Протопресвитер Николай Афанасьев - Церковные соборы и их происхождение
Кто был Валент? Сам Поликарп называет его пресвитером. Этим ответом исчерпан был бы вопрос, если бы в самом Послании упоминалось о епископе. Между тем как раз в Послании говорится только о пресвитерах и диаконах. Это умолчание Поликарпа о епископах (тогда как ап. Павел в своем Послании к тем же филиппийцам говорит о епископах и диаконах) приводит нас к заключению, что непосредственно после мученической смерти Игнатия Богоносца в Риме выделение епископов только еще начиналось. К этому надо прибавить, что и Поликарп себя самого в Послании не называет епископом, хотя ясно выделяет себя от остальных пресвитеров: «Πολύκαρπος καί οί σύν αύτώ πρεσβύτεροι» [131]. Умолчание Поликарпа о епископе не означает, что его не было в Филиппийской церкви, а что он еще включен в коллегию пресвитеров как их предстоятель и мог быть обозначен общим преемником для всех членов коллегии пресвитеров, как и все пресвитеры могли быть названы епископами. Последнее предположение более вероятно, так как вряд ли по поводу одного обычного пресвитера Поликарп счел бы себя обязанным так подробно высказаться. Кроме того, Поликарп указывает, что Валент, «который некогда сделался у вас пресвитером, забыл данный ему сан (qui presbyterus factus est aliquando apud vos ignoret locum qui datum est ei)» [132]. Locus соответствует греческому τόπος, и у Игнатия оно обозначает епископское служение. Так, Игнатий обращается к Поликарпу с увещанием: «Блюди место свое со всяким тщанием (έκδίκει σου τόν τόπον έν πάση έπιμέλεια)» [133]. Тот же Игнатий служение — его место — называет епископским: «Поликарпу, епископу церкви Смирнской, лучше же — состоящему под епископством Бога Отца и Господа Иисуса Христа (Πολυκάρπω έπισκόπώ έκκλησίας Σμυρναίων, μάλλον έπισκοπημένω ύπό θεού πατρός και κυρίου 'Ιησού Χριστού)» [134]. Sohm даже высказывает предположение, что в момент составления Послания в Филиппах не было епископа, так как прежний епископ Валент был отстранен от служения [135].
Отстранение Валента могло быть только в силу решения церковного собрания, о котором был уведомлен Поликарп. Его Послание к Филиппийской церкви написано по желанию самих филиппийцев: «Пишу вам, братия, о праведности не по собственному притязанию, но потому, что вы сами вызвали на то меня» [136]. Один из главных мотивов Поликарпа: «Прощайте и будет вам прощение. Милуйте, чтобы вам быть помилованными. Какою мерой мерите, такою возместится вам, и блаженны бедные и гонимые за правду, ибо их есть Царство Божие» [137]. Поликарп ясно высказывает желание, чтобы прощение было оказано Валенту: «Итак, я весьма скорблю, братия, о Валенте и его жене. Дай Бог им истинно покаяться. А вы будьте благоразумны в этом и не почитайте их за врагов, но старайтесь исправить их, как члены страждущие и заблудшие, чтобы здраво было все тело ваше. Поступая так, вы сами себя назидаете. Я уверен, что вы хорошо изучили Священное Писание и нет в нем ничего для вас неизвестного, а я не достиг этого. Но знаю, что в Писании сказано: «гневайтесь и не согрешайте» и «да не зайдет солнце в гневе вашем». Блажен, кто помнит это, — что, я уверен, вы и делаете» [138]. Поликарп признает, что Валент, как согрешивший, перестал быть пресвитером (ignoret locum qui datum est ei), но считает, что ему должно быть оказано снисхождение. Помещая эту свою просьбу в самом конце Послания, Поликарп как бы видит в ее исполнении конкретное приложение своих наставлений филиппийцам. Как будто все Послание написано на тему о Валенте, грех которого побудил Поликарпа дать целый ряд пастырских указаний, о чем свидетельствует сам Поликарп: «Пишу вам, братия, о праведности не по собственному притязанию, но потому что вы сами вызвали на то меня». [139] Поэтому, признавая, что обращение филиппийцев содержало просьбу о присылке Послания Игнатия Богоносца [140], мы, скорее, склонны думать, что главным поводом была просьба о признании смещения Валента, которое могло в среде самих филиппийцев породить смятение. Это тем легче могло произойти, что филиппийцы, конечно, знали о Послании Климента.
