаным пляжем, лежала деревня, а на другом, высоком берегу виднелись какие-то кирпичные приземистые строения, похожие на старинные форты. К деревне-то и спускалась бетонка, по которой они ехали, но по дороге раздваивалась: один ее конец переходил в обычную сельскую улицу, а другой отходил к каким-то каменным строениям слева.
– Ну вот, – сказал попутчик, – это вот и есть наши Павлинки. Озеро, на котором деревня стоит, Павлиновским зовется, а прежде это был самый большой плес на реке Павлинке. А вот там, слева, куда отходит бетонка, за забором, бывший военный инструментальный завод.
– Вон те три кирпичных здания?
– Ну. За ними еще одноэтажное здание заводоуправления, его отсюда не видно за цехами, а к забору изнутри пристроены гаражи.
– И что, все это так и побросали?
– Даже половины станков не вывезли! – усмехнулся попутчик.
– И что же, мужики ваши не бросились разбирать их и сдавать в металлолом?
– Ну, во-первых, на таких энтузиастов у нас тут сторож имеется. А во-вторых, у наших мужиков руки не поднимутся гробить те станки, на которых сами столько лет работали, точные инструменты для нашей армии создавали. Шелупонь заводская вся мигом разбежалась после закрытия, а серьезные мужики остались в деревне и все надеются, что завод когда-нибудь опять пустят…
– А что, есть надежда?
– Никакой. Ну что, поехали вниз, в деревню? Заедем к нам, пообедаем, а потом уж я вас к бабе Зине на постой определю. А завтра вечером, если хотите, на озеро порыбачить сходим, пацанов моих с собой возьмем, – он кивнул в сторону озера с фортами.
– Да с удовольствием, если удочку дадите! А что это там на берегу за форты? Крепость, что ли, старинная?
– Не форты это, а остатки монастыря.
– Тоже все запущено и заброшено?
– Ну а как же! – все с той же горечью усмехнулся попутчик. – Полное запустение по всем параметрам жизни.
За разговорами они поначалу забыли обменяться именами, но теперь, подъезжая к Павлинкам, исправили упущение: попутчика звали Александром.
По краям центральной улицы, в которую превратилась бетонка, шли деревянные тротуары, пока еще вполне целые, по крайней мере на взгляд. А дома… Добротные, старинные, с резными наличниками и коньками, с мезонинами и балкончиками, но из каждых трех два с заколоченными окнами.
Дом Александра был не хуже и не лучше других, разве что «живее»: перед домом две женщины, молодая и постарше, варили черносмородинное варенье на сложенной из кирпичей плите с высокой трубой, и опьяняющий запах его волнами вытекал на улицу. Двое белоголовых мальчишек на крыльце мастерили бумажного змея, а посреди двора лежала громадная собака, по спине которой ползал кудрявый карапуз в красных трусиках: то ли мальчик, то ли девочка, сразу было и не понять.
Увидев входящего в калитку хозяина, пес поднял голову, радостно ощерился, замотал хвостом и коротко извиняюще гавкнул: дескать, прости, хозяин, что не встречаю, – ты же видишь, ребенок на мне.
* * *Семья у Александра оказалась большая: мать, жена, два старших мальчика, семи и девяти лет, и крохотулька дочка, еще только недавно научившаяся ходить и лопотать. Анна, так звали жену Александра, и Евдокия Петровна, его мать, встретили его радушно, сказали, что варенье уже можно отставить и сейчас они начнут накрывать на стол. Мальчуганы, услышав что завтра вечером они с отцом и новым знакомым поедут на ту сторону озера рыбачить, сразу поспешили с дядей Андреем подружиться и наперебой начали предлагать свои удочки, обещать накопать червей на его долю.
Александр отворил ворота, и Андрей загнал джип во двор. Он открыл багажник и предложил хозяину взять что-то к обеду из его припасов. Тот не стал чиниться и взял пластиковый контейнер с персиками и коробку печенья.
– Ребят и женщин побаловать, – объяснил он. – Такое у нас на столе нечасто бывает.
– Сыру, колбасы, ветчины возьмите…
– Зачем? Пятница сегодня.
– Ах да, я и забыл в дороге… А на завтра? А хлеба не нужно? Там есть белый и черный. Может, хозяек спросить? – засуетился смутившийся Андрей.
– Вот хлебом мы как раз обеспечены. Такого хлеба, как у нас, вы наверняка не едали!
– Так у вас тут пекарня своя?
– Пекарни как таковой нет, а вот пекарь имеется, Кузнецов Константин Иванович. Каждый день с утра свежий хлеб выпекает на всю деревню, с того и живет. И черный хлеб, и белый, и даже булочки детям в забаву.
– Александр, так сколько же у вас семей в деревне осталось, что даже пекарь без работы не сидит?
– Около сотни семей.
– И все взрослые безработные?
– Почему все? Женщины, у которых по нескольку детей, те, конечно, дома с хозяйством управляются; дети, огород и скотина – куда ж еще. А мужики и женщины, что детьми не повязаны, те, как и я, на заводе в «Крутых Волках»…
– Тяжело же добираться на работу!
– А без работы еще тяжелее. Если проще сказать – вообще никак.
– Сложная у вас тут жизнь…
– А вы знаете места, где она сейчас легкая?
Андрей не знал, поэтому переменил тему:
– У меня тут еще есть коньяк и пиво, может, возьмем к столу? Для знакомства.
– А вот этого не надо!
– Совсем не пьете?
– Почему? В праздник могу выпить, а так просто – не стоит. Опасное это баловство. Только начни, там уж повод всегда найдется. А у меня семья, сами видите, хозяйство какое-никакое. Я сегодня отгул взял специально, чтобы дома поработать. Сегодня кое-что во дворе починить надо, а завтра косить пойду.
– Строгий вы человек, Александр.
– В чем-то да, а в чем-то и не очень, – улыбнулся тот. – Вот на рыбалку завтра пойдем – сами увидите. Ну, идемте, закрывайте багажник.
* * *Перед обедом Александр прочитал молитву. Андрей, привыкший к такому порядку в доме Михаила и Ольги, не удивился, просто перекрестился и сел. Обед был постный: на первое щи без мяса, а на второе жареная картошка с тушеными в томатном соусе кабачками. Тут же стояли тарелки с малосольными огурцами и салатом. И на большом плетеном блюде лежали пышные, ноздреватые ломти белого и черного хлеба: Андрей, еще войдя в комнату, почувствовал его запах. Хлеб и вправду оказался отменным, как и обещал Александр: чуть-чуть кисловатый, пышный, душистый.
Анна сидела с маленькой Женечкой на коленях рядом с мужем, а на стол подавала Евдокия Петровна. Анна внимательно слушала, что рассказывал муж о своей жизни в «Волках» за минувшую неделю и одновременно кормила дочку с ложечки и успевала еще что-то подцепить вилкой со своей тарелки и прожевать, прежде чем что-то ответить Саше или задать новый вопрос. Евдокия Петровна участвовала и не участвовала в общей беседе, всех успевала послушать, всем улыбнуться и кивнуть, но более всего следила за тем, чтобы ни одна тарелка не пустовала и на стол все время прибывали новые кушанья, в основном соленья: что-то она уносила, что-то приносила, присаживалась, тихонечко что-то ела, опять незаметно поднималась и исчезала… Мальчишки зато и лопали так, что за ушами трещало, и других слушали, и сами ни на минуту не умолкали, а если их не слушали, то рассказывали друг дружке о том, что и без того оба знали, поскольку ни на минуту друг с другом не расставались.
Андрей наблюдал весь этот сложный и наивный ритуал обеда, но еще и видел картинку за настежь раскрытым окном: собачью будку, лежащего перед ней дремлющего пса с полной какого-то собачьего варева миской возле лап, а на крыше – громадного коричнево-золотисто-черно-зелено-красного петуха с малиновой бородой и гребнем. Петух топтался на крыше и, вытягивая шею, одним глазом косился на песью миску, явно замышляя грабеж, а пес время от времени коротко рыкал, предупреждая петьку о том, что если вздумает такое, то ох и полетят же во все стороны его мушкетерские перья!.. А прямо над петухом, за дальними холмами, но вместе с тем и невероятно близко сиял между лебедиными кучевыми облаками золотой диск солнца.