5. «Пастырь» Ермы принадлежит к числу пророческих творений: это апокалипсис, полный откровений и видений. Личная жизнь Ермы нам хорошо известна, так как его творение полно чисто автобиографических указаний. Перед нами как будто живое воплощение харизматического пророка, о котором говорит «Дидахи». Дата составления «Пастыря» в точности не установлена. Правда, мы имеем очень древнее свидетельство во фрагменте Муратория о том, что «книгу Пастырь недавно в наши времена написал в городе Риме Ерма, когда кафедру церкви города Рима занимал брат его, епископ Пий» (140–154). [141] Это свидетельство было бы решающим, если бы не указание, которое мы находим в самом «Пастыре» о Клименте Римском. Оставляя в стороне разного рода гипотезы для объяснения <расхождения> внутреннего свидетельства самого творения Ермы со свидетельством фрагмента Муратория, можно без особого риска отнести появление «Пастыря» самое позднее к концу первой половины II века. До известной степени «Пастырь» синхронистичен «Дидахи», но между этими памятниками имеется заметное различие в понимании церковного устройства и положения пророков в общине. У Ермы не менее высокий взгляд на пророческое служение, чем у автора «Дидахи». Когда старица предложила Ерме сесть на приготовленную скамью, он ответил: «Госпожа, пусть прежде сядут пресвитеры». Однако, старица приказывала ему сесть раньше пресвитеров: «Я говорю тебе, садись» [142]. В этом видении церкви мученики и пророки занимают места выше пресвитеров, но в эмпирической церкви пророк не должен иметь председательствования (προτοκαθεδρία). Пророк не только не первосвященник, но даже одно только желание иметь первое место (προτοκαθεδρία) является признаком ложного пророка. [143] По «Пастырю», пророки не принадлежат к προηγούμενοι τής έκκλησίας. Предстоятельство в церкви принадлежит пресвитерам (πρεσβύτεροι καθεσταμένοι), и Ерма нигде не высказывает намерение поставить пророка во главе общины. Пророк исполняет высокое и необходимое служение в Церкви, но он сам, как и остальные члены общины, находится под предводительством пресвитеров. Пророчество служит церковной общине, оно внутри самой общины, а не над ней. При таком положении пророческого служения трудно ждать конфликта между ним и служением пресвитеров как церковных предстоятелей. Это есть признание со стороны пророков основной линии развития церковного устройства, в котором пророческое служение нашло свое соответствующее место.
Говоря о Римской церкви, Ерма не упоминает о епископах, а только о пресвитерах. В этом отношении «Пастырь» сходен с Посланием к коринфянам Климента Римского. Однако отсутствие упоминания о епископе не указывает на отсутствие епископского служения в Римской церкви. Ерме не только известно отдельное епископское служение, но он ставит его на первое место после апостолов: «οί άπόστολοι καί έπίσκοποι καί διδάσκαλοι καί διάκονοι» [144]. Перед нами тот момент развития Римской общины, когда уже определилось особое служение епископов, но связь их с пресвитерами не нарушена настолько, чтобы епископа нельзя было включать в число пресвитеров. Определить более точно, какой именно момент выделения епископата из пресвитериума отражает «Пастырь», нет возможности, так как есть много оснований думать, что Ерма писал свой труд в течение довольно долгого промежутка времени и «Пастырь» может охватывать разные моменты этого процесса. О том, что к концу первой половины II века, т. е. в эпоху Ермы в Риме существовало отдельное епископское служение свидетельствует фрагмент Муратория [145], затем «Апология» Иустина Мученика. Последняя особенно важна, так как в ней говорится не только об одном предстоятеле (ό προεστώς), но и о том, что на нем лежало возношение Евхаристии: «В так называемый день солнца бывает у нас собрание в одно место всех живущих по городам и селам: и зачитываются, сколько позволяет время, сказания апостолов и писания пророков. Потом, когда чтец перестает, предстоятель, посредством слова делает наставление и увещание подражать тем прекрасным вещам. Затем все вообще встаем и воссылаем молитвы. Тогда, как я выше сказал, приносится хлеб и вино и вода; и предстоятель также воссылает молитвы и благодарения, сколько он может» [146]. Если верно, что «Пастырь», как предполагается, писался в течение сравнительно долгого времени, то он мог отразить не только промежуточный, но и конечный момент процесса выделения епископского служения в Риме.
Главной темой откровения «Пастыря» было покаяние. Милосердие Божие открывает возможность всем согрешившим после крещения покаяться и вступить вновь в Церковь. Ерма знает, что этот призыв к покаянию для согрешивших после крещения является отступлением от прежней практики Церкви, которая признавала только одно покаяние через крещение. «Я слышал, Господин, что некоторые учат, что нет другого покаяния, кроме того, которое совершено было в крещении, когда мы спустились в воду и в ней получили прощение нашим прежним грехам» [147]. Ерма не устанавливает нового правила, отменяя прежнее. Обратное вступление в Церковь через покаяние даруется только тем, кто был уже крещен до получения откровения Ермой. Для всех же тех, кто согрешит после этой единственной возможности, или для тех, кто примет крещение после откровения «Пастыря», остается в силе прежний закон: нет другого покаяния, кроме крещения.
